Публикуем статью нашего постоянного автора, археолога, историка Льва Самуиловича Клейна, посвященную незаслуженно забытому пионеру археологических экспедиций в России.
1. Первый Мессершмидт в России. Для поколения русских, переживших Отечественную войну 1941-1945 гг., немецкая фамилия Мессершмидт (Мессершмитт) ассоциируется только с одним — с вражескими самолетами, налетавшими на наши войска. Но в русской истории был один Мессершмидт, ныне почти забытый, имеющий заслуги перед русской наукой, в частности — в начальном изучении Сибири. В его столкновении с тогдашней Россией мы узнаем истоки наших ныне действующих традиций добрых и дурных.
Он родился в Данциге (ныне Гданьск) еще в XVII веке, в 1685 г., когда Данциг принадлежал польскому королю. Отец М. дал детям хорошее по тому времени образование, они с детства учили древние языки (греческий и латынь, позже добавился и древнееврейский). Затем Даниэль Готлиб изучал медицину в университетах Иены и Галле и с 1713 г. занимался врачебной практикой, одновременно совершенствуясь в естественных науках — зоологии и ботанике. В 1716 г., воюя со шведами, Петр I осадил и взял Данциг. В Данциге на него произвел впечатление Музей естественнонаучных коллекций профессора Иоганна Филиппа Брейна. Петр, который мечтал о создании музея и Академии наук, способных соперничать с европейскими, попросил Брейна порекомендовать ему ученого, который мог бы собрать такие же коллекции в России, и Брейн назвал своего приятеля Мессершмидта. В 1717 г. 32-летний М. был взят на службу. Ему был обещан пост директора музея.
Прибыв в Россию, М. столкнулся с первой неприятностью: новым лейб-медиком царя стал Лоренц Блюментрост (в России Лаврентий Лаврентьевич), который и возглавил Библиотеку и Кунсткамеру, а брату своему Иоганну Деодату Блюментросту добыл пост «архиатера и президента Медицинской канцелярии». С надеждой на директорский пост М. пришлось распрощаться.
В конце 1718 г. М. получил повеление царя собрать небольшую команду и отправляться в Сибирь «для физического ее описания» — «для изыскания всяких раритетов и аптекарских вещей: трав, цветов, корений и семян и прочих принадлежащих статей и лекарственные составы». Таким образом, задание было в основном фармакологическое, и был М. в подчинении Медицинской канцелярии. А попутно предписывалось собирать раритеты — редкости, среди них — древние вещи.
Ну, они уже обращали на себя внимание. В 1715 г. уральский заводчик А.Н.Демидов прислал царице по случаю рождения наследника партию золотых предметов, добытых близ Алтая из курганов. В 1616 и 1617 гг. сибирский губернатор князь М.П. Гагарин прислал царю две партии таких вещей. Из них составилась знаменитая Сибирская коллекция Петра I, хранившаяся в Кунсткамере, а потом в Эрмитаже. Осенью Гагарин побывал в Красноярске, и жители поднесли ему «древние вещи» из курганов, а губернатор в ответ выставил им 25 ведер вина.
В начале 1717 г., когда М. еще только получил приглашение, князю М.П.Гагарину был послан в Тобольск царский указ, в котором говорилось: «древние золотые и серебряные вещи, которые находят в земле древних поклаш, всяких чинов людем велено объявлять в Тобольску и велено у них брать те вещи в казну великого государя, а отдавать им за те взятые вещи ис казны деньги». В специальном указе 1718 г. это требование было расширено:
«…Ежели кто найдет в земле, или в воде какие старые вещи, а именно: каменья необыкновенные, кости человеческие или скотские, рыбьи или птичьи, не такие, какие у нас ныне есть, или и такие, да зело велики или малы перед обыкновенными; так же какие старые подписи на каменьях, железе или меди, или, какое старое и ныне необыкновенное ружье, посуду и прочее всё, что зело старо и необыкновенно — такожъ бы приносили, за что давана будет довольная дача, смотря по вещи, понеже не видав, положить нельзя цены…» [1].
