Гранты должны быть больше рюкзака

Известные ученые отвечают на вопросы Наталии Деминои и Евгения Онищенко.

Помогает ли РФФИ в ваших исследованиях?

— В моей лаборатории работают несколько человек, уже защитивших диссертацию, и то, что они вскоре после защиты смогли получить гранты РФФИ, — это, по-моему, замечательно. Это удобно мне, потому что они сами платят себе надбавки к зарплате из собственного гранта. Это удобно им, потому что они становятся более независимыми и могут заниматься той проблемой, которая их интересует.

— Что, на ваш взгляд, стоило бы изменить в системе РФФИ?
— Неделю назад я приехал из США и привез с собой рюкзак. Там были новые научные книги и всякие вполне обыденные препараты и реагенты, которых здесь нет, но которые нам необходимы для нормальной продуктивной работы в лаборатории. Стоимость содержимого моего рюкзака в 2 раза превышала годовой бюджет моего гранта РФФИ. Мои американские гранты в рюкзак не поместятся. В этом и есть главная проблема грантов РФФИ. Они должны быть больше рюкзака.

Нужно увеличивать размер и количество грантов, которые выдаются ученым по их собственным заявкам, так называемые investigator initiated grants. А все решения по созданию специальных программ… В отношении них всегда возникает вопрос, кто принимает решение об их создании и почему выбираются именно эти программы и темы. Очень уж велика опасность очередной волюнтаристской «кукурузы», или, что еще хуже, решений, сделанных «под себя», что приводит к виртуальным конкурсам, злоупотреблениям и, в конечном счете, к бессмысленной и бесплодной трате денег налогоплательщиков при фактическом отсутствии научных результатов.

— В адрес российской науки и, как следствие, в РФФИ звучит справедливая критика, что не создан механизм внедрения инноваций. Вместе с тем не всякие фундаментальные исследования могут иметь прикладное значение. Как с этим обстоит дело в США?

— Там создан специальный механизм, все государственные организации, занимающиеся фондированием, должны по закону 2-3% своего бюджета отдавать на поддержку малого инновационного бизнеса. Они должны это делать на условиях прозрачной и понятной конкурентной системы отбора и экспертизы.

Любой ученый в университете, который хочет организовать компанию, может это сделать. Другой вопрос, что не все этого хотят, потому что многим ученым интереснее заниматься наукой и познавать неизведанное, а не заниматься во многом рутинной внедренческой деятельностью. Но и в этих случаях у университетов есть офисы, которые занимаются маркетингом, защитой и передачей прав интеллектуальной собственности венчурным компаниям, целой системе малых инновационных фирм. В США эта система есть, а в России этого нет, и обсуждать здесь, увы, в общем-то нечего.

 — Каково ваше мнение о роли РФФИ в сохранении фундаментальной науки в России?

Валентин Павлович Анаников (В.А.): На мой взгляд, на сегодняшний день РФФИ является мощным государственным инструментом поддержки фундаментальной науки. Ведь именно РФФИ был первым в нашей стране фондом, который ввел практику конкурсного финансирования наиболее интересных проектов в области естественных наук. В РФФИ накоплен богатый опыт организации и проведения разнообразных конкурсов, включая международные конкурсы, действует неплохо проработанная система сопровождения проектов. Заявка на инициативный проект РФФИ достаточно компактная и емкая, и ее заполнение не отнимает много времени. Особенно четко начинаешь это осознавать после участия в лотовых заявках. 

Василий Николаевич Попов (В.П.): Я убежден, что появление Российского фонда фундаментальных исследований в начале 90-х стало ключевым фактором сохранения научного потенциала России. Именно РФФИ стало тем механизмом, который сумел поддержать наиболее активно работающие группы, позволил им пережить времена лихолетья. Да, это были небольшие деньги, но они были, и именно они позволили выжить и начать научную карьеру тысячам ученым. Кроме того, ключевым в развитии РФФИ стало
формирование достаточно эффективной экспертной системы, которая позволила на достаточно прозрачной основе проводить отбор наиболее интересных проектов.

Владислав Валерьевич Измоденов (В.И.): Безусловно, роль РФФИ положительна и в каком-то смысле ключевая. В сложные для науки 90-е годы гранты РФФИ давали (хотя и на самом минимальном уровне) возможность работать. Без РФФИ мы не имели бы компьютеров, на которых можно было проводить расчеты, не было бы бумаги и принтеров, не было бы возможности ездить на научные конференции.

