Александр Бидин, участник российской Creative commons, один из организаторов «Пиратского стритпати» и кампании против поправок в Гражданский кодекс, касающихся интеллектуальной собственности, рассказал об аргументах противников копирайта и перспективах свободного обмена информацией между учеными. Беседовал Александр Литой.
— Что из себя представляют антикопирайтные инициативы в России, в мире?
— Существует несколько типов антикопирайтных инициатив. Движения за свободные лицензии вроде GNU-GPL (general public licenses) или Creative Commons, пиратские партии, которые в Европе сейчас достаточно популярны, и люди, которые создают, поддерживают и применяют файлообменные технологии — torrent trackers, peer-to-peer клиенты вроде E-mule или Limewire, а также сообщества вокруг этих сетей. Иногда эти сообщества носят идеологический характер, иногда — нет, но сам факт того, что люди используют файлообмен, и есть своего рода протест, неприятие системы интеллектуальной собственности в том виде, в каком ее хотят преподнести медиакорпорации и другие крупные правообладатели.
— Что такое пиратские партии?
— Это политические партии, борющиеся за изменение законодательства авторских прав. Вообще существует два вида авторских прав: имущественные авторские права и неимущественные. Имущественные авторские права, на мой взгляд, неудачное словосочетание. В английском языке они более точно названы копирайтом, т.е. правом копирования. Ведь зачастую эти права даже не принадлежат авторам. Неимущественные же авторские права — это, например, право быть автором произведения или право защищать произведение от искажения. Все антикопирайтное движение не борется с авторским правом в принципе, а пытается изменить подходы, сложившиеся вокруг имущественного аспекта авторских прав. Никто не хочет сказать, что плагиат допустим, что можно менять текст без согласия автора, и т.д.
— А свободные лицензии?
— Изобретателем этого концепта был Ричард Столлман, создатель GNU-GPL и Free Software Foundation. Но если попытаться проанализировать этот феномен глубже, то можно вспомнить Роберта Кинга Мер-тона, основателя социологии науки. Он рассматривал нормативную модель функционирования научного сообщества и выделил определенное количество императивов: универсализм — что научные законы должны действовать где угодно, вне зависимости от страны, соответственно независимо от личности автора высказывания.
— Для науки история — это будет проблемно…
— Он рассматривал, конечно, в основном естественные науки. Следующее у него — незаинтересованность, в смысле ученые должны действовать так, как будто их интересует только научное познание. Его третья норма -организованный скептицизм: все феномены наука рассматривает скептически; четвертая, самая важная для нас, называлась первоначально «коммунистической», потом ее переименовали в «ком-мунальность» ввиду политической атмосферы в США середины XX в. Суть заключается в том, что интеллектуальная собственность среди ученых имеет коммунальную природу. Ученые производят знания и передают их сообществу посредством открытых публикаций, а взамен получают признание. Это является ядром его нормативной системы в науке: все пытаются передать свои работы в общественное пользование, на основе этого всеобщего достояния формируются какие-то новые работы, которые опять же передаются в общественное пользование. И если ты что-то удачно придумал, у тебя растет авторитет и, соответственно, доступ к ресурсам. Не удивительно, что Мертон очень критично относился к приватизации научных исследований, патентам, потому что они прерывают этот круговорот, когда общее достояние постоянно пополняется новыми исследованиями.
С 60-х годов в США развивалось программирование. Первоначально это была не прикладная, а научная отрасль. Одним из основных мест развития программистского сообщества был Массачусетский технологический институт (MIT), в частности лаборатория искусственного интеллекта. В отличие от обычного научного сообщества, вместо научных публикаций у программистов был программный код. Есть какая-то задача, они пишут программный код. В соответствии с логичностью и оригинальностью программного кода тебя оценивают. Надо иметь в виду, что программа, которую мы используем на компьютере, может существовать в двух видах: программный код (написанный на каком-то языке, C++ например) и машинный код (единицы и нули). В 1980 г. программное обеспечение попало под действие авторских прав. Программисты, до этого свободно обменивавшиеся результатами своих работ, оказалось в такой ситуации, когда передать программу кому-нибудь они не могут. Разработки программного обеспечения спонсировались корпорациями, которые получали на них права. Ты написал программу, перевел ее в машинный код — соответственно другие программисты не могут понять, что там у тебя написано, а программный код ты не имеешь право распространять. Другие программисты не могут посмотреть, что в твоем программном коде не так, изменить его и отослать тебе. Научное общение в программистском сообществе начало прекращаться, а само сообщество — распадаться. В 1984 г. Ричард Столман организовал проект под названием Free Software Foundation. Он решил написать полностью свободную операционную систему для того, чтобы возобновить общение в программистской среде. Впоследствии этот фонд создал свободную лицензию — это GPL -general public license, под которой распространяется большинство свободного программного обеспечения, тот же gnu/linux или firefox. Смысл этой лицензии заключался в том, что она юридически регламентировала переход программного обеспечения в пользование сообщества, т.е. по сути мертоновские нормы научного этоса. Хотя Столман никогда не ссылался на Мертона; возможно, они друг о друге не знали.