Еще в одном указе было предписано насчет «протчих вещей» и «камней с потписью», «где найдутся, такие всему делать чертежи, как что найдут» — это текст, собственноручно написанный Петром. Еще до поездки Петра за границу, по его указу 1699 г., велено было подьячему Лосеву с двумя стрельцами ехать в деревню Писанец на р. Туре и, сделав чертеж, зарисовать писаницу, причем так, чтобы знаки («письма») выглядели «ничем не розно и во всем бы сходно» [1]. Так начиналась русская археология.
2. Начало экспедиции. 1 марта 1719 г. Мессершмидт погрузил свои вещи и книги на шесть подвод и выехал из Петербурга в Тобольск. Его сопровождали двое слуг и два солдата-денщика. В Москве они присоединились к посольству в Китай и вместе с ним прибыли в конце декабря в Тобольск. Путешествие заняло 10 месяцев. По пути М. составлял карту дороги. Он хотел ехать вместе с посольством в Китай, но от нового лейб-медика Блю-ментроста прибыл запрет. Наняли-то М. для описания Сибири, вот и надлежит описывать Сибирь, ее животное, растительное и, вдобавок, минеральное царства (его в первоначальном задании не было).
Помимо фармакологических заданий М. решил заняться изучением местных языков, собирать рукописи, изучать климат, делать чучела животных и проч. Таким образом, кроме ботанических (с фармакологическими целями) и зоологических изысканий, а также собирания редкостей появились в числе задач экспедиции и поиски металлических древних изделий, произведений искусства и ремесла, вещей с письменами. Дело в том, что в Сибири издавна «гулящие люди» сообразили, что «бугры», т.е. курганы, содержат древние могилы, а в них встречаются золотые изделия, и возник целый промысел «бугровщиков» — охотников за могильным золотом. Это то, что теперь называется «черной археологией»; по иронии судьбы, она появилась в России раньше «белой». Бугровщиков ловили, били батогами или кнутом, казнили, золото отнимали в казну, но промысел не исчезал.
Путешествие М. было чрезвычайно трудным. Указ из Петербурга был недостаточно предусмотрителен, местные власти не помогали, а чинили препоны, майор Лихарев, отправленный из Петербурга расследовать мздоимство губернатора Гагарина, отобрал у М. его денщиков. Кстати, в 1719 г. губернатор был арестован, отдан под суд и в 1721 г. повешен на фонарном столбе перед зданием Двенадцати коллегий (ныне Петербургский университет), у главного входа. При входе в это здание иногда в моем воображении мелькает тень повешенного губернатора.
На приобретение редкостей М. был вынужден тратить собственные средства, так как «жители этой страны так скрытны и скупы в отношении сообщения сведений и в особенности сведений о минералах, могильниках и тому подобных вещах, что без предложения им лакомств и подарков нелегко узнать от них что-либо, стоящее внимания». К тому же русского языка М. не знал.
В ожидании более внушительного указа от высших властей М. пробыл более года (две зимы) в Тобольске, делая оттуда вылазки по восточному склону Урала и знакомясь с местными архивами. Он составил каталог растений, коллекцию бабочек, чучела и описания птиц, таблицу числительных на 20 языках народов Сибири, делал ежедневные записи погоды и барометрические измерения, зарисовки памятников древности, каменных статуй и т. д. Его помощником стал пленный швед Филипп Иоганн Табберт, уже успевший изучить русский язык (русские его звали Иваном Филипповичем). На основе старых чертежей тобольского топографа С.У.Ремезова Табберт составил карту Сибири, которая понравилась Петру. Впоследствии он стал известен своими публикациями под именем фон Страленберга. Весь остальной штат состоял из немцев, но для ловли насекомых и сбора растений был куплен за 12 рублей 14-летний мальчик Ваня Путинцев, а для охраны взято несколько драгун, которые сменялись в острогах по маршруту.
