Нынче идея, что одно из важнейших условий развития нашей науки — это омоложение кадров, не просто популярна, а надоедливо популярна. При этом стыдливо обходится вопрос: а откуда взять такие деньги на оплату молодых кадров, чтобы они могли и в самом деле заниматься наукой, а не заработками?
Распространенные иллюзии адресуются к некоему перечню возможностей, которые якобы зависят только от энергичности свежеиспеченного дипломированного специалиста. Рассмотрим ситуации, реальные с точки зрения устройства «постсоветской» науки как институции (об аспирантуре я здесь говорить не буду).
Типичный совет начинающему — попытаться включиться в проект, который уже выполняет покровительствующий своему бывшему ученику руководитель (или коллеги руководителя). С содержательной точки зрения, это и вправду лучше всего, даже если бывший ученик уже имеет несколько иные интересы. Ведь начинать совсем в одиночку могут либо очень высокоодаренные люди, т.е. абсолютное меньшинство, либо те, кто в силу стечения обстоятельств занялся тематикой, которая вдруг оказалась крайне востребованной (сегодня их тоже не может быть много).
Посмотрим теперь на трудоустройство будущего молодого научного работника с позиций «нанимателя» — руководителя работы, или, как теперь принято говорить, проекта.
Любой проект нуждается в исполнителях разного ранга. И в любом проекте важна, условно говоря, «чистота» исходных данных: стерильность пробирок, точность замеров, стабильность работы оборудования, надежность расчетов, аккуратное ведение протоколов и т.п. Если в проекте занято человек пять-шесть, то в нем обязательно будут сотрудники, обеспечивающие преимущественно (или исключительно) условия, указанные выше. Этих сотрудников принято называть лаборантами.
Когда-то лаборантские обязанности при хороших научных руководителях доставались лучшим студентам, а потом и выпускникам — с перспективой изменения содержания работы и повышения в должности после успешных защит курсовых и дипломных работ, а то и диссертаций.
Все знают, что авторитетный ученый обычно готов на любые усилия, чтобы добыть для своей тематики «лаборантскую» ставку — неважно, как она формально именуется. В РАН это могла быть временно незанятая ставка (например, в каком-нибудь большом и престижном институте — типа Института им. Келдыша или Института системных исследований), но куда чаще — это временная работа в рамках полученного руководителем гранта.
Каковы бы ни были личные отношения между руководителем проекта и сотрудником на лаборантской ставке, у них есть интересная особенность. С позиции внешнего наблюдателя, не очень интересующегося устройством научного процесса и научного «быта», лаборант зависит от начальства. Начальство получает много денег; приходит и уходит, когда хочет; ездит по миру. А лаборант сидит с утра до вечера около установки или в архивах, света Божьего не видит и т.п.
Изнутри науки — и это подтвердит любой исследователь с опытом работы — ситуация устроена ровно наоборот. Конечно, как бы мало ни платили руководителю, ему все-таки платят больше, чем лаборанту, но ради того, чтобы всё дело не накрылось, руководитель крутится как уж на сковородке: пишет заявки на гранты, ругается с начальством, составляет дурацкие отчеты, где доказывает важность своей темы, «выбивает» деньги на оборудование, конфликтует с бухгалтером и грантодателями, которые не вовремя перевели деньги или неверно обозначили статьи расходов.
Лаборант, даже самый добросовестный, самый нужный для продолжения проекта — вне «своей» лаборатории, где перед ним могут даже заискивать — настолько он бывает незаменим, — обычно не имеет влияния. (Разумеется, я не имею в виду случаи, когда человек уже и в Nature напечатался, а ему подобающую ставку никак найти не могут — или не хотят.) И денег молодой лаборант не имеет — но здесь разница между ним и руководителем проекта значима не из-за размера сумм, а благодаря различию «стартовых условий».
Руководитель проекта — чаще всего человек между сорока и пятьюдесятью, а то и старше. Он уже имеет семью и крышу над головой; он более или менее здоров, а его дети относительно самостоятельны. Это значит, что перед ним не стоят дилеммы типа «семья или наука», «работа или няня» и им подобные. К тому же его доходы в общем случае не ограничиваются ставкой на основной работе — это незначительные, но все-таки гонорары и выплаты: за экспертные заключения, аспирантов, рецензирование и т.п. Этих денег хватает в лучшем случае на лекарства — но все же.
Стартовые условия начинающего ученого на лаборантской должности — отсутствие своей жилплощади и проблематичность создания своей семьи. В одном моем давнем проекте работала весьма способная молодая женщина — назову её Женя — с вполне оправданными научными амбициями. Правда, её интересовала совсем другая проблематика, но у меня она не работала по схеме «от и до», так что это было не так важно.
В это время мой коллега Л. из большого академического института искал лаборантку на постоянную ставку. Единственным условием, которому должна была удовлетворять требуемая кандидатура, было решение остаться работать в России — к тому моменту из отдела Л. народ почти в полном составе разъехался по Силиконовым и прочим долинам.
Женя и в самом деле не собиралась уезжать, так что я её рекомендовала с легким сердцем. Она и не уехала — но, как постепенно выяснилось, у Л. она успешно числилась. Как это ей удавалось в течение двух лет, я так и не поняла. Не подумайте, однако, что Женя бездельничала: в двух местах она преподавала язык, а в третьем исполняла какие-то секретарские функции. Или тоже числилась.
Отдел Л. был четвертым местом: Женя являлась туда всегда вовремя и кое-что делала. В конце 90-х зарабатываемые таким образом деньги позволяли ей оплачивать съемное жилье: в 27 лет пора иметь свою жизнь.
Однако вернемся в день сегодняшний. Среди моих (не слишком многочисленных) знакомых в возрасте до 30 нет никого, кто бы работал на лаборантской ставке и жил на эти деньги. Кому-то помогают работающие заграницей родители. Лаборантку-вирусолога содержит муж, занятый в компьютерном бизнесе. Начинающий социолог, выполняющий пока что лаборантские обязанности, зарабатывает частным извозом и т.д.
Замечу, что лаборант «при опытной установке» или «при микроскопе» едва ли может совмещать свою достаточно ответственную работу с такими распространенными видами подработки, как репетиторство, присмотр за чужими детьми или уход за больным: в этих условиях не работает презумпция «всегда можно договориться».
Руководители проектов в институтах «переднего края» исхитряются, как могут. Впрочем, не так уж давно и я платила за «лаборантские» труды из своего кармана: оформление протоколов эксперимента в виде базы данных — это занудная, чисто техническая работа, а вот интерпретация результатов — это, извините, совсем другое дело.
«Я капитулировал», — публично признался один из наших самых блестящих гуманитариев: он уехал в Оксфорд.
Предположим, лиц в моем возрасте и звании «попросили» из большинства научных институтов РАН: на каждом из нас сэкономят примерно по 800$. Если вы думаете, что это поможет решить хоть какие-нибудь проблемы научной молодежи, мне вас заранее жаль.