Владимир Исаевич Фельдман (В.Ф.): Роль — ключевая. По существу, проекты РФФИ — первый случай, когда
исследователи получили непосредственную возможность самостоятельно и ответственно распоряжаться хотя бы небольшими деньгами для целей своей работы. Важно отметить, что число грантов РФФИ всегда было и остается достаточно большим, т.е. речь идет о массовой системе, охватывающей широкий круг научных групп по всем направлениям. Наличие РФФИ способствовало сохранению непрерывной научной среды в стране. На мой взгляд, до сих пор в России не существует какой-либо реальной альтернативы РФФИ в качестве общенациональной конкурсной и притом вневедомственной системы целевой поддержки фундаментальных исследований на уровне конкретных научных проектов.

— Какую роль сыграл РФФИ в вашей жизни, и какую роль он, по вашему мнению, играет в жизни ученых?

В.А.: В свое время это был первый грант, который мне удалось получить вскоре после защиты кандидатской диссертации. Могу сказать, что этот факт оказал существенное позитивное влияние на мою научную работу. Во-первых, воодушевила квалифицированная экспертная оценка моей грантовой заявки и возможность работы в качестве руководителя пусть небольшого, но вполне самостоятельного научного проекта. В РФФИ собран, наверное, самый достойный экспертный корпус в области фундаментальной науки, состоящий из действующих ученых-экспертов. Важно, что в ходе экспертизы оценивается целый комплекс параметров, таких, как: актуальность и оригинальность проекта, его уровень по сравнению с мировым, наличие научных заделов и компетентность научной группы. Во-вторых, это была пусть небольшая, но все-таки заметная финансовая поддержка. Пусть грант немного давал в плане заработной платы, зато хватало на покупку химических реактивов.

В.П.: Я стал соисполнителем проекта РФФИ, еще будучи студентом, в 1994 году, и для меня работа с фондом стала замечательной школой научной работы в условиях грантового финансирования. Умение планировать исследования в кратко- и среднесрочной перспективе, финансовый менеджмент, дисциплина при подготовке заявок и отчетов — вот те немаловажные навыки, которые мне помог приобрести фонд. Я получил собственный исследовательский грант только с третьей попытки, в 2001 году, но для меня это стало большим авансом и высокой оценкой моих научных идей. Если говорить о российской науке в целом, то роль РФФИ легко оценить, взяв любой академический журнал. Наверное, не ошибусь, если скажу, что до 70% статей в любой сфере научного знания содержат ссылку о поддержке данных исследований грантом РФФИ. В этом смысле РФФИ — безусловный рекордсмен по отдаче научного продукта на единицу бюджетного финансирования.

В.И.: Два раза РФФИ сыграл для меня ключевую роль. В первый раз на крупную научную конференцию я, будучи аспирантом, попал при поддержке РФФИ. Мой научный руководитель выделил деньги на поездку из инициативного гранта РФФИ, которым он руководил. Это была ассамблея КОСПАР в Бирмингеме в 1996 г.

Во второй раз РФФИ помог (конечно, скорее психологически) мне закрепиться в России после возвращения из Франции и США, где я был постдоком. Сразу после возвращения в 2000 г. я написал заявку на инициативный грант, которая была поддержана, к большому моему удивлению. Появилось ощущение, что и в России тематика наших исследований кому-то нужна и интересна. Я до сих пор благодарен неизвестным мне экспертам РФФИ за то, что они поддержали тогда заявку.

Хотелось бы несколько слов сказать о том, как мне видится роль, которую играют или должны играть инициативные проекты РФФИ. До сих пор гранты РФФИ играли и играют роль «поддержания штанов». В ближайшей перспективе инициативные гранты РФФИ должны продолжать выполнять свою роль «поддержания штанов». Без РФФИ работать было бы много сложнее. В случае же существенного улучшения ситуации с финансированием

науки и увеличения среднего размера грантов инициативные проекты РФФИ были бы идеальным источником для полноценной оплаты труда аспирантов и постдоков. Сейчас размер гранта РФФИ позволяет оплачивать аспирантам и молодым сотрудникам лишь небольшую часть от необходимого.

