На днях в Музее и общественном центре им. А.Д.Сахарова прошел круглый стол «Ученые за общественные перемены», приуроченный к 75-летию со дня рождения Кронида Любарского. Претендующий на полноту репортаж об этом мероприятии не вписывается в формат газеты, поэтому ограничимся лишь некоторыми темами, высказываниями и впечатлениями.
Круглый стол состоял из двух частей — серии выступлений и дискуссии на тему общего стола и рассказа о Крониде Любарском его вдовы Галины Саловой-Любарской.
Первым выступил основатель фонда «Династия» Дмитрий Зимин, который среди множества связанных с наукой дел поддерживает и Сахаровский центр. Он размышлял о том, почему решил помогать именно науке. Во-первых, потому, что наука невероятно интересна и важна для мировоззрения любого человека. Со слов Зимина, он часто ловит себя на мысли, что, прочти все люди ту или иную хорошую книгу о науке, мир стал бы другим. А во-вторых, потому, что наука — эта та область, где люди в среднестатистическом смысле более нравственны, именно в среднестатистическом, так как среди ученых тоже всякого добра хватает.
Тезис о корреляции нравственности с занятиями наукой был подхвачен, его обсуждали почти все выступавшие. Кто-то говорил, что никакой корреляции нет. Другие утверждали, что корреляция появляется еще на уровне отбора: в науку идут люди с более живым разумом, с которым нравственность как раз отлично коррелирует. Третьи полагают, что наука как профессия требует честности и ответственности, тем самым воспитывая людей.
Из этой темы ответвилась следующая: почему-то в советское время перечить власти осмеливались только ученые, занимающиеся естественными науками, но не гуманитарии.
Речь шла не только о диссидентах. Например, физики взяли под защиту биологов и противостояли «лысенковщине», рискуя карьерой. Сергей Ковалев предположил, что причина в идеологическом прессе: едва ли не для большинства гуманитариев вранье было профессиональной необходимостью. Многие из них в частных разговорах утверждали, что вранье — лишь маска, надетая ради выживания, что придут другие времена и они скажут свое настоящее слово. Но маска имеет обыкновение прирастать к лицу. По словам Сергея Адамовича, кое-кто из этих людей потом с кровью отдирал эту маску от лица, в частности член Политбюро А.Н.Яковлев. Конечно, все это относится лишь к гуманитариям советской эпохи.
Еще один интересный пассаж — про ответственность ученого за свои результаты на примере ядерного оружия. Виктор Шейнис предположил, что, если бы наши ученые отказались разрабатывать ядерное оружие, Берлинская стена пала бы гораздо раньше. На что Сергей Ковалев возразил: если бы ядерное оружие осталось в одних руках, американских, то вполне вероятным исходом могла стать третья мировая война, куда более опустошительная, чем вторая.
Как это ни парадоксально, но получается, что существование «империи зла» с ядерным оружием, вполне возможно, спасло мир от катастрофы. Действительно, когда в одних руках оказывается нечто, дающее явное преимущество, эти руки начинают чесаться. Соблазн использовать подобное преимущество настолько силен, что воздействует на разум его обладателя. Симптомы подобного мы уже наблюдали. Кстати, Андрей Сахаров никогда не раскаивался в создании бомбы — именно по причине, сформулированной Ковалевым. Он всю жизнь был убежден, что ее надо было сделать и всеми силами добиваться контроля над теми, в чьих руках она окажется.
Рассказ о Любарском слушался на одном дыхании — Галина Салова-Любарская прекрасная рассказчица. Образ Любарского лично для меня оказался неожиданным. Никогда не видя диссидентов живьем (кроме А.Д.) и составив первоначальное впечатление о них в далекие времена по «голосам», я представлял их себе кем-то вроде угрюмых и аскетичных религиозных подвижников. Кстати, по словам того же Ковалева, в стратегии диссидентов, в большинстве своем — атеистов, таки есть нечто религиозное: «Поступай как должно, и будь что будет» (вместо: «Поступай так, чтобы добиться поставленной цели»).
Оказывается, Любарский был исключительно жизнерадостным и жизнелюбивым человеком. Попав в лагерь, он с энтузиазмом занялся объединением политзаключенных и писал оттуда радостные письма о том, что жизнь необыкновенно интересна и полна. И дальнейшая его жизнь полна радостных дел, встреч и путешествий.
Из грустных впечатлений:
— Возрастной состав пришедших.
— Не добрались до заявленной темы сегодняшнего дня: «Останемся ли мы продолжателями.»
Борис Штерн