Всю научно-популярную литературу можно разделить на две категории — ту, что пишется литераторами, сделавшими популяризацию науки своим коньком, и ту, что создается самими учеными. Первая обычно удается вполне, когда литератор входит в контакт с ученым, работающим на передовых рубежах науки, и проникается его идеями, — таковы отличные книги А.П.Никонова «Апгрейд обезьяны», «История отмороженных», «Судьба цивилизатора» и др. Или когда литератор специализируется в некой отрасли науки и серьезно изучает ее методы и материал, а не только проблемы — таковы книги Курта Марека (Керама) или Зенона Косидовского. Вторая категория встречается пореже, потому что требует от ученого литературных способностей, а ими обладают немногие (пример — книги А.Е.Ферсмана, А.Л.Монгайта, Г.М.Бонгард-Левина и Э.А.Грантовского). Остальные ученые осуждены на создание серых, неудобочитаемых, хотя и высокоценных трудов или на контакт с журналистом (с риском наткнуться на халтурного борзописца). А собственно, почему?
Наверное, потому, что в вузах у нас нет специальной подготовки по литературной форме научных трудов (которая важна не только для популяризации), а школа дает слабые навыки владения литературной речью (всё более слабые).
Так уж получилось, что за свою долгую жизнь в науке я не раз занимался популяризацией тех отраслей науки, в которых работал. Поскольку в молодости я был учителем в средней школе, а затем преподавателем в университете, у меня сложились навыки говорить о сложных проблемах простым, общедоступным языком и сформировались свои рецепты занимательности — разъяснять общие истины на конкретных примерах, приманивать тайной, ставить проблему как загадку и вести постепенно к разгадке и т. п. А уж пластичность и образность речи даются человеку как дар: есть — значит есть, нет — так нет. Что ж, если нет, то лучше не браться за популяризацию. Если серо и примитивно, то это не популяризация.
Я писал для разных аудиторий — был автором детских журналов (это самое трудное), одна статья появилась в «Юности» (многие потом шли в приемную комиссию с этой статьей в руках), Много писал для журнала «Знание — сила», создавал и научно-популярные книги. Издатель, бравший их, что называется, с руками, говорил мне: «Вы думаете, что ваши книги такие уж популярные? Они расходятся хорошо, но читать их смогут немногие». Пожалуй, он прав. Наверное, это потому, что, готовя их, я вижу перед собой интеллигентного читателя. Пусть даже не шибко образованного (я разъясню термины), но вдумчивого, интересующегося и здравомыслящего, с широким кругом интересов. Много читающего. Издатель, продвигающий мои научно-популярные книги, и сам такой, любит такого читателя и осваивает эту нишу на книжном рынке.
Уже давно я заметил, что мои научные монографии нередко носят характер, приближающий их к научно-популярной литературе, а мои научно-популярные книги имеют много черт научных монографий. Конечно, сугубо в научных произведениях незачем разъяснять прописные истины — у них достаточно компетентный адресат, а популярные произведения адресованы широкому кругу читателей, там нужно разговаривать иначе. Но полярность этих категорий часто преувеличена.
Научные монографии я стараюсь писать как можно более простым и живым языком, разговорным языком живого общения. Я терпеть не могу гелертерского языка, от которого сводит скулы, — испещренного канцеляризмами и причастиями, оснащенного запутанными придаточными оборотами, с латинско-греческой лексикой и немецким синтаксисом. Какого чёрта автор важно величается: «мы полагаем»?! Это, конечно, наследие немецких академиков XVIII века. Я всё время спорил с редакторами — они упорно вписывали мне «мы» вместо «я» (такая вот борьба с нескромным яканьем). Кто это «мы»? Автор ли, или его научный коллектив, или его научная школа, или вся наука, от имени которой он выступает? Пиши «мы» там, где подразумевается коллектив, и «я» — там, где ты выступаешь как личность, как исследователь, и нечего этого стесняться.
Я уж не говорю о «вышеуказанном». «Как указано выше»… Где это выше? На данной странице? Но часто имеются в виду как раз предшествующие страницы. Особенно пикантно выглядят «вышеуказанные» в речи выступающих по радио или с экрана телевизора. Выше этажом? Или указано свыше? Дело даже не только в отсутствии реального смысла, но и в том канцелярском вкусе, который остается от этих и подобных речений.
Ни живая речь, ни юмор, ни ирония, ни эмоции, ни даже образы (если они не подменяют научные формулировки) не противопоказаны научной литературе.
Вообще я считаю, что ясность понимания достигнута тогда, когда сложную научную проблему можно изложить просто. Нередко профессиональная подготовка требуется, но требования обычно завышены на несколько порядков за счет косноязычия исследователя. Так что в этом смысле готовность изложения для понимания в непрофессиональной аудитории есть критерий ясности понимания. Неверна преподавательская шутка: объяснял, объяснял, сам всё понял, а они всё еще не понимают! Если сам всё понял, то они наверняка поймут.
С другой стороны, в научно-популярные издания я смело ввожу ссылки на литературу (стараясь избрать наиболее экономную систему их подачи), излагаю доказательства, историю вопроса (часто это самое интересное), придаю указатели, карты, таблицы. Я исхожу из того, что читатель хочет подумать, проверить аргументацию, сообразить, что надежно доказано, а что гипотетично. Поэтому я не избегаю помещать в научно-популярные труды новые идеи, мои еще не опубликованные открытия. Откровенно говоря, сам я не очень жестко отличаю свои научно-популярные произведения от своих научных трудов. Дело только в адресате — в широте круга потенциальных читателей, а это весьма расплывчатый круг.
Начиная преподавание на кафедре археологии, я организовал при кафедре кружок для школьников, из которого впоследствии вышли многие известные археологи, и не только археологи. У нас привилась традиция — в конце года выпускать лучшего школьника с кратким докладом на заседание кафедры (затем он получал рекомендацию к поступлению в Университет). Когда я проверил доклад очередного школьника по узкой проблеме (критское линейное письмо А), я обнаружил, что доклад сделан на сугубо специальном языке, совершенно недоступном непрофессионалам. «Понимаешь, Миша, — сказал я школьнику, — наши профессора — специалисты в других отраслях науки. Они же не ничего не поймут в твоем докладе. Переделай, пожалуйста, так, чтобы это было общепонятно и интересно всем». Толстый розовощекий мальчик из интеллигентной семьи принес мне доклад через несколько дней и сказал: «Я читал его нашей домработнице — деревенской женщине, пока она не поняла. Теперь и профессора поймут, наверное». Поняли, и мальчик получил рекомендацию (сейчас это известный востоковед и автор научно-популярных книг).
Мальчик рано получил урок приведения проблемы к ясности, а мне был дан наглядный образ одной из основ популяризации. Избавление от избытка научности — конечно, лишь одна из основ популяризации. Требуется еще и занимательность, но ведь вся наука чертовски занимательна! Если вы не умеете показать занимательность вашей проблематики, то я уж и не знаю…