3. Многолетнее подвижничество. Так началось путешествие по диким местам Сибири, которое продолжалось ни много, ни мало — восемь лет. Путники продвигались на лошадях по долинам и горам, на лодках и плотах по таежным рекам, летом их поедом ела мошкара, зимой простужали сибирские морозы, постоянно мучили повсеместная грязь и неустройство российской глубинки: волокита и мздоимство местных властей, воровство и отлынивание от работы проводников. Выдача зарплаты постоянно задерживалась — на годы! Лодки не раз тонули, гибла часть собранных коллекций, сбегали проводники, иссякало продовольствие, но М. неутомимо проводил географические измерения, исправлял карты, отмечал неизвестные науке виды растений и животных, собирал и описывал растения, на жаре и на морозе потрошил настрелянную дичь и исследовал внутренности, разыскивал минералы, узнавал и записывал слова местных языков, сравнивал их с известными, добывал древние рукописи, тщательно описывал каменные статуи и, конечно, покупал находки раритетов и древностей. Те, которые не были предусмотрены царским указом, приобретал на свои средства.
В августе 1721 г. на бурной речке Уйбат М. обнаружил саблевидную стелу с личиной и 13 строками надписи неизвестными письменами. Ему они показались родственными скандинавским рунам, он так их и назвал — руническими. Название этой енисейской письменности (оказавшейся средневековой хакасской) таким и осталось в науке. Но зарисовка, на которую он потратил два дня, не сохранилась (сохранился сам памятник).
В мае 1722 г. ему пришлось расстаться с Таббертом, поскольку со Швецией был заключен мир и всем шведским пленным было приказано собраться в Тобольске. «С горькими слезами, — записывает М. в дневнике, — простился я с моим честным, благочестивым, верным и прилежным помощником». В 1723 г. Табберт был отпущен в Швецию и там как фон Страленберг в 1730 г. издал книгу о географии Северной и Восточной Европы и Азии, где есть глава о Сибири [5]. Более двухсот лет это была единственная публикация о совместном путешествии Мессершмидта и Страленберга.
Между тем глава Медицинской канцелярии Блюментрост, обеспокоенный отсутствием известий от М., прислал енисейскому воеводе указ проверить, жив ли ученый, а если умер, то опечатать собранные им коллекции. М. отправил послание, что медицинские и другие находки уже отправлены в столицу, что он продолжает работу, но ее очень затрудняет отсутствие жалованья уже полгода. В Абаканском остроге он имел только хлеб и сухари, но местный житель подарил ему 50 кренделей, а прачка принесла ему яйца, молоко и калачи.
Во время своего путешествия М. описывал в числе прочего действия местных властей, в том числе мздоимство воевод. Так, красноярский воевода Зубов продавал должности начальников 14 приказов, брал взятки с 20 купцов, имел долю и в промысле «бугров-щиков»; он, по словам местного портного, нажил 400 шуб из меха соболей, лис, рысей и проч. Зубов попал в опалу и был снят, но новый воевода Шетнев был не лучше. Получив жалованье для М., он задержал его на два месяца. В Енисейск незадолго до М. прибыл молодой гвардеец, присланный арестовать обер-коменданта Вердеревского и доставить его в центр губернии Тобольск. Ночью гвардеец был убит у себя на квартире и брошен в колодец. По приказанию обер-коменданта, труп был спешно закопан без расследования, а сам Вердеревский, мрачный и неразговорчивый, приняв М., распорядился снабдить экспедицию всем необходимым для дальнейшего путешествия.
