Артём Тунцов,
редактор полосы «Наука» интернет—издания «Газета.Ru» gazeta.ru/science/
– Какой путь журналиста и ученого в научную популяризацию, согласно вашим наблюдениям, является наиболее типичным? Как вы сами пришли в научную популяризацию? Считаете ли научных популяризаторов элитой среди журналистов или, напротив, неудачниками или маргиналами, которые не смогли «пристроиться» в отделы политики, экономики, культуры или хотя бы заняться автомобильной и компьютерной тематикой?
– По моим наблюдениям, для «молодого» поколения научных журналистов типично движение из науки в журналистику, причём поначалу не обязательно научную. Причина такого движения, на мой взгляд, – дисбаланс между предложением и спросом на научные кадры, равно как и диспропорции в оплате труда и соотношении её размеров с уровнем образования, сложности реализации на родине и все прочие типичные проблемы российской научной молодёжи. Рано или поздно люди занимают в своих изданиях те ниши, где наиболее компетентны.
Потому и говорить о «маргиналах» и «элите» не приходится. Это всё равно что считать неудачниками прыгунов в высоту только из-за того, что они не преуспели в шахматах, а шахматистов презирать из-за скромных успехов в хоккее. К тому же, как показывает жизнь, чемпион мира по шахматам может совсем неплохо играть в футбол; но в футболе он просто неплох, а в шахматах – лучший.
Что же до «старшего» поколения, то, по моим наблюдениям, здесь существенно больше (хотя, может, и не большинство) доля тех, кто шёл к научной журналистике естественным (по моим представлениям) образом. Если речь идёт о движении со стороны журналистов – то специализируясь в научной тематике, если со стороны учёных – то через пресс-службы институтов (вернее, те бесструктурные образования, которые в советское время выполняли аналогичные функции) и просветительские организации. При этом между просвещением и представлением научной работы, с одной стороны, и изданиями – с другой, движение было двусторонним. По моим наблюдениям, такой же путь типичен для западных стран, так что ситуация с «молодым» поколением кажется ненормальной.
– Какой внутренний статус (и приоритеты) имеет рубрика, посвященная науке, в Газете. Ру? Насколько велик ее «вес» (в смысле численности занятых там людей, оценок «читаемости» или еще что—то) по сравнению с другими отделами?
– Внутренний статус Науки достаточно высок, но, как и во всех неспециализированных изданиях, не первополосный. По количеству сотрудников Наука, безусловно, уступает Политике, Бизнесу, Обществу, Спорту и Новостям. По оценкам читаемости средние заметки Науки, напротив, обходят средние заметки большинства этих отделов. Отношение внутри редакции, разумеется, ещё более заинтересованное, поскольку журналистская работа неизбежно приводит к некоторому иммунитету в отношении предмета основного труда.
– Какие задачи ставит перед научными журналистами главный редактор, какие пожелания исходят от руководства (требуется ли, например, писать как можно более популярные, занимательные, «желтые» статьи)?
– Писать как можно занимательнее и популярнее – это, как я полагаю, цель любого научного журналиста. Писать статьи «жёлтые» негоже, и руководство это отлично понимает. Однако главный редактор и его заместители играют очень важную роль, время от времени контролируя уровень (удержаться от сползания в обе крайности – профанацию и заумность – не так просто) и побуждая расширять тематический охват. Кроме того, специфика интернет-издания заставляет учитывать актуальность научных и околонаучных событий (по картине прессы или блогов, скажем); это, к сожалению, почти всегда отрицательно сказывается на качестве (хотя и очень положительно на «читаемости»), поскольку конфликт научного метода постепенного выверенного прогресса и упора новостных изданий на «жареные» новости никто не отменял.
– Кто и как, по вашему мнению, должен обучать журналистов общению со специалистами и написанию корректных статей?
– Авторитетные научные журналисты на занятиях, которые рассчитаны на грамотных, профессиональных журналистов. Это могут быть спецкурсы на старших курсах журналистских факультетов, мастер-классы и так далее. Правда, в нашей стране, учитывая значительные перемены в последние десятилетия, это станет возможным, боюсь, лишь через одно-два десятилетия. До тех пор наша научная журналистика будет по большей части кустарной, за редкими исключениями, где передачу опыта смогли организовать в рамках одной редакции. Мастер-классы зарубежных коллег – вариант, но здесь неизбежно возникнут сложности с организацией и оплатой труда мастеров.
Кроме того, движение должно быть двусторонним – и специалистов общению с журналистами кто-то должен учить. В рамках нашей научной системы это пока мало кому нужно, и единственная надежда – на вернувшихся из-за рубежа российских учёных. Думаю, каждый, кому доводилось сравнивать стиль общения наших «оттуда» и «отсюда», сможет со мной согласиться. Хотя есть, разумеется, и среди «совсем российских» учёных исключения, но их мало.