В.Ф.: Я впервые получил грант РФФИ в 1993 году, и с тех пор, как и многие действующие научные сотрудники, не представляю нашей работы без РФФИ. Хотя в 90-е годы финансирование было очень небольшим, а задержки и «недоплаты» — обычными, это было очень важно. В первые годы даже небольшие выплаты помогали выживать (особенно когда кончились «соросовские» деньги»). Однако, вероятно, более важно другое: появилась реальная возможность хотя бы частично обеспечивать исследования. Нужно учесть, что в большинстве институтов и университетов бюджетное финансирование расходовалось только на зарплату, а на финансирование работ не выделялось ни копейки. Если у экспериментатора не было гранта, он не мог купить ничего для работы — ни литра жидкого азота, ни грамма реактивов, ни одной микросхемы. Конечно, были и международные проекты, но их было гораздо меньше, и лишь в редких случаях их средства могли быть использованы для прямого финансирования исследований в России (за исключением зарплаты и командировок). Мне приходилось наблюдать парадоксальную ситуацию: группы, не имевшие грантов, как бы получали «индульгенцию» — право не работать. Многие из них деградировали, пытались тиражировать старые результаты, а то и вовсе доходили до «альтернативной науки». В таких случаях нередко приходилось слышать ссылки на «мафиоз-ность», «непонимание новых идей», позднее это дало метастазы, которые ощущаются до сих пор (но это — отдельная тема). Конечно, иногда достойные и сильные группы не получали грантов (по разным причинам — объективным и субъективным). Однако, по крайней мере в близких мне областях, такое случалось нечасто и обычно не переходило в «хронику». Таким образом, на мой взгляд, гранты РФФИ сыграли и продолжают играть структурирующую роль в российском научном сообществе. Исследователи поверили, что РФФИ — это «всерьез и надолго». Правила РФФИ стабильны, финансирование медленно, но неуклонно растет. Я не могу согласиться с теми, кто презрительно называет гранты РФФИ «копеечными». Сегодня грант на группу из 6-7 человек — до 500 000 рублей в год, что вполне сопоставимо, например, с финансированием моей группы в нашем последнем интасовском проекте в прошлом году (разница, во всяком случае, не в разы). Многие группы, работающие в не очень «затратных» областях науки, практически полностью покрывают расходы на материалы, реактивы и комплектующие за счет грантов РФФИ. Иногда удается даже покупать или ремонтировать недорогое оборудование. По моим наблюдениям, стали больше тратить из собственных грантов на командировки (мода на «бедных русских» прошла) — это важно, особенно для молодежи. Конечно, этого по-прежнему недостаточно для полноценного финансирования серьезного научного проекта, создания «грантовых позиций» и тем более для закупки серьезного оборудования. Но в любом случае это не повод для пренебрежительного отношения к грантам РФФИ, а, наоборот, стимул развивать грантовую систему.

— Следует ли, по вашему мнению, что-то менять в работе РФФИ?

В.А.: Нужно увеличить средний размер гранта примерно в 10 раз при сохранении общего числа поддерживаемых проектов. По крайней мере к этим финансовым ориентирам следует стремиться, чтобы оказать адекватную поддержку отечественной науке в условиях все возрастающей международной конкуренции в создании фундаментального задела наукоемких технологий.

Из других возможных изменений: очень хотелось бы, чтобы финансирование по проектам поступало в институты в феврале, а не под конец второго квартала. Конечно, можно обсуждать еще целый ряд усовершенствований грантовой системы, но увеличение объемов финансирования является наиболее приоритетной задачей.

В.П.: Пределов для совершенства нет… Наверное, самое важное — стремиться к увеличению бюджета РФФИ и, в целом, увеличению доли грантового финансирования науки. С точки зрения экспертизы, на мой взгляд, было бы целесообразно доведение до заявителей результатов экспертизы, чтобы в последующем облегчить подготовку новых заявок. Кроме того, я, честно говоря, все еще грущу по программе «мас». Фонд запустил сразу несколько программ, ориентированных на молодежь, но прелесть «мас» была именно в возможности для аспиранта или молодого ученого получить средства на существование своей микрогруппы, что, на мой взгляд, важно в первую очередь в образовательных целях.

