Прочитав в ТрВ №22 согревающий душу рассказ моей коллеги Р. М. Фрумкиной о ее домашнем семинаре, я решил поделиться соображениями о своем семинаре, поскольку он занял некоторое место в истории науки. Вспоминаются волнующая атмосфера и заразительность семинарских занятий, но важнее поделиться методикой организации и проведения — что делает семинары успешными. Ну, чтобы это могли использовать молодые коллеги. Я обращаю эти заметки к моим вполне конкретным нынешним молодым друзьям, начинающим карьеру вузовских преподавателей, — Игорю и Павлу. Я пишу для них — и для всех.
Прежде всего, давайте определимся с основным подходом: всё это (выступление с лекциями и семинарами) стоит затевать, только если у вас есть что сказать студентам сверх того, что дано в учебниках. Иначе незачем позориться. Неразумно ждать, что интересное возникнет на самих собраниях спонтанно. Будьте уверены, не возникнет. Нужно иметь конкретные предложения.
В студенческие годы мне всегда было скучно на семинарских занятиях (особенно по идеологическим дисциплинам — пожилые помнят, как они проходили: эти баррикады книг на столах, за которыми нужно было прятаться, чтобы не вызвали «к активному участию»; эти распределенные заранее очереди на «добровольные выступления». Когда я в 1964 году начинал свой семинар, я хотел, чтобы это были не обычные семинарские занятия, а нечто иное. Дистанцируясь от обычного семинара-практикума, я назвал свой семинар проблемным, выделив его в особый вид.
Затевать его стоит только в том случае, если у тебя есть не просто некая сумма знаний, а идея и цель. Если есть что предложить, чем завлечь. Формальные отличия от обычного были следующими.
Во-первых, это не просто семинар-практикум, а исследовательский коллектив, нечто ближе к симпозиуму. Он берет не просто упражнения для выработки навыков — никому, кроме самого студента, не нужны рефераты готовых исследований, классификации уже неоднократно обработанных материалов, повторенные не раз эксперименты, так сказать, задачки из учебника, — а реальные задания на открытие нового, решение пусть и небольших, но нетронутых задач. И твое дело (твое искусство) как руководителя -выбрать горячую (непременно горячую) и доступную проблему, разбить ее на реальные задания для каждого. Надо исходить из установки «каждый доклад — это вклад». Вклад в науку. Пусть небольшой и рутинный, но свой и новый. А может, и оригинальный, а может, и большой, молодым зарекаться не нужно.
Во-вторых, работа семинара должна быть регулярной и иметь в обозримом будущем конкретную исследовательскую цель — выполнение заказа от какого-то учреждения, выпуск коллективной публикации (сборника, номера журнала, большой коллективной статьи). Такая цель окрыляет, особенно когда она уже не первая достигнутая. А коллективный труд, имеющий шансы на успех, сплачивает и рождает азарт и соревнование, создает дружескую и конкурентную среду. В такой среде молодежь очень быстро растет. Ты можешь получить материалы и для своего собственного труда, но только с ведома конкретных исполнителей и под их именами! В мои монографии нередко включены главы, выполненные моими учениками в их бытность участниками моего семинара — все под их именами (ныне они все — известные ученые). Я включал и разделы, в которых ученик выступал против своего учителя (я добавлял свои возражения) — это норма.
В-третьих, у такого семинара не совсем обычный состав. Обычно в семинаре присутствуют студенты-однокурсники и даже одногруппники. Он рассматривается сугубо как вид учебных занятий в расписании. Я, конечно, использовал это как официальную базу, но старался построить на ней другой организм, разновозрастный. В моем семинаре участвовали на равных студенты разных курсов, даже разных факультетов и вузов (междисциплинарные контакты расширяют кругозор), также недавние выпускники и взрослые исследователи, которых я старался обаять и заманить к участию (обещая учеников, помощников, преемников — и сдерживал обещание). Только желательно соблюсти пропорцию — чтобы количество «взрослых» было не слишком большим на каждом заседании (иначе это подавит инициативу студентов). С другой стороны, я допускал на занятия и школьников из кружка при кафедре, который я с помощью студентов вел (из этих школьников некоторые сами стали профессорами, есть и академик, глава одного из лингвистических институтов РАН).
Такие принципы организации семинара возникли у меня в студенческое и аспирантское время из опыта работы со студенческими кружками (я возглавлял университетское СНО — студенческое научное общество), занимался со школьниками — создал кружок школьников, ходил с ними в экспедиции.
Семинар, организованный на этих началах, в первые годы был нацелен на хронологию бронзового века (тогда шел жаркий спор длинной и короткой хронологий). Мы не только обсуждали хронологию по сопоставлению вещей (фибул, булавок, горшков), мы вместе чертили сравнительные таблицы. После занятий студенты пели зажигательные частушки:
Неча нам сидеть на лавке,
Неча попусту пищать!
Будем мы чертить булавки,
Будем сборник выпущать!
Результатом был сборник, ставший началом серии «Проблемы археологии», которую потом кафедра археологии Ленинградского-Петербургского университета выпускала десятилетиями. Кстати, участники этого семинара сейчас возглавляют археологию Молдавии и преподают в Петербурге и других городах. Через несколько лет я занялся норманнской проблемой русской истории (и археологии, конечно). В рамках моего семинара сформировался Славяно-Варяжский семинар, который выступил сплоченным коллективом в громкой публичной дискуссии («Норманнская баталия»), третьей в ряду (после полемик Ломоносова с Миллером в XVIII в. и Костомарова с Погодиным — в XIX). Мы опубликовали коллективные труды, которые потом не раз перепечатывались, сложилась целая школа питерских «норманистов», младший представитель которой сейчас возглавляет кафедру археологии СПбГУ и Институт истории материальной культуры РАН. В книге «Спор о варягах» я привожу длинный список работ участников Славяно-Варяжского семинара.
Семинар этот я скоро прекратил вести, меня заменили выросшие в преподавателей бывшие студенты Г. С. Лебедев и В. А. Булкин. Они вели его попеременно (это стал семинар Лебедева), а когда они болели, семинар вели сами студенты — Сергей Белецкий (ныне профессор), Юрий Лесман (сотрудник Эрмитажа), Мишель Казанский (работает в Париже). Одновременно отпочковался еще один семинар — по готской проблеме, его вел несколько десятилетий, до своей недавней смерти, другой мой ученик — Марк Щукин, работавший в Эрмитаже. Последнее десятилетие семинар проходил у него на дому.
А я занялся проблемой формирования теории археологии. До своего ухода из университета я вел семинар именно по этой проблеме. Итог — сборник двух конференций по проблеме классификации («Типы в культуре»), мои монографии («Археологическая типология», «Археологические источники», «Принципы археологии», «Введение в теоретическую археологию») с разделами моих учеников и их собственные книги и статьи. Это тоже была острая проблема, поскольку теоретические занятия были у нас под негласным запретом. Считалось, что для социальных и гуманитарных наук единственно верной теорией является исторический материализм и другой не нужно. А мы предлагали другую, которая должна была стать основой для методов объективного исследования и препоной для конъюнктурного манипулирования историей. Для меня это закончилось арестом, тюрьмой и лагерем, но и я, и выпускники моего семинара остались на этих позициях. Падение советской власти для нас не было геологической катастрофой. Я рад, что выпускники моего семинара вошли в демократическое ядро нового Ленсовета.
Ныне моего семинара нет, и мне уже трудно ходить на занятия, даже дома мне по силам принимать только отдельных гостей, не массу, но попытки возобновить проблемные семинары предпринимаются. Вот им в помощь эти заметки.