Я знал одну девушку, которая писала неплохие стихи. А надо сказать, что никому не нужны неплохие стихи. Как и хорошие, как и почти самые лучшие. Нужны только самые лучшие. То есть поэт — это вообще не профессия. Это либо хобби, либо дело жизни. И если рассматривать стихописание как дело жизни, то в него встроен перфекционизм. Одаренный человек плохо себя чувствует, если не улучшает ступень за ступенью качество своих стихов, — и либо доводит их в различимой перспективе до самых лучших, либо нет. Если нет, значит, что ж, не повезло, но хотя бы пытался. Если доводит, то становится поэтом. То есть так себя называет, и знакомые так его называют. И в газетах, на радио, изредка на телевидении так его называют, выходят книги, вручаются премии.
Но в то же время поэт — даже лучший поэт страны и своего языка — не зарабатывает на жизнь стихами. Он профессионализируется либо около литературы (журналист, редактор, издатель, преподаватель примерно этого), либо далеко (врач, риэлтор, преподаватель решительно другого). И элементарный уровень его жизни зависит напрямую не от уровня стихов, гонораров и премий, а от зарплаты в обычной жизни. От уровня профессионализации.
Девушка, повторяю, была одарена. Добавлю, что она была из небогатой семьи. То есть, с одной стороны, не имела крепкого тыла. С другой стороны, имела негативный опыт, который не хотела воспроизводить. Ей надо было выбирать. Либо получать литературное образование, причем не просто получать, а зряче и жадно, торопясь, суетясь, поспевая, отделяя полезное от вредного, т.е. послужить своему дару. Издержки очевидны — отстанешь от сверстников, зарабатывать на жизнь придется непонятно как, никакой стабильности — одна тревога. Да вдобавок — никаких гарантий настоящего успеха в литературе.
Либо — старательно, полностью вкладываясь, получить позитивное образование, выучиться на управленца или экономиста. Разорвать порочный круг честной советской нищеты, повидать мир, поддержать стареющих родителей. При этом время от времени писать стихи, но не погружаться с головой в ту судьбу, в те интересы. Издержки тоже ясны — недовостребованный (полузакопанный) талант отомстит, другая жизнь будет в тебе понемногу гнить, полюбить офисную работу окажется невероятно трудно, жизнь отчасти превратится в жертву, причем не на самый достойный алтарь.
Здесь у читателя могут возникнуть законные вопросы — не к каждому ли одаренному человеку применимы эти формулировки? История слишком типична, чтобы быть интересной, и даже — чтобы быть историей.
Поясняю. Во-первых, раздельное становление в искусстве и в real life характерно именно для литературы, особенно остро — для поэзии. Если тебя жжет снимать фильмы, будь добр профессионализироваться именно как кинорежиссер. И только в литературе можно рискнуть не получать специальное образование и все же сохранять надежду. С музыкой этот трюк, как правило, не проходит.
Во-вторых, здесь проблема в одновременности. Бывает, охота к рифмам проклюнется в уже сложившемся, вполне самодостаточном человеке, когда жизнь способна дать новый побег. Или, наоборот, юноша или девушка присягают поэзии и соответственно живут, а потом, через много лет, появляются дети — и бытовая сторона существования предъявляет свои вызовы.
Вывод — блаженны не имеющие выбора. Или, еще проще и народнее, -нет в жизни счастья. Или, следуя бессмертной цитате из фильма «Экипаж»: «Оставаться нельзя. Взлетать — тоже. Принимаю решение — взлетать».
Мне очевидно (частично изнутри), что девушке надо было выбрать литературу. Но я тогда не сумел ее в этом убедить. Я апеллировал к ее эмоциям и обрисовал ее офисное будущее. Она расплакалась, но все равно пошла в том, земном направлении.
Потому что посчитала себя достаточно зрелой и здравомыслящей, чтобы не доверять эмоциям. И действительно, дело тут не в сравнительном анализе пролитых слез. Иногда и порыдать не грех.
Дело в модели поведения и образования.
Давайте, чтобы с чего-то начать, начнем с СССР. Нам понадобятся две его характеристики — примерно одинаковые зарплаты и всеобщая занятость. Стало быть, выбирая вуз, можно не думать о работе (найдется), а, выбирая работу, можно в последнюю очередь думать о зарплате. Например, свободный график за 120 руб. в месяц гораздо лучше, чем строгий режим за 150. Чтобы сопоставлять синекуру и каторгу всерьез, нужен разрыв в окладах, как теперь говорят, в разы. СССР выпускникам его не предоставлял. Или: делать то, что нравится, за 120 гораздо лучше, чем заниматься нелюбимым делом за 150. В общем, цепочку можно было выписать примерно так:
Образование — работа. Деньги, — где промежуточная точка выражает отсутствие связи. Стало быть, образование и последующую работу можно выбирать просто по вкусу — к чему способен, что больше нравится. И здесь может возникнуть конфликт, но сегодня мы не о нем.