В.И.: Необходимо предоставлять отзывы экспертов. Хотя бы на отвергнутые заявки. Это бы сразу сняло множество претензий, которые высказываются в отношении РФФИ, а также служило бы стимулом для улучшения качества написания заявок в дальнейшем.

Другая большая проблема, которая зависит не только от РФФИ, — это сроки финансирования. Ситуация, когда деньги по проекту приходят в октябре, а израсходовать их нужно до конца года, не является нормальной. Каждый год повторяется одна и та же проблема — в первой половине года денег нет. Ответа на вопрос: «Что делать, если надо ехать на важную конференцию в феврале или марте?» — никто не знает. Каждый выкручивается как может. Такая ситуация не является нормальной.

В.Ф.: Изменения, конечно, нужны. Однако, прежде чем говорить о них, я хотел бы отметить два момента. Во-первых, никаких «реформ ради реформ» и организационных перетрясок. Такая организация, как РФФИ, должна быть по возможности независимой и консервативной (в смысле устойчивости к «веяниям»). Система РФФИ хорошо отлажена, бюрократия сведена к минимуму (по существу, сегодня — только проект и отчет «по делу», все — через Интернет, сравните, например, с заявками на лоты), сотрудники РФФИ профессиональны и доброжелательны. Во-вторых, реформы возможны только при реальном увеличении финансирования РФФИ (и в абсолютном выражении, и в относительном). В противном случае все разговоры о «реформах» будут прикрывать фактический отход от грантовой системы в пользу иных механизмов. Что касается собственно РФФИ, действительно, есть процедуры, которые нужно совершенствовать — система оценки, обратная связь, классификатор. Однако главная проблема нашей фундаментальной науки и грантовой системы в недалеком будущем — в общем положении дел: некоторые направления фактически обезлюдели, имеется «провал поколений», и число работающих групп снижается. Самое опасное в этой ситуации — появление «внутреннего уровня», который сделает нашу науку неконкурентоспособной. Единственное средство — жесткая, высокопрофессиональная и прозрачная система экспертизы, и здесь не обойтись, на мой взгляд, без привлечения внешних экспертов. Не надо питать иллюзий о каких-то чудодейственных «ротациях»: во многих областях выбор крайне ограничен (я, например, хорошо знаю это как член редколлегии одного из академических журналов). Без осознания этой проблемы любые попытки реформ не только бесполезны, но и вредны.

— Целесообразно ли создание на базе РФФИ агентства для финансирования фундаментальной науки наподобие Роснауки, что может повлечь за собой существенное увеличение размера финансирования проектов при резком сокращении числа поддерживаемых проектов?

В.А.: В финансировании по контрактному механизму, а именно так планируется работа агентств наподобие Роснауки (лоты и т. п.), еще на стадии оформления заявки фиксируется конечный материальный результат (опытный образец, материал, установка и т.д.). И еще на стадии оформления заявки нужно указать конечные параметры и характеристики результата. Таким образом, удобно нанимать исполнителя для конкретной работы и решения технических задач.

Однако для финансирования фундаментальных научных исследований, где результат невозможно предсказать заранее, такая форма деятельности не подходит. Результатом фундаментальных исследований является обнаружение новых (неизвестных ранее!) фактов и законов природы с последующей публикацией в открытой научной печати. Наличие таких публикаций, кстати говоря, тоже проходящих серьезную независимую международную экспертизу перед принятием статьи в журнал, как раз и является показателем успешной научной деятельности. Эти механизмы финансирования — через агентство и через фонд — не являются взаимозаменяемыми, поскольку они ориентированы на разные задачи и пользуются своим набором методических подходов. Что касается преобразования РФФИ в агентство, то в этом шаге мне не видится никаких очевидных преимуществ. Фонд справляется с возложенными на него задачами, и его деятельность должна продолжаться, пока в стране остаются приоритеты по развитию фундаментальной науки.

В.П.: Категорически — нет! Конкурентное преимущество РФФИ как раз и состоит в широком охвате различных областей знаний, в том числе и не из мэйнстрима, регионов, активно работающих групп во всех типах научно-образовательных учреждений. И в этой связи миссия фонда состоит в первую очередь в поддержании масштаба научной сферы. Если сказать фигурально, то малые эффективно работающие группы и есть тот газон, на котором цветут прекрасные цветы. И за ним тоже надо ухаживать, поддерживать его.