Несколько раз, наталкиваясь на произвол, нерадение, взяточничество, невежество властей, на воровство и пьянство работников, в пылу раздражения немецкий ученый делал весьма нелестные записи в дневник о русском народе и его качествах. Трудно обвинить его в германском шовинизме (как это делалось, например, в книге Мирзоева [2]: он ведь фиксировал качества того общества, с которым сталкивался, а гнев затуманивал разум и вел к обобщениям. Но ученый честно служил русскому государству. Кстати, немецкого государства тогда и не было — было много мелких немецкоязычных княжеств, а Данциг был в польском подданстве. Так что высокомерие М. было не столько немецким, сколько европейским. Да и сам царь Петр, видя разницу между европейскими странами и своей страной, явно считал европейскую цивилизацию выше и лучше, коль скоро ревностно стремился привить своим подданным западные нравы и быт.
На р. Нижней Тунгуске М. обнаружил каменный уголь. «Я не сомневаюсь, — записывает он в дневнике, — что при желании здесь можно было бы устроить шахты и с большой выгодой добывать каменный уголь» [3]. В Иркутске он изучает кости мамонта, незадолго до того привезенные туда с р. Индигирки. Некоторые европейские ученые считали, что это огромная амфибия, другие — что это морское животное. Татищев придерживался взглядов большинства — что это подземное животное, боящееся света. Мессершмидт опознал в мамонте родственника слона.
4. Долгое возвращение и скверный прием. В Иркутске же М. в январе 1724 г. получил сразу два письма курьером из Петербурга, от Блюментроста, но полугодовой давности, в котором тот, раздраженный отсутствием сведений, требовал возвращения и отчета. Сообщив Б. о положении дел, М., отправился дальше, в Удинск, Селенгинск и Нерчинск. Поскольку еще в Иркутске он продал (за 16 рублей) Ваню Путинце-ва, он потребовал от местных властей предоставить ему за казенный счет двух мальчиков 10-11 лет для собирания трав, птичьих яиц и гнезд (т. е. для лазанья на деревья) и двух художников. Художников не нашлось, а предоставленные мальчики «с воем и плачем» упирались и не хотели работать.
В Селенгинске М. имел очень полезные и приятные беседы с Лоренцем Лангом, дважды побывавшим в Китае, и с его спутником-архиереем, прекрасно разговаривавшим на латыни и цитировавшим латинских поэтов Овидия и Вергилия. О вещах религиозных — почитании икон, постах — архиерей разговаривал свободно и без всякого ханжества, что совершенно не соответствовало его сану. Новлянская (1970) с удивлением выяснила, что этим архиереем (он у М. не назван по имени) был Иннокентий Кульчицкий, епископ Переяславский, впоследствии митрополит Тобольский, после смерти причисленный к лику святых. М. умел ценить интеллект и в русских людях, а главным его недругом в России был как раз немец.
Cypripedium из дневника,
сделанный с живых растений
около Тобольска
В Нерчинске в конце 1724 г. его застало новое письмо от Б., написанное почти год назад. Президент Медицинской канцелярии выражал надежду, что его предшествующие письма получены и «что, приняв их к руководству, вы в соответствии с моим желанием отправились в обратный путь… Не получая от вас до сих пор никаких известий, я принимаю ваше молчание как знак того, что вам больше нечего делать там, а потому предлагаю вам, по получении настоящего письма, как можно скорее выехать в Москву». При этом начальство сообщало, что лучше не обременять ведомство лишними расходами на транспорт. Нерчинск, недалеко от Амура, был самым восточным пунктом маршрута М.
М. начал готовиться к возвращению, но продолжал исследования. Они затянулись еще на три года. При своем возвратном посещении Енисейска М. встретился с начальником Первой Камчатской экспедиции Витусом Берингом и его людьми, которые отправлялись на Камчатку, и провел в дружеских беседах с ними больше двух недель. Беринг уехал из Енисейска на восток, через три дня М. — на запад. Свой багаж общим весом в 72 пуда (больше тонны) он вез на 12 подводах. Там были не только собранные коллекции, но и закупленные им для себя в последнее время китайские ткани и украшения, которые он надеялся выгодно сбыть, а некоторыми украсить свой дом.
