Реформирование академической науки: мечты и реальность

Как менялось мнение академического сообщества о реформировании науки в период глубинных социально-экономических преобразований нашего общества? Были ли ученые безусловно революционны или, напротив, консервативны и настроены против реформ? Что думали и думают сотрудники РАН о возможности реформирования Академии наук? Об этом читайте в статье Елены Зиновьевны Мирской, доктора социологических наук, зав. сектором социологии науки Института истории естествознания и техники РАН [1]. Профессиональная жизнь ученых — предмет многолетнего социологического исследования, проводившегося ее сектором в течение 15 лет (1994-2008 гг.) в элитных естественнонаучных институтах РАН. Статья опирается на результаты этого мониторинга, но сфокусирована на анализе процесса и результатов «пилотного» реформирования РАН в 2006-2008 гг.

Хотя к радикальным социально-экономическим преобразованиям, начавшимся в России с 1990-х годов, не был готов ни один социальный институт страны, неготовность академической науки имела особенно глубокие корни, так как, формы ее традиционного функционирования были весьма стабильны в течение многих десятилетий. Академическое сообщество долго не могло осознать, что чрезвычайно низкое финансирование науки и полное отсутствие интереса правительства к системе исследований является новой реальностью, а не временными трудностями переходного периода.

«Переходный период» в академической науке

Необходимость серьезных преобразований в социальной организации науки чувствовалось и понемногу обсуждалось уже давно — с начала 90-х годов. При этом в научной сфере полностью отсутствовал опыт (а вначале — и стимулы) адаптации к радикально новой социально-экономической ситуации. Для адекватного понимания происходящих процессов требовалось внимательное изучение изменений, происходящих как в самой науке, так и вокруг нее. Этой цели и было подчинено лонгитюдное социологическое исследование изменений, происходящих в отечественной академической науке в новых условиях ее функционирования.

С 1993 г. сектор социологии науки Института истории естествознания и техники начал систематический мониторинг трансформации профессиональной деятельности научных коллективов в элитных академических институтах. Мониторинг осуществлялся через эмпирические пилотажи, проводимые каждые 2-3 года в 6-8 ведущих институтах естественнонаучного профиля (физика, химия, биология). Каждое обследование охватывает 300-320 ученых, персонально опрашиваемых по специально разработанной и модифицируемой анкете, а также 10-15 руководителей институтов, с которыми проводятся углубленные интервью.

Подобные социологические исследования называются лонгитюд-ными и проводятся крайне редко, так как предполагают длительное по времени слежение за одним и тем же объектом, причем с особым вниманием к его изменениям. Соответственно, анкеты должны сочетать стабильность характеристик с детальным вниманием к новым факторам. В таких исследованиях каждый отдельный пилотаж запечатлевает ситуацию, существовавшую во время его проведения. Он эмпирически фиксирует все основные показатели профессиональной жизни научного сообщества, что затем позволяет аналитически выявлять как их взаимосвязи, так и динамику процессов. Подобные пилотажи были проведены в 1994, 1996, 1998, 2001, 2002 гг.; в обследованиях 2005, 2007 и 2008 гг. большее внимание уделялось интервьюированию лидеров научного сообщества.

В данных, зафиксированных в пилотаже 2001-02 гг., впервые проявилось существенное (хотя пока и латентное!) снижение профессиональной продуктивности среди ученых, даже относящихся к высшим категориям [2]. То есть обследование 2001-2002 гг. уже выявило необходимость серьезного преобразования академической науки, способного органически связать функционирование с современными потребностями общества. Углубленные интервью с лидерами научного сообщества, проведенные в 2005 г., тоже показали осознание учеными необходимости реформы, но без четкого представления о ее принципах и стратегии.

В то время продуманной и адекватной концепции реформы не было не только у ученых, но и у руководства Академии, и у правительства, а в их дискуссиях тех лет центральное место занимали препирательства не по сущностным, а по имущественным, материальным вопросам. Показательно, что первая программа реформы, подготовленная в рамках Минобр-науки РФ, называлась Программа модернизации структуры, функций и механизмов финансирования академического сектора науки (выделено мною, — Е.М.).

В академической среде принято считать, что основной задачей реформирования науки являлось и является сохранение и развитие национальной системы фундаментальных исследований на основе модернизации ее функционирования и повышения эффективности деятельности научного сообщества. Трудности переходного периода требовали серьезно продуманной реформы, направленной на усиление исследовательских потенций научных коллективов, а не на удовлетворение управленческих претензий.