В.И.: Размер среднего гранта РФФИ, конечно, необходимо увеличивать, и существенно, но возможно ли провести существенное сокращение числа поддерживаемых проектов без ущерба для развития науки? Ведь роль инициативных проектов РФФИ уникальна. Он позволяет проводить поисковые исследования небольшими научными группами. Другого государственного финансирования для таких проектов нет. Мне очень понравилось сравнение инициативных проектов РФФИ с малым бизнесом. Как невозможно нормальное развитие страны без развития малого бизнеса, так невозможно и развитие науки без поддержки небольших инициативных проектов.

В.Ф.: К этому предложению я отношусь скептически. Во-первых, как я уже сказал, РФФИ — это «бренд» и даже флаг научного сообщества, а слово «агентство» вызывает неоднозначные ассоциации. Во-вторых (и это более существенно), нельзя допустить фактического «отлучения» небольших групп (в том числе начинающих исследователей) от участия в конкурсе на финансирование проектов. Это приведет к быстрому и необратимому разрушению среды, породит злоупотребления и противоестественные союзы. Наконец, при попытке замены грантов на «фундаментальные мегапроекты» под эгидой некоего агентства может появиться коррупционная составляющая, которой, к счастью, нет в РФФИ. Другое дело, что при существенном увеличении грантового финансирования необходимо ужесточение экспертизы и ответственности, и дополнительное финансирование вряд ли стоит распределять ровным слоем — особенно в свете опасности снижения планки и укрепления пресловутого «внутреннего уровня», о котором я уже говорил. Выход видится в постепенном переходе к «двухуровневой системе» РФФИ, где проекты «второго уровня» с заметно большим финансированием должны проходить существенно более жесткий отбор. Гранты «второго уровня» должны позволять создавать грантовые (временные) позиции, привлекательные для аспирантов и постдоков, и покупать оборудование средней стоимости. Детали нет смысла обсуждать в коротком интервью. Важнейшие принципы, вероятно, могли бы быть такими: высокий конкурс и двухэтапное рецензирование заявок с обязательным привлечением международных экспертов, жесткая экспертиза отчетов после второго года с возможностью пролонгации проекта (схемы типа «2+1»или «2+2»), максимальная прозрачность всей процедуры. На мой взгляд, постепенное введение такой системы могло бы укрепить РФФИ, не разрушая сложившейся системы конкурсов «первого уровня», а, наоборот, задавая ориентир для них.

— Может ли российская наука развиваться без развития грантовой системы, за счет концентрации сил на прорывных направлениях и крупных проектов?

В.А.: Выделение приоритетных направлений и формирование крупных прорывных проектов может быть целесообразным для решения конкретных научнотехнических задач. Преимущество же грантового финансирования — в поддержке сильных научных групп, независимо от региональной или ведомственной принадлежности. Таким путем формируются кадровый потенциал и кадровый резерв в общегосударственном масштабе. Исторический опыт показывает, что приоритетные направления могут быстро меняться, и именно наличие такого высококвалифицированного резерва позволяет государству сохранять свои позиции и адекватно реагировать на появляющиеся научно-технические задачи. 

В настоящее время количество сильных научных групп, общепризнанных на международном уровне, в нашей стране и так невелико, а исчезновение грантовой системы может окончательно свести на нет все усилия в этой области. Грантовые

системы поддержки научных исследований активно функционируют во всех высокоразвитых странах, и польза от этой деятельности вполне осознана. Чего сейчас недостает нашей отечественной науке, так это разумного баланса между базовым финансированием (инфраструктура, оборудование, заработная плата), грантовым финансированием (адресная поддержка сильных научных групп) и финансированием приоритетных направлений. Все три направления финансирования необходимы и не смогут по-нормальному функционировать друг без друга. Совершенно очевидно, что нельзя решать проблемы в одной области за счет другой.

В.П.: тоже нет. Не тот масштаб страны и проблем. Концентрация науки в ограниченном количестве институтов приведет к быстрой деградации образования, которое не может существовать в отрыве от науки. А это приведет в свою очередь к отсутствию квалифицированных кадров и невозможности решать серьезные задачи в рамках крупных проектов. Кроме того,
концентрация науки на узких направлениях сужает масштаб научной дискуссии и снижает адаптивную способность всей системы. И есть шанс, что она не сможет перестроиться, если через 10-20 лет появятся новые, еще более перспективные направления исследований. то есть без разветвленной системы научных исследований, без наличия малых мобильных групп развитие вряд ли возможно.

