Если начать с Нобелевских премий — это наиболее престижная, громкая, яркая премия, хотя, конечно, премий, особенно в последние 20-30 лет, стало гораздо больше… «Нобель» — это индивидуальные достижения. Но на каких плечах стоят гиганты? На плечах научного сообщества. И в этом смысле всегда в России, да еще и в СССР, возникали споры -почему так мало у нас «Нобелей»? Однозначного ответа нет.
Один радикальный край: потому что «нас (Россию) не любят, здесь — чистая политика». Конечно, нельзя сказать, что этого нет, — чуть-чуть, может быть, есть. Но все-таки основной ответ: потому что у нас мало ярких достижений в соответствующих областях. Кстати, есть такое понятие, как «мода» в науке. Если до середины ХХ века доминировала физика, то сейчас, конечно, самый яркий писк — «лайф сайенс» -наука о жизни, касающаяся способов продления жизни, лечения болезней, питания, экологии и т.д. И тут как раз мы сильно отстали — начиная с момента, когда генетику наши власти прокляли («продажную девку империализма», если вы помните), и восстановиться до сих пор мы не можем, хотя есть у нас здесь целый ряд ученых мирового уровня.
Под наукой часто понимают нечто более широкое, выходящее в технику, технологии (это сфера НИОКР). Новейшие конструкторские разработки, как правило, держатся на научных достижениях. Реже под наукой понимают собственно «чистую» фундаментальную науку. Определить её очень просто — это исследования, не имеющие сегодня никакой коммерческой ценности. Открыли закон Ома, но вы пока не можете сделать лампочку. Но потом фундаментальные открытия (того же, например, Фарадея) позволяют окупить все затраты на науку за многие годы.
В фундаментальной науке основной продукт законченной работы — публикация. Но если вы напечатали — это полдела, вы произвели. А чтобы ваш продукт потребили, нужно, чтобы кто-то прочитал и сослался на вас — сказал: вот Иванов сделал то-то, а я его улучшаю. Поэтому «индикатор полезности» вашего результата — это индекс цитирования: сколько эту статью процитировали — за год, за пять, десять лет.
Мы были на 5-6-м месте во времена СССР по публикационной активности. Речь, повторяю, идет о фундаментальной науке, а не о прикладной : она не имеет ни коммерческой, ни военной ценности. Иногда наши академики говорят: бросьте все средства на фундаментальную науку, тогда наша экономика будет процветать. Неправда. Фундаментальная наука глобальна: все публикуются, и все читают открыто. А коммерческая наука закрыта. Как только там появилась возможность получить прибыль — секретят и говорят: это мое, я потратил на это деньги, покупайте патент — продам, но это будет дорого стоить. Но эти прикладные достижения появятся не сразу, а иной раз через 5-10 лет, и, может быть, не в этой стране.
Сейчас (по публикациям) мы непрерывно откатываемся. Лет пять назад были на 9-м, сейчас, по-моему, 11-12-е место. Тренд отрицательный. А если говорить о цитировании — еще хуже: 19-20-е место. Но это по общим показателям. А общие мы держим за счет того, что у нас все еще очень много научных работников, большая масса. Как только мы пересчитаем на 10 тысяч населения или цитирование на одного научного сотрудника, мы вообще откатываемся на 30-40-е место.
Высокие, или наукоемкие, технологии — это те, в которые очень много вложено мозгов. То есть в высокотехнологических отраслях: электроника, информатика, космос, приборостроение — чтобы получить продукт, нужны очень большие затраты на НИОКР С другой стороны находятся сырье, нефть, пищевая промышленность, где выход отрасли большой, а «доля мозгов» сравнительно маленькая. Мир движется к непрерывному усложнению продукта, все возрастает доля высокотехнологичной продукции. И здесь мы действительно отстаем. Могу напомнить, что доля России на рынке высоких технологий даже меньше 1%.
Теперь про США. Есть такое выражение, полушутливое. Что такое глобальная инновационная система (Global Innovation System)? Именно global — на глобусе: в Силиконовой долине (в США) изобретают, в Индии программируют, в Китае производят, Европа потребляет, Африка отдыхает. Вот такое описание высоких технологий на глобусе. Это придумали люди, которые говорят об ИКТ, информационно-коммуникационных технологиях. Потому что до сих пор Силиконовая долина производит и держит все изобретения и патенты. Хотя Китай наступает: это не только сборочная площадка, но уже и огромные вложения в НИОКР, науку; итоги мы уже видим -астронавты, ракеты, компьютеры и так далее.
Конечно, нынешнее положение России -это, в том числе, результат распада СССР. Последнее наше мировое достижение в том же космосе — это «Буран», 1988 год. Автоматическая посадка — это действительно бесспорное научное достижение. После этого ни одного такого яркого мирового события, прорыва, который бы потряс мир, не было.
В СССР была вторая в мире наука по численности, затратам в ВВП. Очень большая доля была оборонной науки, а там мало цитируют. Горбачев открыл тогда эти цифры, в 1987 г., сказал, что у нас бюджет на науку на 75% ориентирован на оборону. Уже тогда мы сильно отставали по индексу цитирования. В частности, потому, что направление «лайф сайенс» было небольшим по доле затрат.
Как думаете, на что больше тратит Америка? Вот на эту сферу — на науку о жизни, на «лайф сайенс». Там учёные непрерывно говорят: мы вас вылечим, продлим вашу жизнь. И они выворачивают карманы налогоплательщиков, и те отдают налоги на эту науку. Источник ресурсов — федеральный бюджет. Но в тех же США большое число частных лабораторий, частных фирм, которые производят лекарства или изучают геном человека. Университеты тратят в основном либо бюджетные деньги, либо получают заказы от корпораций -они живут на двух источниках. Свои деньги есть, но их мало. Некоторые университеты богаты — тот же Гарвард, частный университет, у него огромный фонд, который еще и выпускники подпитывают, и он может проводить исследования за свой счет. Но все-таки основной источник — государство, главный мотор фундаментальной науки. Потому что только государство может позволить себе тратить деньги, не получая взамен немедленной отдачи.
