18 сентября 2008 года отмечалось столетие со дня рождения выдающегося советского астронома, основателя и директора Бюраканской обсерватории академика Виктора Амазасповича Амбарцумяна (1908-1996). Величайшие достижения научной школы, созданной Амбарцумяном, порой сочетались с довольно смелыми идеями, которые его противники зачастую квалифицировали как лженаучные. О своеобразной ситуации, сложившейся в науке того времени, рассказывает астрофизик и писатель-фантаст, кандидат физико-математических наук Павел Амнуэль.
Вторая половина шестидесятых годов ХХ века была для астрофизиков временем открытий. В те годы чуть ли не каждая статья имела принципиальное значение. Астрофизики спорили о том, как произошли звезды — из межзвездного ли газа или, наоборот, из невидимой сверхплотной материи?
«Классические» астрофизики придерживались мнения о том, что звезды, конечно же, образуются, когда сжимается под действием собственного тяготения межзвездный газ. Но была еще «бюраканская» школа, возглавляемая В.А.Амбарцумяном.
«Бюраканцы» утверждали: нейтронные звезды — не конечная стадия эволюции обычных звезд, а наоборот — начальная.
Из сверхплотного вещества (D-тела) в процессе взрыва сверхновой образуется обычная звезда, а в конце жизненного пути вещество ее рассеивается в пространстве — так возникают облака межзвездного газа.
За школами Я.Б.Зельдовича и И.С.Шкловского стояла вся мировая астрофизика. За школой В.А.Амбарцумяна — только авторитет ее руководителя. Но авторитет Виктора Амазасповича в советской науке был чрезвычайно велик, а наблюдения, проводившиеся на Бюраканской обсерватории, были надежны и неоспоримы.
***
Именно в это время я окончил физический факультет Азербайджанского государственного университета. Весна 1967 года. Пульсары еще не были открыты, и никто не знал, что нейтронные звезды, предсказанные тридцать лет назад, существуют в природе. Тем не менее, именно возможностям обнаружения нейтронных звезд была посвящена моя дипломная работа. Весной 1972 года я закончил работу над кандидатской диссертацией, и возник вопрос: где защищать? В Шемахинской астрофизической обсерватории, где я работал, ученый совет не имел полномочий принимать к защите диссертации по релятивистской астрофизике. Можно было защищать в Москве (в Государственном астрономическом институте им. П.К.Штернберга, в отделе чл.-корр. АН СССР И.С.Шкловского, или в Институте космических исследований, в отделе академика Я.Б.Зельдовича). А еще — в Ереване, где в Госуниверситете работала сильная группа теоретиков, возглавляемая академиком ГА.Саакяном.
По многим вопросам мой шеф обращался к Я.Б.Зельдовичу, у которого проходил аспирантуру. Естественно, спросил и на этот раз: где защищать? «В ИКИ длинная очередь, — сказал Яков Борисович, — можно и два года ждать. В ГАИШе. Г-м. (Смысл этого «гм» заключался в том, что школы Зельдовича и Шкловского были не в лучших отношениях друг с другом — такова уж судьба многих научных школ.) Давайте в Ереване. Это и к Баку ближе, легче будет в командировки ездить. А оппонирующим учреждением возьмем ФИАН».
Так и сделали.
Работу отправили в Ереванский государственный университет, где ее прочитали и пригласили автора приехать и выступить на семинаре. Кафедрой теоретической физики, где предстояла защита, заведовал в то время академик АН Армянской ССР Гурген Серобович Саакян — личность в своем роде легендарная, именно в соавторстве с ним академик В.А.Амбарцумян написал практически все свои исследования природы сверхплотных звезд.
В апреле 1972 года я впервые в жизни приехал в Ереван в командировку. Знакомые, уже бывавшие в Ереване, предупредили меня: нужно выучить хотя бы несколько слов по-армянски, поскольку русский язык ереванцы хотя и знают, но обычно делают вид, что не понимают.
— Сойдешь с поезда, — говорили мне, — и скажешь первому встречному: нужно, мол, к Амбарцумяну. Тебе покажут.
Вообще говоря, мне нужно было не к Виктору Амазасповичу, а к Гургену Серобовичу, но пароль «Саакян», похоже, был гораздо менее действенным.
Выйдя в Ереване на привокзальную площадь, я сначала действительно растерялся — не было ни одной надписи на русском языке, и отличить магазин готовой одежды от справочного бюро я мог только по вторичным внешним признакам. Я подошел к старику, торговавшему газетами в киоске у вокзала, и сначала — для проверки — спросил по-русски, не скажет ли уважаемый, как проехать к университету. Продавец посмотрел на меня непонимающим взглядом и удрученно покачал головой — интернациональное слово «университет», похоже, ничего ему не говорило.