В.И.: Безусловно, концентрация на «прорывных направлениях» или создание национальных лабораторий по ключевым направлениям
необходимо, и этим нужно заниматься. Однако сегодня никто не знает, какое научное направление станет прорывным завтра. Поэтому для такой страны, как Россия, жизненно необходимо поддерживать на высоком уровне и развивать исследования во всех областях науки.

В.Ф.: Однозначно — нет. Я думаю, мое отношение к этому вопросу ясно из ответов на предыдущие. Могу добавить лишь следующее. Во-первых, в мире нет стран с реальной фундаментальной наукой без грантовой системы. Это — дорога в тупик. Никакие «лоты»
(государственные закупки) в принципе не способны решить эту задачу. Покупать можно технологию или конкретный результат, а грант — это право на поиск, подтвержденное научным сообществом (кстати, подтверждать это право нужно постоянно). Во-вторых, создать закрытый исчерпывающий список «прорывных направлений» — недальновидно и опасно. Без развитой грантовой системы «крупные проекты» в научной сфере рискуют выродиться в лучшем случае в громоздкие и затратные мероприятия, в худшем — в аферы.

— Каково ваше мнение о роли РФФИ в сохранении фундаментальной науки в России?

— 15 лет существования РФФИ позволяют говорить не просто о его роли в сохранении науки, а о его исторической, т.е. по-настоящему значимой, роли. Не секрет, что наука в СССР была своеобразным пространством свободы. Многие предприимчивые и креативные люди, не имея возможности для занятий бизнесом, коммерческими разработками и т.д., шли в науку, потому что это был чуть ли не единственный способ реализовать себя вне идеологии и жесткого регламента остальной жизни. Но сама организация научных исследований была по многим параметрам несвободна, несла на себе след «шарашек» и во многих местах выражалась в феодализме отношений между начальством и подчиненными. РФФИ совершенно неожиданно дал сотням и даже тысячам исследователей дополнительную степень свободы.

Я убеждена, что материальная составляющая грантов РФФИ — при всей ее важности — не являлась единственно значимой. Наравне с материальными средствами (к слову сказать, совсем небольшими на заре становления РФФИ) человек получал возможность вести и планировать исследования помимо воли и предписаний начальства. Эта новая степень свободы — и моральной, и материальной — сохранила для российской науки тысячи талантливых исследователей, которые неизбежно покинули бы страну, не будь создан РФФИ?

Но роль РФФИ бесспорна не только в плане сохранения науки, но и в плане изменения менталитета исследователей и принципов взаимоотношений в науке. Благодаря РФФИ мы учились постигать смысл слов, незнакомых советской науке: конкурс, ответственность, результат, прошедший апробацию в сообществе. Благодаря РФФИ мы узнали простую истину: чтобы получить поддержку, надо доказать, что ты чего-то стоишь, не начальству или старшему «по званию», а всему комьюнити.

Конкурс означал, что есть победители и аутсайдеры. И чтобы быть в числе победителей, необходимо было стать одним из лучших в своей маленькой области. А для этого предъявлять экспертам реальные результаты — не звездочки на погонах, не степени и звания, не тезисы в сборниках малозначимых конференций, не отчеты ДСП, не обещания, а реальные статьи в реальных журналах. РФФИ учил нас ответственности. Ответственности не только за результат, но и ответственности в распределении денег, расстановке приоритетов в тратах. Благодаря РФФИ в российской науке, если не брать ее верхи, складывалась новая неформальная иерархия знаков отличия. Научный сотрудник, кандидат наук, получивший грант РФФИ, в глазах научного сообщества выглядел намного серьезнее, чем доктор, даже не пытающийся участвовать в конкурсах.

На местах, в институтах, лабораториях, возник новый подвид научных сотрудников — их стали называть «держатели грантов». «Держателей» приглашали на совещания руководителей научных подразделений, их слово стало весомым при определении научной политики этих подразделений. Они стали вносить существенный вклад в материальную базу лабораторий и иных структур. И ни одна другая программа, пусть даже более масштабная, запускаемая позже министерством на основе кон-курсности и экспертизы, не способствовала формированию сообщества свободных и инициативных исследователей в той мере, в какой это сделал и продолжает делать РФФИ.

