ТрВ-Наука продолжает знакомить своих читателей с проблемами современной психиатрии в перспективе ситуации со всем российским здравоохранением. В своей новой статье психиатр, канд. мед. наук Эммануил Львович Гушанский рассказывает о том, какой сложный клубок вопросов связан с существенным ограничением прав и возможностей недееспособных людей.
Когда уважаемый читатель порой читает в газетах фразу «суд признал NN недееспособным», то вряд ли осознает, о чем конкретно идет речь и какой широкий круг проблем с этим связан. Напомню, что такое решение выносится судом на основании заключения судебно-психиатрической экспертизы, в котором отмечается, что вследствие хронического психического расстройства (шизофрении с выраженными изменениями личности, последствиями органического поражения ЦНС с глубокими и необратимыми нарушениями психики и др.) или слабоумия NN не может понимать значения своих действий и руководить ими.
Душевнобольные люди, признанные судом недееспособными, лишаются всех гражданских прав, не могут реализовать свои желания, пользоваться своим имуществом, распоряжаться своей пенсией, вкладами в сберегательном банке, вступать в какие бы то ни было договорные отношения, работать по найму на временной или постоянной работе. Им доступно лишь управление своими физиологическим отправлениями, поскольку они реализуются в рамках не гражданских, а биологических законов.
Признание человека недееспособным влечет за собой учреждение над ним опеки, так как недееспособность распространяется на все его гражданские права и исключает их отстаивание этим человеком в установленном законом порядке. Опекуны (законные представители) должны выполнять за недееспособных утраченные ими гражданские функции.
В то же время очень часто оказывается, что опекуны не располагают ни достаточными медицинскими знаниями, ни пониманием того, как помочь больному человеку восполнить те возможности, которые у него отняты. В то время как недееспособные люди, лишенные каких-либо прав и возможности отстаивать свои интересы, полностью зависят от своих опекунов.
В нашей стране контроль за опекунами в основном осуществляют опекунские советы в психоневрологических диспансерах, которые требуют от опекунов лишь отчетов о расходовании средств больного на его нужды и не интересуются тем, как восполняются и компенсируются утраченные пациентом права, какими возможностями для осуществления своих интересов располагают больные, каковы резервы для их социальной и бытовой адаптации.
Недееспособные не располагают правом обращения в суд для признания их дееспособными, а имеющие такое право опекуны и медицинские учреждения не проявляют к этому никакого интереса; решения судов о признании больного недееспособным не пересматриваются с установленной в обязательном порядке периодичностью.
История К., произошедшая в 2009 г., показывает, к каким злоупотреблениям это может привести.
После ссоры с бывшей женой (они были разведены, но проживали в одной квартире) К. был насильственно помещен в психиатрическую больницу, где у него диагностировали бредовое состояние вследствие шизофрении. Бывшая жена обратилась в суд с просьбой признать К. недееспособным. В больнице до окончания лечения ему была проведена судебно-психиатрическая экспертиза, на основании заключения которой суд признал его недееспособным. В судебном заседании К. не присутствовал, так как эксперты выслали в суд справку о том, что К. по психическому состоянию не может присутствовать в суде и защищать свои интересы. Опекуном К. был назначен его сын, с неприязнью относившийся к отцу.
Между тем, в ходе лечения состояние К. улучшилось, психическое расстройство, которое расценивалось как бредовое, потеряло свою актуальность, был подвергнут сомнению диагноз шизофрении. Тем не менее, после выписки из больницы К. был лишен права работать, снимать деньги со сберегательной книжки, управлять своей автомашиной, совершать сделки, вступать в договорные отношения и т.д.
Он поселился у своего брата и общается со своим сыном-опекуном только в силу необходимости. Опекун и врачи-психиатры ПНД, «загипнотизированные» психиатрическим диагнозом, не желают обращаться в суд для признания К. дееспособным, хотя знают, что он продолжает работать, управлять автомашиной и поддерживать близкие отношения с другой женщиной.