Тогда я произнес пароль: «Амбарцумян».
— О! — просиял старик. — Амбарцумян! Ты приехал к Виктору Амазасповичу!
От восторга он, видимо, не понял, что странным образом заговорил по-русски.
Через минуту я ехал в трамвае в нужном направлении и точно знал, на какой остановке выходить, за какой угол после этого повернуть и в какое здание войти. Разумеется, послан я был не в университет, а в Президиум Академии наук, где должен был, по мысли старичка, денно и нощно находиться величайший ученый всех времен и народов. Это уже не имело значения — я очень надеялся, что в Академии мне покажут правильную дорогу.
Так и оказалось.
— Позвоню Гургену Арамовичу, — сказал Саакян после нашего с ним разговора. — Я бы хотел, чтобы он был вашим основным оппонентом.
Академик АН Армянской ССР Гурген Арамович Гурзадян был известен среди астрофизиков не меньше Амбарцумяна и Саакяна. Он был в то время директором Института космических исследований АН АрмССР, где проектировали аппаратуру для искусственных спутников. Сам же Гурген Арамович много лет занимался физикой планетарных туманностей. Книгу Г.А.Гурзадяна «Планетарные туманности» я, разумеется, читал, отдавал должное уникальности изложенного в ней наблюдательного материала, но, понятно, считал ошибочной физическую интерпретацию. Естественно, Г.А.Гурзадян был сторонником идей своего шефа, и потому в книге утверждалось, что планетарная туманность является не поздней стадией эволюции обычной звезды, а, напротив, самой начальной.
На следующий день на заседании кафедры доклад мой был благосклонно выслушан, диссертацию приняли к защите, а оппонентами назначили Г.А.Гурзадяна и В.А.Папояна, одного из сотрудников кафедры.
В начале лета пришло короткое письмо от Г.С.Саакяна: все, мол, в порядке, Папоян свой отзыв уже пишет, защита состоится, скорее всего, в ноябре, раньше просто не успеть. Правда, Гурзадян свой отзыв еще не написал, но он человек занятой, чаще в разъездах, чем дома.
Прислали отзыв из Физического института им. П.Н.Лебедева — отзыв написал доктор наук Леонид Моисеевич Озерной, один из самых в то время известных специалистов по релятивистской астрофизике не только в Союзе, но и во всем мире.
К сентябрю мы с моим научным руководителем О.Х.Гусейновым отрепетировали мое выступление, выпустили автореферат, в общем, все шло, казалось бы, как по маслу, и тут пришло, наконец, долгожданное письмо от Г.А.Гурзадяна: не отзыв, однако, а приглашение приехать в Ереван для обсуждения.
Григор Арамович принял меня в своем кабинете — чай, разговор о погоде, об общих знакомых-астро-физиках, я постепенно успокоился и решил, что академик просто хотел поглядеть на своего будущего подзащитного. Наконец через полчаса неспешной беседы я вдруг услышал:
— А что делать с вашей диссертацией, я решительно не знаю. В ней все неправильно!
— Что значит — все? — не понял я.
— Все! — отрезал Г.А.Гурзадян. -Начнем с введения. Что вы пишете? «Нейтронные звезды — конечная стадия звездной эволюции». Вы прекрасно знаете, что это не так. Дальше: «В результате аккреции масса белого карлика достигает чандрасе-каровского предела, и может произойти взрыв сверхновой с образованием нейтронной звезды и сбросом оболочки в межзвездное пространство». Вы прекрасно знаете, что это не так, потому что, согласно теории Виктора Амазасповича.
— А здесь, — были перевернуты несколько страниц, — вообще вопиющая вещь. Написано: «Перенос вещества от обычной компоненты к нейтронной звезде в двойной системе приводит к возрастанию массы нейтронной звезды, в результате чего происходит релятивистское сжатие и образуется коллапсар (в то время название «черная дыра» еще не было общепринятым; чаще использовалось обозначение «коллапсар», введенное Я.Б.Зельдовичем. — П.А.)». О чем вы пишете? Коллапсар — из нейтронной звезды?! Все происходит наоборот!
Я понял, что дискуссии не будет. Я еще мог бы доказывать, что в формуле величины аккреции в магнитном поле (первая глава) не было сделано ошибок, что расчеты взрыва сверхновой (вторая глава) используют правильные приближения и расчеты рентгеновского излучения нейтронных звезд в двойных системах (третья глава) не только правильны, но уже подкреплены наблюдениями с искусственного спутника UHURU. Но какой во всем этом был смысл, если отвергалась главная идея, на которой строилась диссертация?