– Как вы для себя решаете проблему общения с «фриками»—альтернативщиками? Существует ли для вас подобная проблема?
– Проблема общения с фриками для меня появляется лишь в комментариях читателей, и решаю её я жёстким игнорированием. Если человек настаивает – нередко сопровождая это обвинениями в осуществлении «цензуры», я отвечаю ему лично, что не собираюсь делать из своего издания трибуну для пропаганды псевдонаучного мусора. Впрочем, иногда я такие комментарии пропускаю «в эфир» – когда они сами компрометируют себя лучше, чем какая бы то ни было реакция на них. Ведь абсолютное большинство читателей – совершенно разумные люди.
Проблема может возникнуть в пограничных вопросах. Близкий мне пример – альтернативные теории гравитации. В астрономии модифицированная ньютонова динамика обсуждается если и не наравне с ОТО, то по крайней мере серьёзно. Для физиков-теоретиков, такие альтернативы – откровенная ересь. Универсального рецепта в таких случаях не знаю, так как содержательного спора – особенно заочного – добиться очень трудно.
Один приём, который я неоднократно использовал – описать исторические аналогии с неизменным выводом «сам вопрос, ответ на который сейчас вызывает споры, в будущем может оказаться бессмысленным»; впрочем, это не более чем способ «сохранить лицо».
– Какие можно предложить методы борьбы с недобросовестными публикациями в прессе (судебные иски, обращения к правительству и президенту, создание «черных списков», высмеивание бракоделов в фельетонах, на форумах, давление научного/ журналистского сообщества, вызов на дуэль и т.д.)
— Судебные иски надо оставить тем, кого непосредственно касаются недобросовестные публикации, обращения к небожителям — поднебожителям. У форумов слишком узкая и весьма специфичная аудитория, давление сообщества лишь выдавит бракоделов из самого сообщества.
Остаются три варианта — упомянутые фельетоны и публичные дуэли (в которых у мракобесов и бракоделов, привыкших к демагогии, будет преимущество) и, возможно, отдающий идеализмом третий путь — естественный отбор. Рано или поздно читатели перестанут доверять тем, кто их неизменно обманывает. Мне кажется, картину эту мы можем пронаблюдать по эволюции освещения научной тематики в российском Интернете в последние несколько лет. Разумеется, какие-то рассадники заразы останутся, но от них не избавиться в неравновесной ситуации, когда внешние условия — образование и интересы читателей, доступность информации, разнообразие самой науки — меняются так стремительно, как в наши дни. К тому же три варианта не исключают друг друга, а дополняют.
— Как вы оцениваете текущую ситуацию с освещением научных новостей и научно—
популярной литературой в нашей стране и за рубежом? Чувствуете ли удовлетворение
от этой работы? Считаете ли, что ситуация улучшается, прогнозируете ли какой—то успех в
этой области?
— Мне сложно комментировать ситуацию с научно-популярной литературой, скажу лишь, что положение с ней за рубежом мне по душе, а у нас — совсем наоборот; самая большая проблема нашей научно-популярной литературы — что она осталась где-то в прошлом и по стилю изложения, и по его предмету.
Что же касается научных новостей, то здесь всё яснее. Мне кажется, ситуация в мире описывается словом «застой». Все пишут об одном и том же, одно и то же и по одному и тому же пресс-релизу, с одними и теми же комментариями от одних и тех же комментаторов. В условиях, когда сама наука широка и разнообразна, как никогда, такое освещение событий в ней напоминает светскую хронику. Есть несколько десятков тем — действующих лиц хроники, к которым приковано всё внимание.
И ровно как и в светской хронике, всякое маломальское событие в жизни героев преподносится как большой скандал или важное предзнаменование грядущих перемен при дворе, так и небольшой — а по самой сути научного метода, он в абсолютном большинстве случаев небольшой — прогресс в той или иной узкой
области науки преподносится как грандиозный прорыв; в каких словах — сдержанной стилистике New York Times или разудалой «Московского комсомольца» — это бывает выражено, отражает лишь предпочтения читателей издания и профессиональное умение журналиста им соответствовать. А жизнь — она вне этого круга, только вот её заметить и рассказать о ней трудно, да и у книг читателей всегда было меньше, чем у воскресных таблоидов.
Мне кажется, понимание этой ситуации у наших западных коллег есть, а потому очень интересно будет в ближайшие годы следить, как они топчутся и нащупывают выход из этого болота. У наших научных новостей, которые ещё не вышли из подросткового возраста, есть отличный шанс подглядеть за западными коллегами, в какую сторону взрослеть.