Уже с 1996 г. проводимые нами исследования профессиональной жизни академических ученых строились таким образом, чтобы уделить особое внимание влиянию новых факторов, чье появление способствовало относительной активизации научной деятельности и тем самым смягчало негативные эффекты от резкого сокращения государственного финансирования. Такими факторами последовательно становились избирательное дополнительное грантовое финансирование исследований (1994), международное научное сотрудничество нового типа (1996), современные телекоммуникационные технологии (1998 и 2001/02). Появление этих факторов, их ассимиляция и воздействие как на профессиональную деятельность ученых, так и на ее результаты были изучены очень внимательно [3]. Каждая новация, внося свой вклад в поддержание академической науки, при этом усиливала и дифференциацию научного сообщества. Фактически полноценная научная деятельность сохранялась лишь в элитных институтах, подразделениях, группах, которые благодаря освоению новых факторов получили дополнительные возможности.

Тем не менее, последовательные эмпирические пилотажи фиксировали постепенное ухудшение показателей научной деятельности даже и в этом слое, правда весьма медленное, что позволяло мириться с выжидательной тактикой академического руководства. Однако, как уже было сказано, обследование 2001-2002 гг. обнаружило серьезное (хотя еще неявное) снижение уровня профессиональной продуктивности у заметной части научных кадров, в том числе и относимых к самым высоким категориям.

Это изменение было следствием не только общего кризиса, но и безмерно затянувшегося «переходного периода» в системе науки, сломавшего старые и не прояснившего новые механизмы ее социального функционирования. Задача реформирования науки казалась неотложной, а сама реформа представлялась ученым позитивной и ответственной, повышающей эффективность научных структур Академии при сохранении основных принципов фундаментальных исследований.

Противостояние Минобрнауки и Президиума РАН длилось не один год, так как ставки в этом споре были крайне велики: министерство добивалось перераспределения академической собственности в пользу правительства и коммерческих структур, а руководство Академии стремилось сохранить ее прежний статус и прерогативы Президиума РАН.

К маю 2007 г., в соответствии с официальными источниками информации, в затяжной позиционной борьбе между двумя сторонами, включенными в процесс реформирования академической науки, возникла некоторая пауза, связанная с принятием Устава РАН -основного документа, регламентирующего все аспекты функционирования Академии наук.

Участники мартовского Общего собрания 2007 г. единогласно приняли Устав РАН, подготовленный Уставным комитетом Академии, и соответственно так же единогласно отвергли так называемый Модельный устав, разработанный экспертами Минобрнауки. Однако, по процедуре, для легитимации документа, принятого Общим собранием, он должен был пройти утверждение в Правительстве РФ, где Минобрнауки является профильным министерством. Ясно, что предварительно было необходимо достигнуть компромисса, что было весьма сложно, ибо основой противоречий был спор об академической собственности.

Если от социальной истории науки перейти к социологии науки и сконцентрировать внимание не на документах и скрытых за ними интересах различных властных структур, а на закономерностях функционирования самой науки, то в проблемах ее реформирования выявляется другой крайне важный аспект.

Отношение ученых к реформированию науки

Наука — особый социальный институт, главной задачей которого является обеспечение общества новым достоверным знанием, а научное сообщество предназначено выполнять эту задачу. При этом, будучи источником технологического прогресса общества, сама наука в вопросах организации научной деятельности весьма консервативна.

Наиболее ответственная часть академического сообщества, неизменно поддерживавшая необходимость существенных преобразований в РАН, всегда ратовала не за удовлетворение управленческих претензий, а за серьезно продуманную реформу, направленную на усиление исследовательского потенциала научного сообщества, — единственный путь сохранения и развития российской академической науки. При этом важна динамика мнений ученых, выявленная на разных этапах мониторинга, ибо она показывает, как социальные обстоятельства меняли отношение респондентов к данному вопросу. Здесь следует различать мнение о необходимости преобразований (опросы 1994, 1996, 1998 гг.) и мнение о перспективности реформы (опросы 2001-2002 и 2005 гг.).

Если говорить о динамике первого мнения, то следует отметить, что вопрос о необходимости преобразований решался однозначно положительно (уже с 1996 г. только менее 10% ученых предпочитали «оставить все как есть», причем их доля постепенно снижалась). Мнения разделялись только относительно предпочтительных темпов преобразований: доля респондентов, стремившихся ускорить радикальные преобразования, с течением времени уменьшалась, а доля сторонников медленных, постепенных преобразований увеличивалась. Первоначальный «революционный настрой» более половины ученых на ускоренные радикальные преобразования в академической науке, имевший место в начале 90-х годов, быстро ослабел, и наиболее желательными стали казаться медленные, постепенные изменения. Процент же сторонников сохранения всех академических традиций неизменно сокращался (см. таблицу).

