О воронежских школьниках и лысых певицах

Недавно на одной конференции был доклад воронежского лингвиста И. А. Стернина, который меня поразил. Стернин рассказывал об исследовании, проведенном среди воронежских школьников. Их просили указать значение предъявленных слов. Результаты озадачили исследователей. Например, на слово прогресс они получили объяснение: «неожиданность». Это было настолько непонятно, что у учеников спросили, что, собственно, имелось в виду. Ну как, пояснили те, вот, например: О, Сидоров сегодня дневник не забыл. Какой прогресс! Ну а уж, получив на слово ирония объяснение «любовь», исследователи и спрашивать не стали. Ясное дело, это результат фильма «Ирония судьбы — 2». Про любовь же. Кстати о прогрессе. Моя племянница в пятилетнем возрасте гениально, по-моему, сказала: «У меня сегодня большой прогрыз в чтении».

Так вот, в докладе эти примеры иллюстрировали вопрос о том, где, собственно, он, тот язык, который мы изучаем. Но я задумалась о другом. По ответам школьников очень ясно видно, как происходит усвоение значений слов родного языка. Человек «набирает» контексты, в которых он встретил то или иное слово, и постепенно из их совокупности и извлекает значение этого самого слова. Если этих контекстов мало и они слишком однообразны, человек рискует понять слово неправильно. Что и произошло с прогрессом и иронией. Механизм овладения родным языком в общем-то известен, просто очень уж наглядные примеры.

Одновременно мои размышления о механизмах освоения языка стимулировались работой над немецким словариком, который мы с моим соавтором Артемом Шарандиным сейчас делаем для одного издательства. В этом словарике есть русско-немецкий мини-разговорник, русские фразы для которого я тут как раз сочиняла. Вообще разговорник — это такая вещь, которая способствует раздумьям об устройстве жизни. Как известно, знаменитая абсурдистская пьеса «Лысая певица» Э. Ионеско была написана под впечатлением изучения английских фраз из разговорника: «Внимательно перечитывая их, я постиг не английский язык, но поразительные истины, скажем, что в неделе семь дней». И правда, большинство разговорников почему-то состоит из фраз, про которые вообще непонятно, в какой ситуации они могли бы быть произнесены. Мой любимый пример на эту тему — фраза из русско-крымско-татарского разговорника: Я учительница крымско-татарского языка — Мен кърымтатар тили оджапчесим. Вот представим себе учительницу крымско-татарского языка, которая берет разговорник, чтобы сообщить по-крымско-татарски, что она учительница крымскотатарского языка. Этот разговорник я когда-то привезла из Крыма и берегу как зеницу ока: а то ведь поверить невозможно, что сия жемчужина действительно существует. Но даже если не брать такие абсурдные случаи, очень многие фразы из разговорников бесполезны. Скажем, Дайте мне, пожалуйста, ключ от двадцать пятого номера из раздела «Гостиница». На первый взгляд, нормально. Но кто когда так говорит? Любой человек на любом языке, вернувшись в свой отель, скажет скорее: Двадцать пятый, пожалуйста. А ведь, действительно, в гостинице человеку многое может понадобиться: подключить Интернет, попросить переходник, карту города или дополнительное одеяло, вызвать такси в аэропорт, оставить вещи на несколько часов в день отъезда, поменять номер, в номере может оказаться неисправный кондиционер или не закрываться окно. Хорошо, если у него будут готовые фразы на эти случаи. Вообще неверно думать, что разговорник нужен тем, кто совсем не знает языка. Наоборот, им разговорник вряд ли очень поможет. А вот если язык немного знаешь, полезно обогатить его готовыми формулами. Ведь они обычно очень идиоматичны. Даже простейшие Пропустите, пожалуйста, или И Вас также (в ответ на поздравление), или Сдачи не надо — на все это в каждом языке есть определенные готовые формы выражения. Я представляю себе это так: летит человек в самолете, читает про аэропорт, про аренду автомобиля, про отель, мотает на ус. Прилетел, и вот он уже готов к встрече с действительностью. И в том же отеле легко объяснит, что он уже оплатил номер через Интернет и что заказывал он номер с двумя отдельными кроватями, а вовсе не с одной двуспальной.

Вдохновляемая всеми этими ценными соображениями, я стала сочинять русские фразы. Эта работа сродни писательской. Разделы разговорника — это такие мини-сценарии. Мысленно отправляешься в путешествие, в котором попадаешь в разные ситуации — увы, не всегда приятные. Ведь именно в нештатной, экстренной ситуации особенно важно четко и кратко сказать, что с тобой произошло. Мне кажется, получилось хорошо.

Но вот что интересно. Я довольно быстро насочиняла некоторое количество фраз, и потом очень долго больше почти ничего не придумывалось. То есть сочинить-то можно сколько угодно — ну, ту же фразу о том, что в неделе семь дней. Но так, чтобы за фразой стояла реальная ситуация, актуальная для современной жизни, — это уже не так просто. Вот соавтор предложил включить в раздел «Ресторан» фразу Я это не заказывал. Действительно, ценная идея. Просто со мной как-то такого не случалось, вот и не пришло в голову.

И вот что я подумала. Как в сущности бедна и однообразна повседневная жизнь! Если делать только чисто функциональные высказывания, можно обойтись очень небольшим числом готовых фраз. И роль речи в жизнеобеспечении все редуцируется: в супермаркете можно не говорить ни единого слова, оплачивать многое теперь можно через терминал, заказывать — через Интернет. А мы видели по нашим первым примерам, что происходит с языком, если языковые единицы фигурируют в слишком однообразных контекстах.

К чему я это говорю. Я даже не о пользе чтения. Чтение — это само собой. Разумеется, язык богаче у тех, кто всю жизнь много читает. Но чтение — это довольно пассивный процесс. Я скорее о другом. О пользе пустой болтовни и отвлеченных бесед. Даже скорей трепа, чем серьезных разговоров. Потому что у человека нет столько мыслей, чтобы их хватало на постоянное речепорождение. Так что, получается, треп — главное, что поддерживает язык в рабочем состоянии. Именно потому, что он абсолютно произволен в выборе тем и наиболее свободен в выборе языковых средств.

Защитники языка обычно видят главную опасность в том, что он «засоряется» — неологизмами, сленгом, или «портится», т.е. коверкается, как, скажем, в языке «падонкафф». На самом деле единственное, что действительно вредно для живого языка, — это использование лишь в случае практической необходимости и неизбежное при этом окостенение. Так что будем трендеть.