Программа, выпускаемая под этой лицензией, не может быть приватизирована, у нее всегда должен быть открытый код, чтобы люди могли с ним ознакомиться, сделать на его основе новые программы, также там жестко регламентировались упоминания авторства, потому как, так же как и любое профессиональное сообщество, сообщество программистов во многом существовало за счет борьбы за рост научного авторитета между участниками сообщества. Лицензии GPL жестко регламентировали порядок упоминания авторства новых элементов, которые привносились в программу. Это похоже на то, когда открываешь монографию -видишь большое количество ссылок на другие работы, которые использовали при ее написании. И в результате множество программистов стали использовать свободные лицензии, восстановилась коммуникация в рамках сообщества, начали развиваться многие программистские проекты. Затем, уже в 90-х годах, появился финский хакер Линус Торвальдс, который написал Linux и выбрал для него лицензию GPL, потому что она лучше отвечала процессу создания этой операционной системы. На основе Linux и GNU стало развиваться большое сообщество open sources программистов.
Если же говорить про 2000-е годы, важным событием стало появление набора лицензий Creative Commons. Если GNU-GPL распространялись на программное обеспечение и на документацию к нему, то creative commons в первую очередь были предназначены для медиаконтента: фотографий, текста, музыки, видео. Особенно актуальным это стало из-за активного развития интернета. Формально, если есть текст или картинка, которые вы увидели на каком-то сайте, вы не можете их перепостить себе в блог (за исключением цитирования текстов). Формально вам нужно получить отдельное разрешение у автора. Но если авторство картинки установить невозможно, или сам автор живет где-нибудь в Никарагуа, а вы не знаете испанский. Так что каждый раз, копируя картинку на жесткий диск или вставляя в блог, вы нарушаете копирайтное законодательство. С другой стороны, множество авторов ничего не имеют против того, чтобы их фотографии или другие работы висели у кого-то на сайте. Главное, чтобы было указано авторство, дабы у них мог расти профессиональный авторитет. В рамках creative commons вы сразу декларируете, какую часть прав вы передаете обществу. Например, вы выкладываете фотографию и посредством лицензии Creative Commons сообщаете, что, во-первых, вы разрешаете копировать и распространять ее. Затем разрешаете или нет использовать ее в коммерческих целях.
То есть если вы не допускаете коммерческое использование вашей работы по дефолту, то коммерческие журналы должны заранее обговаривать условия использование вашего фото, так же, как при копирайте. То есть вы можете продать фото журналу. Третье, позволяете ли вы на основе своих работ делать какие-то производные, например коллажи (за исключением пародий, на которые копирайт не распространяется в принципе)? Это, кстати, одна из любопытных юридических стратегий: часто, когда возникают конфликты, авторы производных работы пытаются апеллировать к пародии. Даже в явно непародийных случаях… Например, одна женщина написала роман по мотивам «Унесенных ветром», но с точки зрения черного раба. До нее докопались, потому что она использовала те же самые имена героев. Полностью самостоятельная работа, которая, конечно, использует контекст уже существующего произведения. Отмазали ее тем, что это, якобы, пародия, хотя ничего смешного в книге не было.
— Получается, антикопирайт в первую очередь затронул медиа-контент и программирование?
— Свободные лицензии не являются чем-то новым. Они всего лишь юридически формируют возможность существования сообществ. Аналогичные практики есть и в научном сообществе, например открытый доступ к библиотекам и система научных журналов. Это повсеместное дело; так же, например, организуются профессиональные сообщества фотографов: чем больше людей твои фотографии увидели, чем более цитируемой она стала, тем выше твой авторитет, и тебе предложат более престижную работу. Копирайт зациклен на том, чтобы не дай бог никто не скопировал твою работу, но на самом деле это однобокая логика. Множеству людей выгодно, чтобы их работы распространялись как можно шире. Это импонирует многим авторам, и свободные лицензии создают эту возможность. Создают базис, легальность свободного перемещения объектов культуры. На самом деле, они отражают какую-то природу культуры в принципе. Культура во многом складывается из коммуникаций.
