В ТрВ № 28 (12 мая 2009 г.) была опубликована концептуальная статья кандидата биологических наук, сотрудника Зоологического музея МГУ Георгия Любарского. Публикуем пришедший в редакцию отклик на этот текст, на наш взгляд, представляющий интерес для читателей.
Статья Г.Любарского «Реформирование отечественной науки: от глобального — к частному» лично на меня произвела странное впечатление. Частично — недосказанностью, частично — поворотом не туда.
Первое недоумение, с которым приходится столкнуться, — что же автор понимает под наукой. Это институты и работающие в них люди? Результаты, которые достигаются этими людьми? Организационная структура, которая объединяет все вышеперечисленное, обеспечивая их необходимыми для работы ресурсами? Или, вспоминая определение культуры Ортеги-и-Гассета, та ее часть, что отвечает за поиск и утверждение в обществе нового знания?
Раз мы живем в ситуации «слома науки», то было бы неплохо понять, что именно сломалось. Судя по дальнейшему изложению, автор видит слом в том факте, что российская наука утратила свой глобальный характер. Иначе говоря, если СССР мог собственными силами решить любую мыслимую научно-техническую задачу, то Россия этого не может. Это приводит к переоценке роли науки в государстве. Что, в частности, неизбежно влечет за собой и перестройку системы финансирования науки. Да и всей ее структуры — нынешняя досталась нам в наследство от СССР и «покрывает» все мыслимые научные направления, потянуть ее адекватное обслуживание государство просто не в силах.
Вывод, с которым невозможно не согласиться. Однако автор, к сожалению, ограничился лишь его констатацией. Дальнейшее же рассмотрение этого вопроса приводит к довольно любопытным вещам.
1. «Внешне» этот слом не заметен. Институты стоят, где стояли, их штаты, в общем, заполнены. Они, в большинстве своем, способны освоить любое финансирование, написать любой отчет. То есть в принципе «глобальная» структура сохранилась до сих пор. Да, деятельность заменена её имитацией, но оценивание происходит по формальным критериям, а соответствовать им многие научились хорошо. Вспомните историю со списком ВАК.
2. Необходимо убеждать государство в том, что наука перешла в новое состояние. Так как там, возможно, до сих пор существуют иллюзии на этот счет; кроме того, признание этого факта именно на этом уровне будет крайне болезненным, — фактически Россия должна будет согласиться с необоснованностью и неподъемностью для нее глобальных амбиций. И это при том, что остатки прежней системы сигнализируют об обратном.
Я боюсь, что подлинного состояния науки (в той ее ипостаси, о которой говорит автор статьи) на сегодняшний день не знает никто, а непосредственный аудит и оценка по ряду причин невозможны. Это в наибольшей степени препятствует реформе и является главной на сегодняшний день проблемой.
Вторая часть статьи представляет собой размышление на тему: какую модель можно выбрать.
Выделены две — мобильная, характерная для небольших стран с небольшой по численности бюрократией, и более инерционный вариант для стран побольше и поамбициознее. Констатирован недостаток науковедческих работ с толковым описанием различных систем и их сравнительным анализом.
К этой констатации стоит присоединиться, но также отсутствуют вполне очевидные выводы. Любая бюрократия есть следствие создания и функционирования системы распределения. Распределения ответственности и распределения ресурсов. Отсюда -если мы предполагаем, что наука должна будет выполнять серьезные и сложные (как государственные, так и частные) задачи, и если собирается в связи с этим всерьез осваивать большие материальные ресурсы, то бюрократия у нас будет. И чем серьезнее задачи — тем, в целом, более развитая и инерционная бюрократия будет им соответствовать.
Собственно, весь громоздкий и неповоротливый аппарат АН — ярчайший тому пример.
А не будет такого рода задач — будем без бюрократии. Но и без денег.
Решение этого вопроса в ту или иную сторону сразу ограничивает класс возможных систем.
Ну и, наконец, третья часть, посвященная одной очевидной, с точки зрения автора, мере, необходимой (не ясно, правда, достаточной ли) для решения задач реформирования науки. Эта задача — диверсификация (а на деле — резекция) нынешней системы, выделение элитных частей и сосредоточение в них всего (или максимально большой части) возможного ресурса.
Причем настоящую науку автор считает возможным выделять тоже по формальным критериям. Скажем, по индексу цитирования. Главный критерий — вовлеченность в науку мировую. Других критериев я не нашел.
Применение такого критерия фактически предполагает, что наука существует отдельно от всего и сама для себя. Отталкиваясь от этого, автор собирается устроить резекцию и системе образования -выделить там систему супервысшего образования, чтобы готовила кадры для науки, вовлеченной в международную.
Очевидно, что в третьей части статьи мы видим образец реформы науки (как системы), каким он видится самой наукой (вовлеченными в эту систему работниками). Иначе говоря, наука в данном случае рассматривается максимально отстраненно от страны и государства. Это решение оптимизационной задачи при условии, что суммы, выделяемые государством «на науку», есть что-то постоянное. Это позиция «дайте нам денег, а уж мы их разделим так, как это нам кажется наилучшим».
Мне кажется очевидным, что задача поставлена неправильно. Нынешняя система финансирования — реликт старой структуры, которая, как мы выяснили в первой части, необратимо сломалась. Любая ее модификация поставит задачу совершенно иного плана. А именно — ресурсы будут даваться только и исключительно под решение определенных задач. Круг этих задач, с одной стороны, будет отражением текущих амбиций государства, его видения собственного будущего. Но, с другой стороны, он будет в значительной степени следствием предложения, которое сделает сама наука.
То есть прежде, чем получить ресурс и что-то начать распределять, необходимо, во-первых, самим понимать — что, в какой срок и за какие средства можно сделать; во-вторых, объяснить это донору. Чье это дело? Кто должен это все сделать?
Если отдать эту задачу на откуп донору или его менеджерам, которые не видят, например, глубокой взаимосвязи развития математики и технологии, то мы в итоге погубим и то, и то. Значит, это нужно делать самим. Никто за нас это не сделает, а если это не будет сделано, то будущего у нас, по большому счету, нет.
Фарит Ахмеджанов,
к.т.н., доцент кафедры промышленной электроники
Уфимского государственного
авиационного технического университета