В 2009 г. Никита Максимов в рамках подготовки статьи для журнала «Русский Newsweek» провел опрос российских ученых, работающих за рубежом и победивших в конкурсе грантов 2009 г. Роснауки. Всего было опрошено более 40 человек через e-mail, Skype и прямое интервьюирование. Конкурс был устроен в рамках Федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг. и носит официальное название «Проведение научных исследований коллективами под руководством приглашенных исследователей. Мероприятие 1.5». Статья по итогам исследования была опубликована в мартовском номере журнала (см. «В прошлом году в Россию удалось на время вернуть 109 ученых-эмигрантов» — www.runewsweek.ru/science/33181/). Публикуем одно из наиболее интересных интервью, с Владимиром Катанаевым, канд. биол. наук, зав. группой в Университете г. Констанца (Германия), профессором фармакологии в Университете г. Лозанна (Швейцария).
— Сложно ли было узнать и подготовить документы на этот грант?
— Узнать было не сложно. Подготовить было сложно. По научному критерию наша заявка была третьей по числу баллов, а по совокупному баллу — последней из прошедших конкурс. Всё из-за наличия двух дополнительных критериев оценки заявки: срока выполнения проекта и его стоимости. Человек, полностью оформляющий заявку из-за границы, никогда бы не смог узнать, что хотя бы небольшое снижение срока выполнения проекта и запрашиваемой суммы поможет значительно улучшить итоговый балл. В моем случае большую роль в оформлении заявки сыграл мой российский постдок. Без него я бы конкурс не выиграл.
— Поможет ли этот грант вашей работе или в основном предназначен для российских участников?
— Победа в прошедшем конкурсе, безусловно, поможет в моей дальнейшей работе. Конкурс нацелен на российских ученых, работающих за границей и желающих дополнительно организовать научную деятельность на родине. И эту свою миссию он выполняет.
— Вы нашли своих соавторов по гранту или они — вас?
— У меня уже были контакты в Институте белка РАН до участия в конкурсе, и также уже были попытки организовать научный коллектив в этом институте. Соответственно, этот коллектив и другие сотрудники института, готовые со мной сотрудничать, и составили список участников проекта Министерства науки и образования.
— Достаточна ли сумма, выделенная на грант, насколько она отвечает задачам, которые предполагается решить в ходе работы по нему?
— Финансирования всегда хочется больше, чем есть. Тем не менее, я считаю, что предложенная сумма (2 млн рублей в год) адекватна такому «стартовому» гранту для потенциальных «возвращенцев». Минусом является то, что заложенные для этих грантов деньги не предполагается направлять на закупки оборудования; такие закупки в итоге излишне дороги из-за большого налога. Тем не менее, на предоставленную сумму мне удалось докупить некоторое недостающее оборудование и обеспечить приличной зарплатой постдока и лаборанта.
Очень важным является вопрос: а что дальше? Как я сказал, на мой взгляд, этот грант хорош именно как начало многолетней работы в России привлеченных из-за границы ученых. Но грант двухлетний, и в моем случае идет второй год работ по этому гранту. Очень хотелось бы, чтобы разработчики программы привлечения ученых из-за границы проработали дальнейшие, более долгосрочные формы сотрудничества с возвращающимися учеными. Говоря это, я пребываю в убеждении, что государственная политика в этом направлении должна носить стратегический характер и оперировать планами более долгими, чем двухгодичные. Однако пока я не вижу проявления таких планов. Но надежды не теряю.
— Полезный ли это опыт для вас, планируете ли вы продолжить участие в таких грантах?
— Опыт, безусловно, полезный. Для меня попытка организации лаборатории в России, где я собирался проводить не более трех месяцев в году, была своего рода экспериментом. В науке хорош такой эксперимент, любой исход которого дает ценную информацию. Примерно так я и расцениваю свою научную деятельность в России. И в этом смысле как удачи, так и трудности моей деятельности имеют для меня большую ценность. Возможно, они окажутся полезными и другим потенциальным «возвращенцам».
Участие в грантах, подобных нынешнему, я планирую продолжать. Но здесь я снова возвращаюсь к моменту, затронутому в моем ответе на предыдущий вопрос. Очень непросто заниматься наукой, брать аспирантов, готовить студентов, оперируя временной рамкой в 1-2 года и не зная, не придется ли свертывать лабораторию по истечении этого срока.
