ТрВ-Наука продолжает знакомить своих читателей с проблемами современной психиатрии. В своей новой статье психиатр, канд. мед. наук Эммануил Львович Гушанский отстаивает мысль о том, что в России назрела необходимость психиатрической реформы, аналогом которой служат процессы, происходящие в странах Евросоюза.
1957 г., когда я был начинающим психиатром, в острое психиатрическое отделение поступил молодой человек. Он был заторможен, не отвечал на расспросы, говорил нечто нечленораздельное, иногда совершал нелепые, вычурные движения, отказывался от еды. Когда его на короткое время «растормаживали» с помощью введения барбамила (снотворного средства, которое в настоящее время не применяется), он переставал отказываться от еды и говорил, что находится «на другом свете». Было видно, что он дезориентирован в месте и времени. Психотропные средства в тот период еще не использовались.
В то время эту палату для «беспокойных» больных обслуживала молоденькая и неопытная медсестра, которая очень боялась больных, но к этому молодому человеку по непонятным (основной инстинкт?) причинам относилась с приязнью и доверием. Они быстро нашли «общий язык», и санитары стали докладывать, что в ночные дежурства эта пара разговаривает на понятном языке. Вскоре молодой человек стал доступен для общения, рассказал о своих переживаниях, связанных с его военной службой (он участвовал в подавлении восстания в Венгрии, и психоз был спровоцирован психическим дистрессом), и вскоре был выписан из психиатрической больницы.
Больные наблюдательной палаты не только не препятствовали общению между медицинской сестрой и молодым человеком, но оказывали им знаки внимания и пытались подольститься к медсестре. Так, инстинктивно или интуитивно, между больным, находящимся в фантастическом, сновидном мире психоза, и простой, доверчивой девушкой нашлось постоянно расширявшееся пространство общения, через которое больной человек вернулся в мир реальных связей и отношений. Для меня это был первый урок того, что главной задачей психиатра является нахождение общего языка с больным.
Главной особенностью безумия (не неврозов, психопатий и других «пограничных состояний», которыми страдаем мы все) является инакомыслие и пребывание в ином, отличающемся от реальности мире. Безумные — это другие, а всё другое вызывает у обывателя естественное (т.е. связанное с оборонительным инстинктом) чувство агрессии. Поэтому закономерно осуществляемое через государственные структуры отделение душевнобольных от общества, их изоляция в психиатрические больницы.
Лечение больных только с помощью лекарств, даже самых современных, неэффективно, если эти люди не найдут возможности социализироваться, войти в общество и адаптироваться к нему. Самым естественным способом такой социализации является язык, общий для всех как по содержанию, так и по грамматической и логической конструкции. Психоз прекращается на то время, пока мы говорим с больным и он говорит с нами, пока мы с ним на одной платформе.
Психиатры знают, что больной, с которым говорят доброжелательно, отвлекается от своих патологических переживаний, пытается общаться на понятном для всех языке, излагает свои мысли и передает свои переживания так, чтобы они были ясны другому, и тем самым отвлекается от них, относится к ним если не критически, то как к чему-то внешнему, навязанному извне.
На этой платформе взаимопонимания можно развивать и расширять общение и приобщение больного к социуму — такие положительные примеры внедрения и длительного пребывания психиатра в среде больных имеются и должны множиться. Об этом свидетельствуют многочисленные работы психологов и психоаналитически ориентированных психиатров в психиатрической клинике (см. книгу Ставроса Менцоса «Психодинамические модели в психиатрии» [1]).
К сожалению, отечественные ученные и практики-психиатры ориентируются только на лечение больных психотропными препаратами. Имеется тщательно культивируемое властями предубеждение, состоящее в том, что душевнобольные якобы представляют опасность для общества.
Это не так: процент преступников среди душевнобольных меньше, чем среди так называемого «здорового» населения.
Врач должен не только «вытаскивать» из пациента болезненные феномены и психопатологические симптомы, на которых основана диагностика, но и пытаться с помощью психолога и социального работника выяснить мотивы болезненного поведения, связать его с биографическими особенностями, понять, что психическая патология — это крик души, взывающей к пониманию и сочувствию. Только тогда психофармакологическое лечение, на которое пациент даст информированное согласие, будет эффективным.
Пока наше общество не осознает необходимости психиатрической реформы, мы будем жить в атмосфере вражды, недоверия и насилия. Такая реформа уже проведена и продолжает проводиться — и это не акт, а процесс — в странах Европейского Союза.
Началась психиатрическая реформа с французской студенческой революции 60-х годов, когда сотни тысяч молодых людей протестовали не только против лицемерия буржуазного общества и попрания прав человека, но и против борьбы с инакомыслием при помощи психиатрического насилия. Эта в основном мирная революция привела к изменению структуры психиатрических учреждений, признанию права больного на информацию о лечении, коренному изменению быта больных, внедрению в психиатрические учреждения психологов и социологов, организации в среде психически больных самопомощи и взаимопомощи, ступенчатой системы социальной и трудовой реабилитации.
В 60-е годы такие попытки предпринимались и у нас. Одним из организаторов так называемой «терапевтической среды» и трудовых поселений для потерявших родственников душевнобольных был главный врач Яхромской психиатрической больницы Московской области И.М. Муринсон, после смерти которого это движение, не поддержанное медицинскими чиновниками, заглохло.
Мы отстали на десятилетия. Для реформы нужны не только (и не столько) деньги, но и энтузиасты.
1. Менцос С. «Психодинамические модели в психиатрии». М.: Алетейя, 2001 г. Перевод Э.Л. Гушанского.