Между тем, разгневанный таким вопиющим промедлением (прошло уже больше двух лет с повеления М. вернуться), Блюментрос направил «промеморию» тобольскому губернатору князю М.В. Долгорукому с требованием немедленно выслать М. в Петербург, «а на сей 1725 год ему, доктору, жалованья не давать». Сведения о том, что доктор везет большой багаж и противится таможенному досмотру, дали повод подозревать, что он везет контрабанду (золото или меха). Когда М. со своими уже 14 возами прибыл в Тобольск, ему не дали переодеться, а повезли к губернатору князю Долгорукому как был — в шлафроке, без парика и шпаги. Губернатор велел комиссару тотчас же осмотреть те сани, которые путешественник хочет взять с собой на квартиру и, буде там окажутся товары, обложить их десятинной пошлиной. Задержали два тюка.
Через неделю в присутствии губернатора вскрыли и произвели досмотр всех ящиков с коллекциями. Секретарь Баженов при этом обзывал ученого вором и мошенником. Контрабанды (золота, соболей и лис) не оказалось, но его издевательски спрашивали: «А разве шкурки жаворонка и семена ячменя, овса и пшеницы — это тоже редкости и какое отношение они имеют к медицине?». Губернатор Долгорукий ругал его всячески. Между прочим, попрекал и жестокими расправами над слугами, отчего те от него постоянно бежали. Это был справедливый упрек. М. возразил: «Я наказывал своих слуг за пьянство и открытое сопротивление распоряжениям, так как я обязан был держать их в повиновении, ибо закон Е. И. В. (Его Императорского Величества) и служба, на которой я состою, не могут терпеть пьяниц или строптивых слуг». Он ушел оскорбленный и расстроенный. Пришлось уплатить пошлину и одарить подарками (взятками) губернаторского сына, чтобы привести багаж в порядок и уехать. По дороге из Тобольска в Москву он записал, что за время экспедиции поседел, полысел и заболел. Глаза воспалились, и зрение так ослабело, что он почти не может читать и писать. В свои 40 лет он выглядит стариком.
Тем не менее, до самой Москвы он продолжал измерения и записи. 27 марта 1727 г. он прибыл в Петербург. За восемь лет здесь многое изменилось. Царь Петр I умер два года назад, его недолго правившая супруга Екатерина I также умерла. На престоле оказался подросток Петр II, а в стране всем заправляли родственники царской невесты Долгорукие, к клану которых и принадлежал тобольский губернатор, так грубо обошедшийся с М. Стараниями Блюментроса при дворе о путешественнике уже было создано скверное мнение. На другой день по прибытии все его тюки были опечатаны — как предназначенные к сдаче, так и собственные. Была создана специальная комиссия из академиков Делиля, Байера и Буксгаума под водительством библиотекаря Шумахера, которая должна была осмотреть все вещи, привезенные путешественником, и определить, что действительно подлежит сдаче.
По приказу Блюментроса путешественник свез все вещи на подворье Медицинской канцелярии, и там шесть дней академики занимались учетом всего привезенного, протокол вел академик Г.Ф. Миллер. Все редкости и коллекции были забраны в Кунсткамеру, даже монгольские, тангутские и китайские, равно как предметы одежды сибирских народов, которые М. не имел задания собирать и собирал для себя, на свои средства. Но удержание этих последних было ему возмещено. Он получил вознаграждение в 200 руб. — меньше своего полугодового жалованья и принес присягу, что без разрешения Академии наук не будет публиковать оставшиеся у него рисунки растений и другие «куриозные» вещи.