— Какую роль сыграл РФФИ в вашей жизни, и какую роль он, по-вашему, играет в жизни ученых?

— Я начала участвовать в проектах, финансируемых РФФИ, начиная с 1993 года. Хорошо помню обстановку, в которой писалась первая заявка. Руководителем того проекта был неформальный лидер нашей лаборатории академик В.В.Соболев. Естественно, научные сотрудники вроде меня даже не были допущены к совещаниям, на которых принималось решение об участии в конкурсе. О самих решениях мы узнавали от профессоров — наших непосредственных шефов. Было общее мнение, которое сводилось к следующему. Чиновники, вместо того, чтобы просто дать деньги уважаемым и заслуженным людям, придумали какие-то игры на западный манер — мол, мы же европейцы. Ну что ж, поиграем в эти игры. Первый проект в научном плане не имел никакого смысла, хотя и был поддержан. Каждый приписанный к проекту исполнитель должен был продолжать делать то, что и так было обозначено в тематическом плане. В 1994 году меня пригласили в проект человека рангом пониже -профессор, доктор наук. тот, второй проект был нацелен уже на конкретную новую задачу, но мысли о том, что РФФИ существует не только для академиков и докторов, даже не возникало. И все же этот 94-й год стал для меня переломным. Однажды, обсуждая со своим хорошим другом, профессором МГУ, интересующую нас обоих задачу, я услышала от него вопрос: «А не хочешь под эту задачу подать заявку в РФФИ?». И в ответ на мой лепет о том, что я же не доктор, мне объяснили: в словосочетании «инициативный проект» ключевым словом является «инициативный», а вовсе не доктор. В 1995 году я получила свой первый самостоятельный грант РФФИ вместе с коллегой, который, как и я, был простым нс и кандидатом наук. С тех пор, за исключением двух лет (2001-й и 2002-й), я постоянно участвую в качестве исполнителя или руководителя в тех или иных инициативных проектах, финансируемых РФФИ.

Второй важный момент из опыта участия в грантах РФФИ помимо осознания существования другой, не феодальной, а паритетной системы научных отношений относится к тому времени, когда на деньги гранта РФФИ был куплен персональный (в прямом смысле этого слова) компьютер. И хотя покупка по нынешним меркам не представляет ничего особенного, главным было то, что это делалось самостоятельно, осознанно и не освящалось решением никакого начальства.

И, наконец, третье существенное воспоминание относится к весне 2003 года. тогда у меня появился мой первый аспирант, очень талантливый юноша, Сергей Родионов. К весне мы с моим коллегой, руководителем проекта, уже знали, что получили грант, но деньги очень долго не поступали. Аспирант, устав от безденежья, принял решение уйти в фирму. С его недюжинными программистскими способностями он был нарасхват. Когда в июне, наконец, пришли деньги по гранту, я позвонила Сергею и сказала, что готова заплатить ему большую часть денег из той части, которой распоряжалась по договоренности с руководителем гранта. Именно тогда я поняла, что значит реальная и зримая поддержка талантливой молодежи в сравнении с пустейшими декларациями про государственную заботу о ней.

Что касается роли РФФИ в жизни моих коллег, то ключевой, по моему мнению, является возможность свободных исследований.

— Следует ли по вашему мнению что-то менять в работе РФФИ?

— Часто можно услышать мнение: «РФФИ, как и Пушкин, это наше все». Откуда напрашивается вывод: лучше не трогать, чтобы не было хуже. Наверное, это неправильно. Есть одна парадоксальная вещь. Часто говорят, что в России ученых чуть ли не больше всего в мире. Однако любой реально работающий в науке человек постоянно ощущает, насколько тонка прослойка соратников. Реально работающее комьюнити очень маленькое. Здесь, как в деревне, все всё друг про друга знают. Поэтому работа экспертных советов РФФИ не является тайной за семью печатями — эксперты живут среди нас. Из постоянно утекаемой информации мы знаем о поддержке проектов на основе телефонного права. Знаем о случаях сведения счетов и пр. И это не столько следствие отсутствия прозрачности в работе фонда, сколько неизбежные издержки малочисленности той самой прослойки. Мне кажется, не слишком трудно было бы привлечь к экспертизе нашу диаспору, не вовлеченную в борьбу кланов, а потому независимую. Насколько я знаю, редакции российских журналов, которые хотят поддерживать нестыдобный уровень качества журнальных статей, так и поступают. Вторая острая проблема, известная благодаря «сарафанному радио» нашей научной деревни, — это снисходительная экспертиза выполнения проекта. Сейчас средний размер гранта составляет около 400 тысяч рублей на группу из 4-6 человек. Снисходительность при таких вполне осмысленных суммах развращает.

