Вялотекущая дискуссия о российской науке постепенно затягивает все больше людей, и уже не только самих ученых, но и представителей власти. Были выдвинуты разные предложения, среди них: объединить Академию наук с университетами, увеличить долю конкурсного финансирования, привлечь уехавших заграницу ученых, интегрировать российскую науку с мировой, реализовать на территории России ряд научно-технических проектов мирового масштаба, просто увеличить финансирование. Однако ситуация может быть описана выражением «ученые воют, караван стоит». И все же надежды, что караван сдвинется, не покидают, и не только меня. Вопрос лишь: к чему это приведет.
Я не считаю, что без изменений на уровне конкретных исследователей эти меры приведут к значимому развитию российской науки. При сохранении нынешних тенденций во взаимоотношениях «бюджет — исследователь» все предлагаемые реформы не приведут к положительной динамике, скорее наоборот.
Повторю банальность: наука делается не на конкурсах, а в лабораториях и за рабочими столами. Ситуация такова, что научные сотрудники должны заниматься чем-то другим, а не собственно наукой, система получения доступа к финансированию крайне затруднена и заставляет тратить массу усилий, планируя время в зависимости от потребностей бюджета, а не от логики исследования. Самые вопиющие проблемы можно сформулировать следующим образом.
1. В каждом подразделении есть материально ответственный (часто кандидат наук), его функция — вести учет имеющихся ценностей, оформлять их приход и списывание. Причем есть соответствующие люди в институте, но их функция совершенно надзирательная.
2. Аналогично, в каждом отделе есть ответственный за финансы (иногда это сам руководитель, иногда специально выбранный сотрудник). В его функцию входит делить деньги из ^ разных источников, планировать расходы и готовить финансовые отчеты. Все это делается под строгим контролем и с учетом спущенных сверху ограничений, по какой статье расходов не менее какого процента нужно израсходовать. Все планы должны быть сверстаны в начале года, а деньги приходят ближе к концу. И неровен час — отступил от планов, к примеру, потратил больше на билет из-за роста цен — катастрофа. В институтах есть огромное количество бухгалтеров и экономистов, однако у простых научных сотрудников есть мнение, что они лишь указывают на ошибки глупых научных сотрудников.
3. Финансирование ведется несколько дискретно. Открывается оно весной, когда в мае, когда в апреле, а закрыть его (т.е. все потратить) надо до середины декабря. С каждым годом закрывать надо все раньше и раньше; я понимаю, что так оно удобнее для отчетности, но работать неудобно, возникает «мертвый» сезон.
4. Покупка техники и расходных материалов ведется исключительно силами самих научных сотрудников, ладно — выбрать и узнать, но самое главное — оформить бумаги, поработать курьером и т.д. В институтах есть отделы снабжения, но они снабжают лишь карандашами, ручками и миллиметровкой в рулонах.
5. Наши отчеты пугают своими графами (цели, задачи, основные достижения, методы исследования, критические технологии, различные графы по расходам и т.д.). По-моему, понять из отчета, что сделано и как, нереально. Проверить на научность — тем более. Вопрос: а как проверяются отчеты и (на основе их) продлеваются гранты? Возможно, конечно, что у наших фондов какие-то сверхмогучие эксперты, которые читают между строк или поднимают всю литературу, но что-то не верится.
6. Реальные исследования и цели, объявленные в заявках, часто весьма слабо коррелированы. Выполнение заявленных проектов не волнует никого.
Получается, что есть «действительно важная работа»: распределение денег, контроль над материальными ценностями, заполнение сложной финансовой отчетности, а есть неважное — исследования.
Как система с такими проблемами может организовать и реализовать масштабный научный проект уровня строительства ускорителя? В лучшем случае все потонет в согласованиях, ожидании финансирования и отчетах. Зачем в такую систему приглашать исследователей, работавших заграницей? Чтобы они овладели профессией экономиста?