Мне могут возразить, что случай К. в чем-то уникален, что ошибки бывают в любом деле и что большинство недееспособных лиц длительное время пребывает в домах-интернатах или в психиатрических больницах, где обязанности опекунов по закону исполняют главные врачи этих учреждений. Но это тем более исключает индивидуальный подход и практическое восполнение тех утраченных прав и возможностей, которых недееспособные лишены по закону.
Несмотря на то, что пребывание в коллективе вольно или невольно побуждает этих несчастных к взаимодействию и участию в элементарной совместной деятельности, в российских домах-интернатах отсутствуют какие-либо органы (советы родственников, элементарные формы самоуправления больных, организация психологически обоснованной и мотивированной занятости больных и т.д.), которые могли бы активизировать социальные интересы больных. Положение недееспособных больных в таких учреждениях сравнимо с пребыванием в концентрационных лагерях, где основную массу составляют лица, лишенные возможности отстаивать свое человеческое достоинство.
При таком узаконенном бесправии, на мой взгляд, чудовищным выглядит положение, изложенное в п.7 ст. 43 Федерального закона «Об обращении лекарственных средств», утвержденного Президентом РФ 12 апреля 2010 г., согласно которому, с согласия их законных представителей (опекунов) «допускаются клинические испытания лекарственных препаратов, предназначенных для лечения психических заболеваний на лицах, признанных недееспособными».
Столь общее положение имеет явную коррупционную составляющую и вступает в противоречие с Хельсинкской декларацией Всемирной медицинской ассоциации (World Medical Association) с изменениями, внесенными в 2008 г. Генеральной ассамблеей этой организации. В этой декларации постулируются исключительный характер таких испытаний, возможность получения согласия на испытание не только от законного представителя, но и от самого лица, признанного недееспособным, необходимость объективного профессионального и этического контроля.
Уже сама возможность такого бесконтрольного испытания психотропных препаратов у лиц, не способных приобретать и осуществлять гражданские обязанности, исполнять их и защищать свои интересы, является, по моему мнению, грубым издевательством над беззащитными людьми. Это связано со следующими обстоятельствами:
1. Опекуны (законные представители) недееспособных не вправе принимать решения об испытании лекарственных средств, так как не имеют для этого соответствующих знаний, прав и полномочий.
2. Большинство лиц с психическими расстройствами, признанных недееспособными, находятся в психиатрических больницах или домах-интернатах для психически больных, где функции опекунов выполняют главные врачи этих учреждений. В этих условиях фармакологические фирмы приобретают неограниченные возможности для воздействия (в том числе и коррупционного) на администрацию домов-интернатов с целью внедрения своей продукции и извлечения прибыли за счет беззащитных и бесправных больных. О таких возможностях мечтал бы знаменитый доктор Йозеф Менгеле из Аушвица!
3. Результаты такого рода испытаний лекарственных средств не должны использоваться при решении вопроса об их широком использовании, так как недееспособные в подавляющем большинстве — это лица с тяжелыми и необратимыми признаками поражения головного мозга, вследствие чего их реакция на прием того или иного препарата извращена и не должна учитываться при использовании на практике такого препарата.
На мой взгляд, вся система обслуживания недееспособных в России, защиты их интересов, создания перспектив для восстановления дееспособности нуждается в коренной перестройке. Должен быть изменен и институт опекунства — быть может, эту функцию следует поручать специально обученным социальным и медицинским работникам, а недееспособность для каждого должна быть конкретизирована перечнем тех функций, которые недоступны данному больному.
В этой перестройке стоит учесть опыт Германии, где с 1992 г., согласно законодательству об опеке, признание недееспособным отменено, опекунство и попечительство заменены институтом кураторства (Betruung). Куратор, назначаемый с согласия обслуживаемого, должен соответствовать его принципиальным пожеланиям и находиться в персональном контакте с больным. В случае необходимости деятельность куратора может быть дополнена услугами лица, осуществляющего уход [1].
Я уверен, что не только построение инновационной экономики, но и забота о слабых, уважение их прав могут стать залогом создания в России цивилизованного общества.
1. См. пособие «Психиатрия. Психосоматика.Психотерапия» (перевод с немецкогоИ.Я. Сапожниковой, Э.Л. Гушанского,Алетейя, Москва, 1999, стр. 430-431).