— Целесообразно ли создание на базе РФФИ агентства для финансирования фундаментальной науки наподобие Роснауки, что может повлечь за собой существенное увеличение размера финансирования проектов при резком сокращении числа поддержанных проектов?

— Честно говоря, я не вижу прямой связи между посылкой и выводом. Если агентство является лишь другой вывеской для РФФИ без изменения сути и статуса этой организации, то мне все равно, как это будет называться. Если речь идет о переподчинении РФФИ министерству, то это, на мой взгляд, глупейшее решение. Ценность РФФИ — в его независимости. Есть простая народная мудрость: «Нельзя держать яйца в одной корзине». Вариант, приближенный к бытовой реальности, звучит так: «Отправляясь в дорогу, не клади все деньги в один кошелек — если украдут, то сразу все».

Вторая часть вопроса, даже если она не следует прямо из первой, вызывает тревогу. РФФИ как механизм поддержания среды независимо мыслящих исследователей, а вовсе не штанов, как изящно выразился один академик, не должен уменьшать сферу своего влияния путем сокращения числа грантов и перенесения акцента на поддержку крупных гранто-держателей.

В связи с этим мне хочется напомнить один исторический анекдот, рассказанный Ф.Араго про королевского астронома Брадлея. «Королева Анна, посетив Гринвич, узнала, что директор обсерватории получает недостаточное жалованье, и изъявила намерение увеличить его содержание. тогда Брадлей сказал: «не делайте этого государыня; когда место директора будет приносить значительный доход, тогда на него будут определять уже не астрономов».

Мораль этого анекдота не в том, что не надо увеличивать размер гранта или должностных окладов научных сотрудников, а в том, что увеличение размера грантов при резком сокращении их числа неизбежно приведет к тому, что получать их будут за особые, не имеющие отношение к науке заслуги.

— Может ли российская наука развиваться без развития грантовой системы, за счет концентрации сил на прорывных направлениях и крупных проектах?

— Я думаю, что может. Но это будет особый путь развития, не имеющий отношения к сложившейся логике развития науки в мире. Здесь уместно провести аналогию с экономикой, которая принимает уродливые формы, если основной акцент в государственной экономической политике делается на развитие крупных предприятий и монополий. И только развитая сфера малого и среднего предпринимательства, держащаяся на инициативе небольших групп предприимчивых людей, делает экономику по-настоящему подвижной и способной эффективно откликаться на быстро меняющуюся обстановку и в обществе, и в мире. В этой связи мне вспоминаются слова известного исследователя Сергея Шандари-на из его интервью Полит. Ру. Шандарин много лет успешно работает в США и входит в группу ведущих исследователей в мире в наиболее динамично и быстро развивающейся области астрофизики — космологии. Его слова в том интервью звучали так: «Во всем мире успешно продаются не лучшие автомобили, а в науке финансируются не лучшие проекты». Речь шла как раз о финансировании крупных проектов. И здесь, увы, на первый план очень часто выходит реклама, а не реальный результат. Подобная наука даже получила специальное название — movie science. И комьюнити, и налогоплательщику постоянно показывают потрясающей красоты многосерийное кино. В очередной серии красочно и ярко развивается некий процесс, структура и т.д. Что за этим стоит, уже никого не интересует. Дальше начинает действовать принцип «деньги к деньгам». Деньги потрачены, реклама создана, ее надо оправдывать, доказывая очередной рекламной серией необходимость дальнейшего финансирования. Самовозбуждаемый и самоподдерживаемый процесс, который, начиная с некоторого момента, не имеет никакого отношения ни к реальной экспертизе, ни к сути, уводящий процесс познания от других, не менее интересных, и не исключено, что прорывных, решений.