Предпочтения ученых относительно характера реформирования науки

Такое изменение настроений, по-видимому, было вызвано негативным социальным опытом, накапливавшимся у ученых по мере ознакомления с характером и результатами реформ, проводившихся в это время в других общественных сферах («реформы» здравоохранения, армии, образования и т.д.). Однако это не усилило привлекательность «добрых старых академических традиций», напротив, — нетерпимость к ним росла.

Когда о реформе науки заговорили более определенно, обсуждая не потенциальную возможность, а конкретные перспективы, и ученые уже представляли себе характер приближающихся изменений, их мнение (которым, кстати, никто не поинтересовался) об ожидаемых результатах реформы оказалось явно скептическим, причем за период между опросами (2002-2005) этот скепсис только усугубился.

Эмпирические данные, полученные в 2001-2002 и 2005 гг. в ведущих естественнонаучных институтах РАН, говорят сами за себя и не требуют детальных комментариев [4]. Мнения опрошенных ученых о перспективности реформы (варианты ответов предлагались анкетой) распределились следующим образом (приводятся данные 20012002 гг., а в скобках — 2005 г.):

81 (85)% — полагали, что реформа не даст никаких существенных результатов;

2 (2)% — надеялись на улучшение положения исследовательских институтов;

14 (18)% — опасались ухудшения положения исследовательских институтов;

2 (4) % — думали, что реформа улучшит положение ученых;

9 (15)% — предполагали, что реформа ухудшит положение ученых.

Такое значительное изменение мнений респондентов по «похожим» вопросам объясняется, на наш взгляд, тем, что отечественная академическая наука, безусловно, нуждалась и нуждается в преобразовании, и ученые прекрасно это осознавали. Но науке были нужны такие преобразования, которые обеспечили бы ее модернизацию, причем не провозглашаемую, а реальную.

Реформирование или модернизация?

Длительные разговоры о реформировании науки, начавшиеся еще в середине 1990-х годов, обесценили это понятие, и в какой-то момент экспертные службы Минобрнауки просто заменили надоевшее слово красивым новым термином модернизация, породив тем самым неоправданные надежды. Однако эти слова не являются синонимами: не всякая модернизация осуществляется через реформы, а главное — отнюдь не каждая реформа ведет к модернизации

Как известно, любая реформа может проходить и с модернизацией, и без нее [4]. В документах о реформировании РАН, разработанных как в Минобрнауки, так и в самой Академии, отсутствовали упоминания об обновлении экспериментальной базы институтов, о реальных путях омоложения исследовательских кадров, о непрерывном совершенствовании информационно-коммуникационных систем, о расширении применения современных форм оплаты труда (грантового финансирования) и о других атрибутах модернизации современной науки.

Более того, руководством РАН было дано официальное обещание не покупать нового экспериментального оборудования в течение трех ближайших лет, а также неофициальное указание сокращать все ставки, освобождающиеся по естественным причинам. Поскольку практическоая реализация проекта тоже игнорировала эти проблемы, приходится констатировать, что осуществленное преобразование академической науки оказалось реформой без модернизации.

Реально реформа академической науки началась в 2006 г., — задержанная длительной и упорной борьбы между правительственными структурами и Президиумом РАН, — в соответствии с согласованным ими «пилотным проектом», который был рассчитан на три этапа и соответственно на три года. Реформа «пошла», перемежая сокращение численности сотрудников в институтах РАН повышением зарплаты и доплатой «за научную продуктивность» (ПРНД) оставшимся работникам. Во всяком случае, ученым был виден именно этот ее аспект.

Если судить по углубленным интервью, научное сообщество, продуктивная часть которого заинтересована именно в модернизации науки, весьма критически относилось (и относится) к реформе. Единодушное голосование участников мартовского Общего собрания 2007 г. не должно создавать иллюзию единства исследовательского сообщества. Позиция ученых была единой, только когда решался вопрос «быть или не быть» Академии. А вот как реально «осовременивать» бытие Академии — это уже другой вопрос.

Этот факт подтвержден результатами социологического опроса 2007 г., в котором 94% ученых из элитных естественнонаучных коллективов РАН, непосредственно включенных в исследовательскую работу, заявили о своем негативном отношении к проводимой реформе. При этом большинство не одобряли позиции обеих сторон, участвовавших в переговорном процессе по поводу реформы и уточнения деталей ее реализации. Так, на вопрос «Какая позиция представляется вам предпочтительной и более соответствует вашей собственной?» (возможные ответы в анкете: Минобрнауки, Президиума РАН или другая) 87% опрошенных выбрали ответ «другая». Однако при необходимости реального выбора подавляющее большинство ученых (89%) становится на сторону Академии, так как в этом вопросе корпоративные интересы сближают всех представителей академической науки.