5. Судьба пионера. С возвращенной ему частью коллекций и рукописей Мессершмидт, оплеванный и обиженный, отбыл в 1729 г. на корабле в Данциг. К сожалению, судьба обеих частей его собрания, за которые шел такой ожесточенный спор, была плачевна. Корабль, на котором он плыл, затонул, людей спасли, но весь багаж погиб. Погибли книги ученого, рукописи, коллекции и всё имущество. Та же часть коллекций, которая досталась Кунсткамере, сгорела в пожаре Академии наук в 1747 г. Остались только дневники, рукописи и рисунки — они хранились в архиве. Ученый не дожил до этого пожара. Не найдя радушного приема и у себя на родине, где его успели забыть, а связи оборвались, в том самом году, когда более удачливый Страленберг опубликовал свою книгу, М. совсем больным вернулся в Петербург, где, видимо, рассчитывал принять участие в работе над своими коллекциями. Но Блюментросты, ведавшие Академией, Кунсткамерой и Медицинской канцелярией, его не приглашали, а М. по гордости не напрашивался. Он жил в крайней бедности, на поддержку из милосердия некоторых знатных персон, в частности Феофана Прокоповича, и умер в безвестности в 1735 г., дожив только до 50.
В числе его сохранившихся рукописей — так и не вышедшая трехтомная книга на латыни «Описание Сибири, или картина трех основных царств природы, наблюдаемая в течение восьмилетнего путешествия по Сибири, Киргизии, Тунгусии, Самоедии, Бурятии, Даурии и т.д.». Третий том — «Филологически-историко-монументные и древние куриозы» содержит рисунки древних памятников — статуй, идолов, пограничных и надгробных камней, наскальных изображений и надписей, а также рисунки вещей, вырытых из древних могил. Дневник путешествия состоит из пяти томов общим объемом более 3 тысяч страниц, шестой том в 1831 г. был взят академиком Фуссом с собой в экспедицию и… потоплен в р. Лене.
Пятитомные дневники М. были опубликованы только через 235 лет после возвращения экспедиции, в 1962-69 гг., на немецком языке в ГДР [4]. Однако результаты исследований М. не лежали втуне. Ими непрестанно пользовались многие поколения ученых. Не забыты и его археологические находки и открытия. По следам М. прошел Г.Ф. Миллер, в конце XIX в. его дневники использовал В.В.Радлов, в ХХ в. — Л.Р.Кызласов и др.
Мессершмидт был пионером разных исследований в Сибири -орнитологических, ботанических, этнографических, археологических. В археологии его подвижническая деятельность во многом предвещала жизненные драмы последующих русских археологов. Ведь многие язвы России остались неисцеленными. Всё так же нища российская глубинка, всё то же воровство на всех уровнях, то же пьянство, то же взяточничество властей, то же небрежение своими обязанностями. Но и та же неприхотливость и выносливость простых русских людей (такой выносливостью, по мнению М., не обладает ни один народ в мире), то же радушие, те же блестки таланта и эрудиции. И сегодня всё еще археолог ощущает себя в России кем-то вроде чудаковатого иностранца, всегда под подозрением, плохо оплачиваемого и разговаривающего на непонятном языке.
Прим. ред.
К сожалению, портрета Д.Г. Мессершмидта не сохранилось. Л.С. Клейн считает, что «портрета М. не было вовсе. Даже от академика Миллера остался только контурный портрет. Есть еще портрет Миллера, писанный маслом, но он был сделан уже после смерти академика. А Мессершмидт и не академик, и не в милости, и не богат».
Литература:
- Кызласов Л.Р. В Сибирь неведомую, за письменами таинственными. — Путешествие в древность. Москва: Наука, 1983.
- Мирзоев В.Г. Историография Сибири. XVIII век. Кемерово: Кемеровское книжное изд-во, 1963.
- Новлянская М.Г. Даниил Готлиб Мессершмидт и его работы по исследованию Сибири. Ленинград: «Наука», 1970.
- Messerschmidt D. G. Forschungsberichte durch Sibirien. 1720 — 1727. Berlin: Akademie-Verlag, 1962 — 1968.
- Stralenberg Ph. I. Das Nordund stliche Theil von Europa und Asia. Stockholm, 1730.
Иллюстрации: с сайта herba.msu.ru/journals/Herba/icones/sytin2.html