Гуманнее — не звать, и прогресс в науке больше будет. Что даст этой системе конкурс, пусть даже с увеличением финансирования? Только увеличение количества неудобоваримой отчетности. А идея о проведении аудита и конкурса среди существующих групп сведется в худшем случае к выбору по личным связям, а в лучшем — к финалу чемпионата по анаэробному выживанию научных групп. Поддержаны будут группы, сумевшие приспособиться к жизни без кислорода.
Реформу науки, на мой взгляд, надо начинать с реорганизации повседневной жизни исследователя.
Вполне ясно, что изменить всё и сразу не получится. С чего-то надо начать. Обычно у нас начинают с какой-то глобальной концепции, содержащей цели науки, организации науки и пункт об инновациях. Концепцию долго обсуждают, потом исправляют, иногда даже внедряют (в усеченном варианте) — все остается как было, только хуже. Все это порождает мнение, что изменять надо частности, а глобальные вопросы (о структуре исследовательских институтов, Академии наук, конкурсах и т.д.) обсудить чуть позже. Ниже представлен субъективный список локальных изменений.
1. Гласность. Нужна по-настоящему открытая публикация научных отчетов (безотносительно, получено финансирование в рамках конкурса или нет), финансовых отчетов (я думаю, без бухгалтерского фанатизма), хода конкурсов и т.д. Отчеты при этом должны быть составлены в свободном стиле, что обеспечит некоторую честность и ясность. В сумме гласность как мера позволит выяснить, какие исследования — наука, а какие — набор слов, поддержанный финансированием.
2. Дать возможность исследователям объявлять цели и задачи в зависимости от логики исследований.
3. Передать распоряжение финансами в руки руководителя проекта, убрав надзирателей за финансами и »предварительные» планы распределения средств.
4. Для закупки достаточно дорогостоящего оборудования организовать систему гласного финансирования по заявкам. Финансирование выделяется на те или иные исследования под обещание честно рассказать, что же было сделано на выделенные деньги.
5. Завести должность администратора, не являющегося действующим научным сотрудником, зато способного быстро купить нужные материалы по минимальной цене. Систему нынешних формальных тендеров при этом надо отменить. Научное оборудование станет намного дешевле.
6. Обеспечить доступ к основным научным журналам (по заявкам исследователей, а не по воле неясных сил). Кроме этого, вместо бесконечного формального контроля за публикациями постараться организовать редактирование английских текстов, это поможет российским ученым более активно публиковаться в междуна-0 родных научных журналах. Впрочем, и некоторым русскоязычным текстам не будет излишней качественная редактура, чтобы реализовать эти предложения в полном объеме, нужно изменить академические постановления, некоторые подзаконные акты и, может быть, ряд законов. В то же время внедрить это без научного сообщества, его рядовых членов, как говорится, «сверху» вообще не получится.
Все эти изменения должны дать возможность выяснить, что у нас реально живое и способное работать, а в каких областях идет имитация для получения финансовых потоков. Через определенный срок (года через три) дым над наукой развеется, и вопрос о том, сколько нужно институтов, как организовать взаимодействие с университетами, как организовать финансирование, будет обсуждаться на основе реальных результатов научной деятельности. Можно сказать, что это и есть аудит, только аудит способности работать, а не выживания в условиях кислородного голодания.
К моим предложениям можно выдвинуть много возражений. Существенным является вопрос о том, что финансирование становится неконтролируемым; я верю, что открытость создаст ограничение на нецелевые расходы. Из отчета будет ясно, кто спустил деньги, и замаскировать это, как в случае закрытых отчетов, будет весьма затруднительно.
Вообще наука связана с риском — нельзя предусмотреть всё. И если мы хотим иметь науку, которая будет вносить лепту в общую копилку знаний и в развитие России, то надо рискнуть.
Юрий Авербух,
канд. физ.-мат. наук,
с.н.с. Института математики и механики
Уральского отделения РАН