Я очень приветствую инициативу разработчиков программы привлечения ученых из-за границы, но, повторюсь, она хороша только как «пробный заход». А далее тем, кто успешно встроился в непростые реалии ведения научной деятельности на родине и не потерял к ней интерес, нужно предложить более долгосрочные возможности для продолжения этой деятельности. К сожалению, мне кажется, этот момент еще не продуман.
— Как вы думаете, основываясь на вашем опыте, сможет ли такое сотрудничество привести к тому, что ученый примет решение о своем возвращении? Или дистанционное сотрудничество, обмен аспирантами, студентами, лекции и семинары — наиболее эффективный вариант сотрудничества?
— Я думаю, здесь все будет зависеть от конкретных обстоятельств и участников. Возможно, кто-то и захочет вернуться в Россию как основное место ведения научных исследований. Например, если ученый испытывает сложности с получением постоянной профессуры заграницей (ведь большинство ставок для начинающих профессоров или заведующих группами ограничено во времени). Другим аргументом может быть сложность в получении грантов — в США сейчас какой-то, видимо временный, серьезный сбой в грантовой системе.
Но для ученых, чьи должности в Европе или Америке постоянны, а репутация настолько надежна, что позволяет не испытывать проблем с получением грантов, вряд ли привлекательной станет перспектива переезда в Россию «на ПМЖ». Здесь ведь не следует также забывать семейных обстоятельств, детей, привыкших к американским/немецким/французским школам, и т.д.
Вместе с тем я бы хотел несколько раскрасить привычную для многих людей черно-белую дихотомию «наш — эмигрант». Мы ведь живем в «глобальном» мире. Наиболее активное население нашей планеты очень мобильно. Это у нас нормальным считается, что человек рождается, ходит в школу, женится, работает и умирает в одном и том же городе. А в российской науке, кстати, до сих пор закреплен шаблон, что молодой человек приходит в лабораторию Х научного института, получает некоторую тему для дипломной работы, затем эта тема перерастает в тему его аспирантуры, затем он становится научным сотрудником, все еще долбя эту тему, постепенно поднимается по лестнице научных степеней и, если он способен, а иногда и без этого, в конце концов «наследует» свою родную лабораторию после ухода на пенсию предыдущего руководителя.
Я глубоко убежден, что эта провинциальность, немобильность и негибкость очень вредны и устарели. Так что в приложении к российским ученым нет особой разницы, где они проводят большую часть своего времени — в Бостоне или Москве. Когда крупный американский профессор на несколько лет едет возглавить институт в Гейдельберге (Германия), а оттуда его переманивает Сингапур, а оттуда он в итоге снова переедет в Нью-Йорк, никого это не удивляет, и никто не рассуждает в терминах «эмиграция», «возвращенец» и т.п. И далее — очень распространены случаи, когда один и тот же профессор возглавляет две (или больше) лаборатории в разных странах.
Суммируя, скажу, что глобальных целей постоянного возвращения в Россию наших успешных ученых ставить не нужно. Необходимо создавать для них возможность участвовать в российской науке настолько плотно, насколько этого им захочется — вплоть до полного обратного переезда для некоторых. Но и 2-3 месяца в году, что они проводят на родине, создавая научные коллективы и передавая накопленный за границей опыт организации научного поиска, и лекции, которые они читают наездами, и их готовность выступать экспертами в различных конкурсах, и их готовность принимать в своих иностранных лабораториях стажеров из России — всё это крайне ценно для нашей (российской) науки.
— Часто ли вы посещали Россию, нашли ли много изменений и в какую сторону?
— Россию я посещал и посещаю часто. Изменения очевидны и многочисленны, и среди них, конечно, достаточно и изменений в хорошую, и изменений в плохую сторону. В этом смысле изменения в научной среде в России отражают в малом формате изменения, происходящие в масштабах всей страны.
Если кратко, изменения в хорошую сторону: стали выделять гораздо больше денег на науку. В плохую сторону: за счет большего количества денег в науке развились ранее невиданные воровство и мошенничество. Возник по сути целый класс «новых русских» от науки, которые за счет связей и деловой хватки успешно делят эти деньги, ни о какой науке уже давно не думая. Ну, а снова про хорошее: из-за того, что некоторые деньги доходят и до настоящих ученых, им удалось экипировать институты современным оборудованием, платить своим сотрудникам приемлемые зарплаты, печататься в ведущих журналах, ездить на международные конференции.
Так что изменения идут в разные стороны. И это уже наша гражданская и научная обязанность, обязанность всех российских ученых вне зависимости от процента времени, который они проводят на родной земле, — своими делами и активностью загибать вектор происходящих изменений в сторону с большим соотношением хорошего к плохому.
Беседовал Никита Максимов