Известный физик Л.И.Мандельштам любил в своих лекциях приводить пример с набором железных и медных шариков разного размера, который требуется описать. Если эти шарики сортировать с помощью сита, набор будет описан как состоящий из больших и маленьких шариков. Если же воспользоваться магнитом, то набор будет описан как состоящий из железных и медных шариков.
В этом, на первый взгляд, незамысловатом примере содержится мощная метафора: предмет науки – не мир «как он есть», а то, что сконструировал ученый. Делается это с помощью некоторой «волшебной» линзы, которую исследователь выбирает сам. В примере с шариками она принимает то вид сита, то вид магнита; в обоих случаях происходит разделение «мира шариков» на более «простые» – во всяком случае, более однотипные структуры.
Мощь использованной Л.И.Мандельштамом метафоры пропорциональна её прозрачности: вне заранее заданного критерия описания (за которым стоит определенная содержательная цель) любой признак, структурирующий исходный набор объектов, равноценен.
Приведенное выше рассуждение мне представляется прекрасным образцом того, к чему стоило бы стремиться при попытках популярного изложения научных тезисов.
Должна признаться, что, будучи автором нескольких научно-популярных статей, признанных удачными (я получила аж целых три премии за совсем разные по проблематике публикации), я не люблю сам этот жанр. Возможно, точнее было бы сказать, что я не люблю наиболее часто используемый популяризаторами метод, – это объяснение неизвестного через якобы известное, но столь же непонятное.
Эту позицию иллюстрирует мой любимый пример, предложенный более полувека назад Винером и Розенблютом: уподобление прохождения нервного импульса прохождению электрического тока при погружении медного провода в азотную кислоту. На самом деле, мы не знаем, что реально происходит в медном проводе. Зато, в отличие от прохождения нервного импульса, тут мы наблюдаем внешние эффекты в сравнительно простой и как будто поддающейся описанию ситуации.
Метафора Мандельштама замечательна своей прозрачностью: именно поэтому она инструментальна, то есть помогает интерпретации. В науке это, как оказывается, скорее редкий случай. «Лак цивилизации очень тонок», – однажды заметила М.Тэтчер. Я бы добавила: лак «понимания» – тоже.
Большинство используемых в качестве объяснения метафор непрозрачны. Например, великий географ Жан Жак Реклю некогда сказал, что история – это география во времени, а география – это история в пространстве. Замечательное изречение, где метафоры переслоены, как в пирожном «наполеон». Непрозрачна и компьютерная метафора, хотя в свое время ориентация на нее принесла много пользы (а также вреда).
Привлечение внимания широкого читателя к некоторым малоизвестным сюжетам и феноменам обычно называют не популяризацией, а высоким словом просветительство. Я со всем возможным смирением признаюсь, что, скорее всего, я пытаюсь заниматься именно этим как чем-то стоящим на более прочных основаниях.
Иногда я выбираю сюжеты, естественно вытекающие из моего опыта исследовательской работы: таковы, например, очерки о проблемных детях, о Выготском и Лурия, о раннем обучении, о проблемах психиатрии, о книгах и судьбе Карла Ясперса.
Другой круг тем можно отнести к тому, что называют история культуры, – это тоже мой личный опыт, опыт приобщения к достижениям других ученых – отсюда статьи о Дюби, Броделе, Хальбваксе, позволяющие читателям задуматься о некоторых малоизвестных им мирах.
Третий круг соотнесен с историей нашей страны и нашей науки – это сюжеты о культурных героях: Печерине, Энгельгардте, Гревсе, Ольденбурге, Голосовкере, о трагедии русских статистиков. Это еще и рассказы о книгах, на которые стоит специально указать, иначе мало кто их откроет, или хотя бы так рассказать о них, чтобы у потенциального читателя в руках оказался ключ к чему-то несомненно интересному, о чем он просто не подозревал.
Я не думаю, что история советского радио и совокупность аналогичных представлений, которую можно назвать «археология советской цивилизации», – это сведения, лежащие на поверхности. Здесь я беру на себя роль посредника между архивистом, демографом, историком, социологом, а читатель пусть сам решает, хочет ли он читать книги А.В.Вишневского, Н.Н.Козловой, Т.Г.Нефедовой, А.Н.Левинсона и М.О.Чудаковой или сборники документов советской эпохи, издаваемых издательством «Росспэн».
Все упомянутые книги, вообще говоря, доступны пониманию любого человека с полным средним образованием. Но он должен об этих книгах и их авторах вначале узнать, а потом выбрать то, что ему действительно интересно и важно.
Тут я предвижу возражения наподобие следующего: так ведь вы (то есть автор этого текста) – не архивист, не демограф и далее по списку. Это правда. Но лет двадцать назад, никоим образом не предвидя, какое место в моей жизни будет занимать подобная работа, я написала в одной из статей в журнале «Знание – сила»: «…не напишут о себе ни Б.С.Каганович, ни…».
Зато о них пишу я. И стараюсь делать это как можно лучше.
См. также статьи Р.М.Фрумкиной:
на «Полит.ру» http://www.polit.ru/story/frumkina.html на сайте «Vivos Voco» http://vivovoco.rsl.ru