Когда национальный научный фонд США дает гранты американским ученым, университетам, прежде всего (это примерно 6 млрд. долларов в год) он распределяет их на конкурсной основе. Никакого заказа он не дает. Поступают заявки от ученых, они проходят экспертизу самого научного сообщества — это называется оценка коллег, и выдаются гранты для фундаментальной науки. А госзаказ может быть на прикладные вещи.
Но, в принципе, могут быть избраны некие приоритеты. Можно сказать: давайте сосредоточимся на ядерной физике. Вот когда была нужна бомба, то посыпались деньги и в фундаментальную науку, потому что многие вещи просто не понимались. Но сама бомба -это уже технологии. После того, как было открыто явление — нейтроны, бомбардируя уран, рождают еще больший поток нейтронов с выделением энергии — дальше технология: добыть уран, очистить, обогатить, найти металлы и материалы и т.п. Это был огромный технологический проект. А потом как некие «отходы» — первая электростанция атомная.
Вспомню анекдот начала — середины 90-х годов. Вопрос армянского радио: что такое американский университет? Это здание в США, где русские профессора преподают китайским студентам. Сейчас это и немодно, и неверно. Потому что сейчас уже китайские профессора преподают и своим, и другим. А насчет Силиконовой долины — там уже много наших, там есть целая диаспора наших, и в «Майкрософте» у Гейтса довольно много: на нескольких высоких постах держат наших программистов и специалистов.
В каждой шутке есть доля шутки. Вы хотели русской экспансии? Вы ее получили. Мы действительно разъехались по миру мирным способом, и там уважают наши мозги, особенно в тех областях, где мы были лидерами.
Математика, считается, потерпела наибольший урон. Никто не считал, к сожалению. Потому что никто не считает, кто из уехавших точно работает в науке. Уезжают вроде как ученые и инженеры, но часть из них покидает это поле деятельности. Я больше верю оценкам той группы, которую я знаю: говорили еще лет 5 назад, что 30-40, сейчас говорят, что все-таки 50 тысяч научных работников. Кумулятивно за все время (после распада СССР) уехали и работают в науке.
Официальная статистика дает сегодня 380-390 тысяч научных работников в России. От СССР мы получили 900. И за все это время уехало 5%. Много или мало? Много. Скажу, что примерно такое же количество мигрирует «туда-сюда». Их называют «челноками», т.е. у них есть здесь свои лаборатории,
но многие месяцы они проводят в лабораториях за рубежом. Они как раз выполняют здесь очень важную функцию: привнесение современных технологий работы, управления, связи.
Из этих 380 тысяч российских учёных — разные оценки, но не больше 100 тысяч реально публикуются в научных рейтинговых журналах. Журналов — море, но есть целый научный институт, который создал Гарфилд в Филадельфии, который сканирует журналы во всех областях наук. Сканирует, фиксирует, кто о чем публиковал, потом фиксирует, сколько процитировали, и т.д. И отсюда точно известно, на каком месте мы по публикациям. Есть так называемая «серая литература» — когда что-то публикуется для своих, но никто в мире её не читает. А это значит, что вас нет в мировой науке.
Еще одна беда: продолжается уход из науки — не обязательно отъезд. Ярослав Кузьминов, ректор Высшей школы экономики, все время приводит цифры внутрирос-сийские: не по специальности работают 30-50% выпускников вузов. Вопрос на засыпку: студент закончил мехмат МГУ, а пошел работать в банк программистом — хорошо это или плохо? Ему хорошо, банку хорошо, а наука потеряла. Так мы его потеряли? Конечно, наука потеряла, но экономика приобрела.
Говорят, что нобелевских лауреатов в США настолько больше, насколько в пересчете на одного научного работника американский ученый получает больше нашего. Порядок такой — в 7-10 раз больше. Но дело не только в деньгах, но и в организации науки. Если совсем коротко, там — высокая конкуренция, высокая самостоятельность отдельных групп, высокая мотивированность. Молодой талантливый человек может быстрее построить собственную научную карьеру. Система управления гораздо более гибкая, реагирует на изменение приоритетов мировой науки. Сформировался (общество запросило) приоритет «лайф сайенс» — наука перестроилась.
У нас же очень консервативный фронт исследований. Больше всего тратится на физику; она (со времен атомной бомбы) потребляет самый большой объем ресурсов. Это, конечно, можно назвать научной специализацией страны. Наша наука по структуре, механизмам управления по-прежнему «полусо-ветская». Распределение ресурсов идет по ведомствам; сейчас внедряются, конечно, конкурсные основы — но с русской спецификой. Некоторые говорят: конкурсы с заранее известным победителем. Надо делать систему открытую, транспарентную, доступную сообществу, проверяемую. Когда человек, который выигрывает что-то, может объяснить, а потом и оценить, что он сделал на эти деньги, и чтобы все это увидели.
Применительно к той же академической системе — конечно, она во многом осталась организованной по советскому образцу, и, что тогда было возможно и нужно, сегодня не может нас удовлетворять. Деньги нужны, без денег все равно ничего не будет. Но и одними деньгами мало что изменишь. Потому что молодежь не верит, наверное, в то, что может сделать здесь быстро научную карьеру. Как они говорят (я со многими беседовал), все места «наверху» заняты надолго.
По материалам сайта радиостанции «Эхо Москвы»