Сегодня цепочка выглядит так: образование — работа (деньги), — и это уточнение в скобках пропитывает ее всю справа налево, из будущего — сюда. И очень трудно поспорить с семнадцатилетним юношей, который ее (эту цепочку) излагает. Его доводы выглядят зрело: работа не для забавы, а для денег. И образование не для забавы, а для хорошей работы. Для забавы — свободное время.
По-моему, эта цепочка при всей своей банальности довольно любопытна. По ее поводу возникают интересные вопросы. Первый, не такой-то очевидный — а для чего деньги? Напрашивающийся ответ — уж они-то для удовольствия — до некоторой степени обессмысливает всю цепочку. Достаточно сравнить ее распространенный вариант:
Образование (без удовольствия, потраченные годы) — работа (без удовольствия, потраченные годы + деньги для удовольствия) — с альтернативой:
Образование (для удовольствия) — работа (для удовольствия + небольшие деньги), чтобы уверенно выбрать второй вариант. Он содержит больше удовольствия в час и в год.
При этом нам с вами кажется, что мы отстояли духовные культурные ценности. Учебу на музыканта, поэта, артиста, математика — в сравнении с учебой на мерчендайзера, бухгалтера и менеджера. Ура. Вот только семнадцатилетний парень, умный, ответственный, позитивно настроенный, недоверчиво качает головой.
Дело в том, что удовольствие в качестве базовой ценности в его представлении связывается не с Эйнштейном и Пастернаком, а с нелучшими представителями его поколения — наркоманом, геймером и лоботрясом. Наш оппонент предпочитает рассматривать удовольствие как желательный побочный эффект, но не как решающий довод. Серьезный ответ: деньги нужны для свободы. При этом понятно, что ни высвобожденное время, ни любимое дело, ни интересная лекция, ни культурный кругозор свободы в этом смысле не дают.
А если посчитать «полезное» образование к тому же платным (статистически это верно), то цепочка вообще получается такой:
Родительские деньги — образование — работа — деньги — образование детей.
Не то чтобы мне это очень нравилось. Более того, ко мне лично это не относится: и я сам, и все мои дети учились бесплатно. Но я не могу не отметить тут мощной внутренней логики — цепочка содержит полный виток спирали, шаг на поколение. А в нашей стране, где дети обычно отрицают опыт отцов, такие самовоспроизводящиеся системы особо в цене.
Хотите, я приведу вам фразу моего семнадцатилетнего собеседника, на которую мне было нечего возразить? Вот она: мне нужны деньги, чтобы пригласить девушку в ресторан.
Не то чтобы совсем не нашлось вариантов ответа. Вот небольшая часть:
Плюнь на девушку, почитай Шекспира.
Возьми две тысячи у отца.
Купите батон колбасы и покушайте дома.
Зачем тебе девушка, которая ценит в тебе деньги?
Но они как-то застряли в горле. В свои 50 я остерегусь посоветовать девушке предпочесть того кавалера, который декламирует километры стихов, тому, который поведет ее в ресторан. Потому что знаю, к сожалению, как мало связан культурный налет с ответственностью. И девушка биологически ищет сильного отца своих будущих детей. А юноша биологически хочет сыграть эту роль. И с биологией трудно поспорить.
Думаю, мы с опозданием, с перекосами — но все же дрейфуем в некоторую область, где довольно давно обосновались европейские страны. И, стало быть, там уже кристаллизовались какие-то ответы на наши вопросы. И мне вспоминается «Игра в бисер» Германа Гессе.
То есть — вот мир, живущий по некоторым динамичным законам. Там есть деньги, статус, карьера, вещи, формы досуга, система прагматичного образования. А вот Касталия Гессе — огороженный храм искусства и науки, вступающий с внешним миром в жестко регламентированные и довольно вялые отношения.
Метафорой Гессе является лишь четкая географическая граница между Касталией и остальным миром — впрочем, и эта территориальная разделенность проступает и в контурах западного университетского кампуса, и МГУ, особенно, если посетить там внутренние академические квартиры. Но в общем допустимо, чтобы житель Касталии ездил в том же лифте и автобусе, что и житель обычного мира.
Выбор между прагматическим и академическим образованием — по сути выбор будущего места жительства: в Касталии или где все. Академическое образование можно использовать в прагматических целях — достаточно вспомнить, сколько олигархов окончило мехмат МГУ. Другое дело, что изнутри, из Касталии, эти олигархи выглядят скорее расстригами и неудачниками.
Наверное, лучший способ ответить на вопрос — так его сформулировать, чтобы ответ стал очевиден. Давайте попробуем так: жить по установкам, заложенным в обществе, или по установкам, заложенным в тебе? Тогда понятно — по индивидуальным: жить-то тебе. А общество постепенно возьмет свое.
Или так: стать собой или обтесаться и стать средним? Ответ напрашивается.
В частности, опыт подсказывает мне, что касталиец по духу должен какое-то время (студенчество) провести в Касталии. Дальше, окрепнув, он может вступать в любые, сколь угодно тесные отношения с внешним миром. Главное — на своих условиях, хотя бы имея эти условия, обособившись.
Читаю статью, думаю — убедила бы она ту девушку, с которой мы начали? Думаю, тогда — нет. Возможно, сейчас или позже?..
Леонид Костюков