Вчера мне пришлось сидеть в длинной очереди в ГАИ, а у меня закончилась книжка. К счастью, там оказался ларек, в котором можно было купить журнал «Космополитен». Мировой финансовый кризис отразился на этом журнале совершенно неожиданным образом: в нем обнаружилась статья об автомобильных двигателях с турбонаддувом. Статья действительно объясняла, как они работают, не хватало только схемы. Что совсем удивительно, в статье я не обнаружила ни истории из жизни владелицы такого автомобиля, ни рекламы аппарата с турбонаддувом — ничего, что бы объясняло появление научно-популярного материала в гламурном журнале «Космополитен».
Как потребитель «Космополитена» я, конечно, была разочарована. Сижу тут в очереди, голова не работает, а они мне про устройство автомобиля, нет бы про косметику и шмотки. Но как создатель научно-популярной программы я не могла не заинтересоваться. Не столько самим турбонаддувом, сколько тем, какое количество людей теперь будет знать, как он устроен, хотя сами в жизни не стали бы искать эту информацию.
Самый лучший пример скрытой популяризации — это, конечно, сериал «House MD», который миллионы зрителей по всему миру смотрят в обнимку с медицинским справочником, «Гуглом» и «Википедией». Вообще-то, конечно, сериал смотрят потому, что там невероятно обаятельные персонажи, но по ходу дела часто хочется разобраться, от какой же все-таки страшной болезни они вылечили очередного пострадавшего.
Я думаю, что вся популяризация должна быть именно такой. Процент людей, которым интересна информация ради информации, ничтожен, и главное — для них и не нужно ничего популяризировать, они сами всё найдут. А если предполагается донесение информации до людей, которые в ней не заинтересованы, ее (информацию) нужно хитроумно замаскировать, запрятать среди приключений героев, глянцевой рекламы, информационного шума.
Я хотела бы делать телесериал про создателей научно-популярной программы, которые в каждой серии снимают какой-нибудь сюжет. У них срываются съемки и ломаются телефоны, начальство не дает им денег на командировки, сотрудники пресс-служб грудью закрывают от них родные институты, к ним в офис врываются разъяренные защитники животных, антипрививочники, борцы за окружающую среду и сторонники теории разумного замысла, но через каждые пять минут приключений героям все-таки удаётся снять какой-нибудь эпизод. Они отсматривают его в монтажке, а зритель заглядывает им через плечо — интересно же, ради чего так мучались! — и узнает из этого эпизода что-то новое для себя.
Или можно снять фильм про нейробиолога. Он назывался бы «Mismatch negativity», а в русском переводе — «Негативность рассогласования», ну или просто «Рассогласование». У нейробиолога есть молодая жена, которая совершенно не может понять, почему он не зарабатывает деньги и не уделяет ей внимания, а сидит в своей лаборатории, предъявляя людям звуковые стимулы — три одинаковых, один отличающийся, — и считает, что это важно. Но в конце фильма они встречаются с самим Ристо Наатаненом, первооткрывателем MMN, он берет нейробиолога к себе на работу, и уже перед самыми финальными титрами молодая жена пишет на его черновике губной помадой — MMP. Positivity то есть. Это символизировало бы хэппи-энд.
А еще отличный вариант — поставить веб-камеры во всех аудиториях крупных вузов. Можно и в школах. Кому-то захочется посмотреть, не прогуливает ли его ребенок. Кто-то будет мониторить активность в аудитории в надежде застать там парочку студентов, которым негде (это можно будет выложить на Youtube и собрать бешеный рейтинг). Кому-то станет интересно, часто ли ходит на лекции вон та, рыженькая, и не озвучит ли она случайно в перерыве свой номер телефона — ну мало ли, однокурсница как раз ее спросит. А кто-то заинтересуется курсом лекций и начнет его слушать.
Действие. Нам нужно действие. Нужны персонажи, сюжеты и приключения. В середине можно спрятать немножко науки. Если, конечно, мы хотим, чтобы популяризация работала, а не просто чтобы она была.