— Мы исходили из того, что…, — начал было я.
— Я прекрасно знаю, из чего вы исходили, — прервал меня ГА.Гурзадян. — Вы исходили из мнения большинства. Но вы должны понимать, что не большинство решает в науке, что правильно, а что нет. Если вы этого не понимаете, то зачем вообще занимаетесь наукой?
И ведь Григор Арамович был, в принципе, прав! Действительно, разве научная истина определяется большинством голосов?
— Давайте так, — неожиданно перешел к резюмирующей части беседы Г.А.Гурзадян. — Думаю, вам, молодой человек, нет смысла заниматься наукой. Вы не готовы воспринимать новое, а это неустранимый недостаток. Да, у вас есть квалификация, расчеты правильные — если, конечно, принять абсолютно неверную точку зрения на звездную эволюцию. Давайте договоримся: я напишу положительный отзыв, отмечу проделанную работу, а вы мне обещаете, что после защиты оставите научную деятельность. Идите работать в школу! Согласны? Если да, то можно назначать защиту на конец ноября.
— Согласен, — пробормотал я.
Наверно, Григор Арамович думал, что перед ним — человек слова и если пообещал, то, конечно, не забудет выполнить обещанное.
Когда, вернувшись в Баку, я рассказал о состоявшемся разговоре, шеф разозлился:
— Не Гурзадяну решать, кому заниматься наукой, а кому нет. Яков Борисович тебя ценит, Иосиф Самойлович хотел взять тебя на практику! Посмотрим еще, что Гурзадян напишет в отзыве. Правда, нужно предупредить Гургена Серобовича. Менять оппонента он не будет, но пусть хоть знает…
Защиту назначили на 22 ноября. С Г.А.Гурзадяном мы больше не виделись — даже в день защиты. Он приехал в университет к самому началу заседания ученого совета и уехал сразу после его окончания. По-моему, даже не дождался подсчета голосов. Дел у него действительно было много, а с диссертантом он вроде бы уже обо всем договорился.
Проходила защита в большой аудитории, мест на триста, и потому зал был оборудован микрофоном и динамиками, иначе даже в первых рядах не было бы слышно оратора. То, что произошло потом, заставило меня задуматься над проблемой судьбы и рока.
После моего доклада слово предоставили, естественно, главному оппоненту — Григору Арамовичу Гурзадяну.
— Диссертант, — начал он, и динамики разнесли слова до последних рядов, — проделал большую работу, и это безусловный плюс.
— Однако, — продолжал Г.А.Гурзадян, и в этот момент динамики отключились. Оратор продолжал говорить в микрофон, но даже члены ученого совета, сидевшие в первом ряду, вряд ли слышали хоть одно слово. А говорил уважаемый оппонент ровно то же самое, что несколько месяцев назад в своем кабинете. Все неправильно, идея диссертации антинаучна, нет ни одной верной мысли, ни одного сколько-нибудь вразумительного предположения, гипотезы не имеют отношения к реальности и полностью противоречат известной теории Виктора Амазасповича.
«Все, — думал я. — Полный провал».
В зале начали шуметь. Все хотели расслышать, что говорил Гурзадян, и переспрашивали друг друга.
Минут десять оппонент перечислял все глупости, собранные в диссертации, а потом перешел к заключительной фразе:
— Несмотря на эти многочисленные и неустранимые недостатки, -сказал он, в этот момент динамики опять заработали, и последние слова прозвучали громом в мгновенно застывшей аудитории, — диссертант, безусловно, достоин присуждения ему степени кандидата физикоматематических наук.
Тогда встал и захлопал Гурген Се-робович Саакян. Ему было трудно это сделать — Саакян страдал паркинсонизмом, — и потому все, кто был в зале, принялись аплодировать, поддерживая академика.
Техника теперь работала исправно, выступление В.А.Папояна, говорившего, какая это отличная работа, слышали все, отзыв ФИАНа, зачитанный секретарем, тоже был положительным, члены ученого совета благосклонно кивали седыми головами.
Проголосовали: со счетом 18:1 победил диссертант. Понятно было, кто опустил в урну «черный шар» — ведь Г.А.Гурзадян тоже был членом Совета.
На следующий день я спросил у В.Г.Седракяна, занимавшегося технической стороной защиты, что произошло с усилителями. Случайное совпадение или.
— Наверно, совпадение,-уклонился Седракян от прямого ответа.
Павел Амнуэль
(Две последние фотографии взяты c misakian.ru/about/gallery/)