в лаборатории, 1920 г.
Фото с сайта www.harvardsquarelibrary.
org/unitarians/whitney.html
Ирвинг Лэнгмюр – американский физико-химик, лауреат Нобелевской премии 1932 г. за работы в области химии поверхности. После получения столь престижной награды ему, конечно, уже не нужно было беспокоиться о пропитании, однако он не всегда был Нобелевским лауреатом, и, как у многих других, путь его начинался в безвестности и заботах о хлебе насущном.
Отец Лэнгмюра был не очень удачливым бизнесменом, и детские годы будущего ученого прошли в наблюдениях за борьбой своих родителей за экономическое благополучие семьи. Это сформировало его отношение к финансовой стороне жизни и убежденность в том, что главной целью профессиональной деятельности является хорошая зарплата. По крайней мере так он писал матери в 1904 г. [1]. Вообще его первые шаги в профессии отличала гораздо большая меркантильность, чем подразумевает расхожий образ ученого – бескорыстного служителя истины. И в более зрелые годы, когда эта «главная цель» была достигнута, он относился к деньгам серьезно и, если можно так сказать, с интересом. Почти треть его отчета о путешествии в СССР в 1945 г. [2] посвящена наблюдениям за тем, что сколько в России стоит, кто это покупает (Лэнгмюр отмечает, например, что «совершенно здорового вида дети покупают на улице мороженое по 2$ за порцию»), и как оплачивает страна Советов труд инженеров и изобретателей.
Но начнем по порядку. После окончания в 1903 году Горной школы при Колумбийском университете, молодой Лэнгмюр, как было принято в Америке в то время, едет в Германию для продолжения образования. Он поступает в Университет Геттингена, где пишет докторскую диссертацию. Интересно, что руководителем будущего Нобелевского лауреата Лэнгмюра в Геттингене был будущий Нобелевский лауреат Вальтер Нернст (1920), который в свою очередь был учеником будущего Нобелевского лауреата Вильгельма Оствальда (1909). Уже находясь в Германии, Лэнгмюр выбирал между лабораториями Оствальда и Нернста. Как оказалось, в любом случае он попал бы к Нобелевскому лауреату.
В 1906 г. Лэнгмюр защищает докторскую диссертацию, и перед ним встает проблема выбора работы. Его старший брат Артур, занимавший должность главного химика химической компании в Нью-Éорке, рекомендует Ирвингу начать карьеру в коммерческой химии, с чем соглашается их мать, мнение которой для Лэнгмюра было очень важно. Как ни странно, академические устремления Лэнгмюра поддержал другой его брат, Герберт, бывший успешным страховым агентом. Он пишет молодому аспиранту в Гёттинген письмо, в котором критикует всепоглощающий меркантилизм американского общества и говорит, что Ирвинг «предаст самого себя, если эгоистично посвятит свою жизнь личному обогащению».
Новоиспечённый Ph.D. возвращается в США и устраивается на должность преподавателя химии в Технологический институт Стивенса в Хобокене, штат Нью-Джерси. Причем соглашается он занять эту должность только после того, как начальное предложение 900$ в год было повышено до 1200$ [2]. На Лэнгмюра обрушивается большая преподавательская нагрузка – с безвестными новичками не особо церемонились: – помимо преподавания своих курсов он ассистирует в нескольких курсах других профессоров. Несмотря на занятость в институте, Лэнгмюр ищет дополнительные источники дохода. В это время он выполняет работы для муниципалитета Нью-Йорка, комиссии по Панамскому каналу и даже анализирует образцы динамита для местной химической компании (не находите сходства с российским преподавателем 2000-х?).
После двух лет работы Лэнгмюр решает, что он слишком дешево обходится институту, и просит повысить его годовую зарплату до 1440$. Президент института отклоняет его прошение, но Лэнгмюр настаивает и добивается того, что разницу в 240$ ему выплачивает декан химического факультета из личных средств! Через год он опять требует повышения зарплаты, теперь уже до 1800$, угрожая в противном случае увольнением. К счастью для нас, декан Понд отвечает ему, что молодой человек несколько переоценивает свою значимость для факультета и что он вряд ли найдет работу с оплатой более 1300$ в год. Не хочется даже думать, чего бы лишилась адсорбционная наука, если бы в Стивенсе нашли средства для Лэнгмюра и многочисленные преподавательские обязанности и дальше мешали ему заниматься исследованиями. Ведь за 3 года в Хобокене Лэнгмюр опубликовал всего одну малоценную работу.
ния с вольфрамовой нитью накаливания.
По совету одноклассника, который работал в недавно организованной исследовательской лаборатории фирмы General Electric (GE), Лэнгмюр пишет письмо директору лаборатории Уиллису Уитни с просьбой принять его на временную ставку на лето 1909 г. Лэнгмюр рассчитывал к сентябрю найти хорошо оплачиваемую профессорскую должность, однако слова опытного декана оказались правдой: университеты Америки не спешили принять к себе молодого человека с двумя публикациями за душой и скромным преподавательским опытом. Тем временем Уитни предлагает Ирвингу постоянную позицию в его лаборатории. Поначалу Лэнгмюр был настроен скептически. В письме матери он сообщает, что не ожидает зарплаты выше 1400$ ежегодно. Когда же он узнал, что предложение компании будет значительно более щедрым, чем его самые смелые ожидания в университетской сфере, он принял решение и зимой окончательно переехал из Хобокена в Скенектади, где располагалась лаборатория GE и где он проработал последующие 40 лет.