— Но перейдем к науке…
— В научном сообществе важны публикации. Сейчас существует громадная проблема, что к большому количеству публикаций доступ закрыт или открыт только по платной подписке. Стоимость подписки (вместе с журналом) с 1986 по 2002 год в США выросла на 200%, хотя инфляция составила 60%, т.е. подписка подорожала на 120%. В то же время количество изданий увеличивается; таким образом, всеобщий доступ к знаниям, который научная среда должна обеспечивать, не осуществляется… Даже самый богатый университет не может подписаться на все журналы даже в электронном варианте. Таким образом, уменьшаются скорость, масштабность научной коммуникации. В то же время, например, Грег Шварц, сотрудник Astrophisical Journal, провел исследование: часть статей журнала выкладывалась на arxiv.org; материалы, выложенные в свободный доступ, цитировались в два раза чаще, чем те, которые не выкладывались. Получается, что ученым это значительно удобнее. В то же время издателям это невыгодно. Изначально научные журналы были некоммерческим способом распространения информации, инструментом нормативной научной коммуникации, теперь же благодаря Интернету они должны больше сосредоточиться на выполнении функции сертифицирования знаний. Тем не менее это уже давно определенный вид издательского бизнеса, действующий по общим копирайтным законам, и если ты передал издателю свою работу, формально ты не имеешь право выложить ее у себя в блоге, чтобы люди могли ее использовать, потому что имущественные права переходят издателю. В этом и заключается общая проблема для науки и для открытой публикации. Если берем Россию, если бы ВАКовские журналы перешли в свободную публикацию под свободными лицензиями, это был бы громадный прорыв. Это увеличило бы авторитет и значимость научного знания.
Банальный пример: когда ты что-то пишешь в «Википедию», ты обязан подтверждать свой текст ссылками. Соответственно источники, на которые ты ссылаешься, обладают разным авторитетом. В России самые авторитетные источники по правилам «Википедии» -ВАКовские журналы. Но когда эти публикации лежат в библиотеках, а не в Интернете в цифровом формате, знание становится бессмысленным, его невозможно использовать даже для редактирования статьи. Очень маленький процент журналов выкладывается в Интернет. Кроме того, перевод ВАКовских журналов на свободную лицензию позволил бы выяснить, кто чего стоит. Очень легко было бы вычислить плагиат, индекс цитируемости значительно легче было бы устаналивать. Когда студенты пишут новые работы, они обычно ориентируются на Интернет. Сейчас не так часто ходят в библиотеки смотреть подшивки журналов. Были бы эти журналы в электронном варианте — было бы куда удобнее. Это к разговору о темпе научной коммуникации. За науку в общем все равно платит государство, так что особый ущерб это нанести не должно. Я, например, недавно прочитал труд сотрудника соседней кафедры. Ахинея в нем полная, непонятно, как такой человек может преподавать. Если бы все материалы были в Интернете, все стало бы куда понятнее, кто занимается делом, а кто нет. Если статьи никто не читает, какой в них смысл?
— Как, на твой взгляд, будет развиваться ситуация?
— В России одна из главных проблем — Гражданский кодекс (его четвертая часть, в 2008 г. вступившая в действие), который фактически уничтожает возможность свободных лицензий. Там есть такая формулировка: отказ от собственных прав ничтожен, который уничтожает легитимность свободных лицензий. Хотя, например, есть сообщество «ли-нуксоидов», которое живет именно за их счет, даже правительство в него инвестирует, дабы не ставить в школы Windows. В то же время сообщество это по факту является в некотором смысле нелегальным. Это большая проблема, с которой нужно как-то справляться. Надо взаимодействовать с видными и мощными юристами, дабы это исправить. Сейчас этой проблемой занимается Сиб Греневельд, посол Creative commons в России.
Эти все ситуации, если назовем это постиндустриальной экономикой или информационной, когда производство материальной продукции становится некоторым образом вторичным относительно производства информации, концепт интеллектуальной собственности становится очень влиятельным. Существующая экономическая система может дальше функционировать, если система интеллектуальной собственности станет настолько же прочной, как и система материальной. С другой стороны, это абсурд, потому что информация кардинальным образом отлична от материальных объектов, потому что она копируется. В этом есть определенный кризис нынешней экономической системы. Если взять Славоя Жижека, среди кризисов нынешней системы он всегда упоминает проблемы интеллектуальной собственности. Потому что ситуация, действительно, несколько абсурдная. Все сложнее, чем хотят корпорации, — потому что культура работает не по их правилам. ♦