Результаты реформы глазами ученых

В связи с затруднениями в реализации эмпирических исследований, которые всегда возникают в период социальных преобразований (нормы социологии вообще не рекомендуют проводить опросы в организациях, находящихся в ситуации серьезных и чреватых стрессами изменений), работа в коллективах институтов РАН была спланирована на два года — по три института в год. Эта деталь существенна, так как, хотя формализуемые данные различались не сильно и были затем сведены воедино, обстановка и характер общения ученых с социологами претерпели заметное изменение. В целом же проведенное эмпирическое исследование не только зафиксировало реальную картину реформирования, но и показало, как выглядят его результаты внутри научных коллективов.

Объединённые данные опроса 2007-2008 гг. (235 респондентов из ведущих естественнонаучных институтов РАН) показали, что абсолютное большинство — 96% ученых (как руководителей, так и исполнителей) на завершающем этапе реформы относились к ней негативно. Принимая повышение оплаты труда как необходимую, но сильно запоздавшую акцию, почти все они заявляли, что повышение зарплаты не усилит их заинтересованность в работе (90%) и не даст дополнительной мотивации к более напряженному труду (92%).

Большая доля респондентов (72%) выразили раздражение непрофессионализмом многих конкретных предложений по реформе, поступавших из правительственных органов. Особое неприятие вызывала бюрократическая система показателей для определения «результативности научной деятельности», совершенно неадекватная, с точки зрения ученых, оценке успешности научной деятельности в силу специфики последней. Однако этот вопрос заслуживает отдельного обсуждения.

Последние данные в еще большей степени подтвердили предварительную гипотезу нашего исследования о вероятности весьма низкой эффективности государственного пилотного проекта по реформе российской академической науки. Ученые разочарованы тем, что основная, по их мнению, задача реформы — модернизация РАН не осуществлена, причем фактически она и не предполагалась в программе реформы.

Понимая, что результативность науки зависит от адекватного сочетания формальных организационных акций со структурами самоорганизации научной деятельности, большинство представителей научного сообщества остались при своем мнении: для успешного функционирования науки необходима ее подлинная модернизация, отнюдь не сводящаяся к повышению зарплаты ученым. Интересно, что мера критичности по отношению к реформе заметно коррелировала с компетентностью и профессиональной успешностью ученых. Очевидно, они лучше других понимают, что реализуемые акции не способствуют, а препятствуют модернизации науки.

Новым явлением, замеченным в 2008 г., был «упадок духа» в научной среде, который сказался в чрезмерно пессимистических оценках перспектив науки, а также в признании некоторыми респондентами снижения продуктивности собственной работы. Эти настроения выявились в персональных устных интервью с теми учеными, кто не захотел заполнять предложенную им анкету. По-видимому, три года реформы, поставившей в центр внимания не научные, а социальные проблемы академических учреждений, привели к ослаблению исследовательского процесса. Как ни странно, именно к концу реформы часть ученых, ранее считавших ее необходимой, пришла к выводу, что реформировать Академию невозможно [5].

Предварительные итоги реформы пока не дают оснований для оптимизма, но ученые всегда сохраняют надежду на позитивные перспективы. Важным результатом реформы стало осознание того факта, что модернизация не будет проведена «сверху» — ею должны заняться те люди, которым действительно необходимо инновационное обновление организации науки и научной деятельности (новые темы, новые технологии, новые приборы, новые кадры), т.е. само академическое сообщество.

Примечание

1. Все использованные в статье результаты получены благодаря постоянной финансовой поддержке РФФИ и РГНФ. Подготовка публикации осуществлена в связи с работой по гранту РГНФ № 09-03-00132а.

2. Мирская Е.З. Профессиональное самочувствие российских ученых // Вестник РГНФ, 2003. № 1. С. 211-218.

3. Результаты этих исследований представлены во множестве публикаций, с большинством из которых можно ознакомиться в интернете. Краткий указатель статей: www.ihst.ru (Персоналии. Мирская Е.З.).

4. Наумова Н.Ф. Рецидивирующая модернизация в России. М.: Эдитори-ал УРСС, 1999. — 174 с.

5. Арутюнов В.С. Проблема взаимоотношений науки и государства в современной России. Доклад на Всероссийской научной конференции «Наука и власть: проблема коммуникаций», Москва-2008.