Точный размер начальной зарплаты Лэнгмюра неизвестен, но общим правилом Уитни было предлагать молодым исследователям на 50% больше того, что им могли заплатить университеты. Стиль руководства Уитни был совершенно либеральный. Лэнгмюру он предложил побродить по лаборатории несколько дней, посмотреть, чем они занимаются, и выбрать любую проблему, которая ему покажется интересной. Лэнгмюр выбрал взаимодействие вольфрамовой нити накала с остаточными газами в вакуумной трубке. Результаты этих исследований составили первую часть его нобелевской лекции [3].
Не стоит думать, что GE была благотворительной организацией для начинающих учёных. Взаимоотношения Уитни и менеджмента компании именно в этот период были не самыми простыми. Однако Уитни, пришедший в корпоративную науку из академической среды, из знаменитого Массачусетского технологического университета, ценил преимущества свободного творчества и верил в его продуктивность. Дивиденды не заставили себя ждать. Поняв, что причиной быстрого разрушения вольфрамовых филаментов является испарение металла, Лэнгмюр предлагает заполнить колбу лампы инертным газом для подавления этого процесса. А для минимизации непроизводительных потерь тепла он предложил сворачивать вольфрамовую проволоку в спираль. Таким образом, электролампочка получила тот привычный для нас вид, в каком мы ее сегодня покупаем в магазине.
Как мы видим, GE получила от Лэнг-мюра то, что хотела, – улучшение продукта. (Автор даже не берется подсчитать, сколько принесли компании продажи газонаполненных ламп накаливания, которые GE выпускает уже почти 100 лет [4].) Для этого ей понадобилось предложить хорошую зарплату, оборудовать рабочее место и назначить директором лаборатории такого человека, как Уиллис Уитни, который сам был активным исследователем и изобретателем. Вроде бы ничего сложного!
Но не только компания выиграла от этого сотрудничества. В благоприятной атмосфере Скенэктади производительность Лэнгмюра повысилась многократно: за первые три года работы он опубликовал 7 статей и подал несколько заявок на патенты. Всего за время своей деятельности в GE Лэнгмюр опубликовал более 200 статей и запатентовал 63 изобретения.
Леонид Аснин
Послесловие
Между автором и редакцией состоялся такой разговор:
ТрВ: Можно ли считать, что для Лэнгмюра наука была лишь способом зарабатывать деньги?
Л.А.: Вряд ли. Например, через 23 года после описываемых событий, принимая поздравления по поводу получения Нобелевской премии на банкете в Шведской академии наук, он сказал: «Учёный мотивируется, главным образом, любопытством и стремлением к истине. Его отношение более объективно, чем субъективно. Он находит огромное удовлетворение в открытии новых фактов, но еще большее удовольствие он получает от того, что видит, как его результаты включаются в структуру научного знания <…> и используются его коллегами для дальнейшего развития науки [5]». Он ничего не сказал о связи мотивации с оплатой труда ученого. Возможно, на торжественном банкете не место таким высказываниям. А может, и нет такой связи.
[1] Здесь и далее сведения о переписке и личных доходах Лэнгмюра приводятся по; L.S. Reich, Technology and Culture, 1983. V. 24, No. 2, pp. 199-221.
[2] I. Langmuir, The Scientific Monthly, 1946, V. 63, Is. 2, pp. 85-92.
[3] http://nobelprize.org/nobel_prizes/chemistry/laureates/1932/langmuir-lecture.pdf
[4] В 1920 г. доходы GE от продажи электролампочек составили 19 млн. долл.
[5] http://nobelprize.org/nobel_prizes/chemistry/laureates/1932/langmuir-speech.html
если вычеркнуть известное имя и нобелевку и оставить только факты биографии, то ни ученые-фундаменталы, ни корпоративная наука не приняли бы такого человека. Можно ли назвать Лэнгмюра ученым если он лампочки изобретает для крупного бизнеса? Можно ли его патенты и изобретения воспринимать как часть научной работы? У нас вроде только публикации имеют право на существование. А были ли эти публикации если бы не было технических задач и изобретений? История жизни Лэнгмюра — наглядный пример что фундаментальное знание может возникать при решении прикладных задач. А допустима ли такая постановка вопроса в России? У нас вроде принята стройная концепция — фундаментальное знание -> чтение статей инженерами -> генерация прикладных исследований и разработок.
Получается что Лэнгмюр -грязный прикладник (судя по месту работы) который, решая технические задачи, создавал научные знания. Стоит ли покрыть его позором или, может быть, стоит задуматься о необходимости активизировать фундаментальные исследования в прикладных НИИ и корпоративных лабораториях?