8 и 29 октября 2010 г. исполнилось по 80 лет одному физику и одному «лирику»: академику РАН, доктору технических наук, исследователю в области аэродинамики больших скоростей, президенту Международного инженерного университета, председателю жюри премии «Просветитель» Юрию Рыжову и социологу, крестьяноведу, профессору Манчестерского университета, президенту Московской высшей школы социальных и экономических наук Теодору Шанину.
Мы не знаем, знакомы ли они друг с другом. Однако удивительное и неожиданное совпадение дат их рождения (1930) заставляет задуматься о том, что их объединяет. И это не только история России, через многие перипетии которой пришлось пройти и Рыжову, и Шанину. И это не только наука, служению которой они посвятили свои жизни. И это не только неравнодушие к общественным вопросам, которое им свойственно, а прежде всего сила, цельность и масштаб их личностей.
Юрий Алексеевич и Теодор, с днем рождения!
Живут на свете люди, биографически никак между собой не связанные, занимающиеся разными науками. Но одинаково масштабные. Наблюдаешь за ними, замечаешь неожиданное сходство манер, привычек, взглядов. Не в узком смысле («что вы думаете о…»), а в предельно широком — взглядов не на конкретные проблемы, а на жизнь как целое. Отмечаешь основательность, свободу, легкость, мудрость. А потом вдруг — юбилей, и выясняется, что они — одногодки. Обоим исполнилось по 80.
Выдающееся поколение, которое с достоинством прошло сквозь послевоенную историю. Как Шанин — то сражаясь в Палестине, то бунтуя в Манчестере, то создавая независимое образование в России. Как Рыжов — то развивая авиацию, то порождая демократию, то защищая ученых, не поделившихся с чекистами и севших на долгие сроки. Как-то Рыжов сказал, что в системе отбраковки главное — не поступаться эталонным экземпляром; как только поступился — пиши пропало. Вот Рыжов и Шанин и есть эталонные экземпляры. Они нам гораздо нужнее, чем мы им. Поэтому дай им Бог (в которого они, кажется, не слишком верят) здоровья и долгих ясных лет.
Александр Архангельский,
писатель, телеведущий,
сопредседатель оргкомитета
премии «Просветитель»
* * *
VOX SHANIN
Шанин как человек говорящий
Теодора Шанина я знаю больше двадцати лет. Первая встреча — 1990 год, июль, Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук им. Ленина, красно-бархатный конференц-зал. Организационное собрание членов Первого крестьяноведческого проекта. Входит громадный, чуть-чуть неловкий в движениях, крупноголовый мужчина, небрежно кладет на зеленый стол кожаную плечевую сумку и говорит: «Извините за опоздание. Десять минут. Москва — тяжелый город…». Меня почему-то поразили эти простые отрывистые слова, сказанные человеком дела и человеком в то же время деликатным.
С той минуты я начал пристально наблюдать Теодора как личность говорящую. Профессор Шанин не перестает удивлять и восхищать меня как речевой феномен. Разговор Теодора, как мне кажется, уникален. И поэтому лишь понимать смысл речей Шанина, фиксировать в памяти лишь содержательные, информационно-логические эшелоны его высказываний — всё равно, что слушать музыку в формате mp3.
К счастью, подобная конвертация и редукция невозможны для внимательных его слушателей. Воистину устная речь Теодора Шанина великолепна и неповторима в своей неправильности и продуктивной шероховатости. Она цепляет, теребит и взлохмачивает стандартные слушательские привычки человека. Известно пушкинское: «Как уст румяных без улыбки, / Без грамматической ошибки / Я русской речи не люблю…».
Теодор умеет виртуозно воплощать эту улыбчивую, а порой и серьезную ошибочность. Говорящий Теодор интересен и неповторим своим синтаксисом и фонетикой. В конструкции любой его фразы видны очевидные (с точки зрения стандартной нормы) ошибки — рельефные швы, прочные, но скошенные сочленения, грубо изысканные крепежные элементы. И в этом — особый талант говорящего Теодора.
Вслушиваясь в его речь, всматриваясь в пространство его фразы, периода, абзаца, ловишь себя на том, что реально думаешь вместе с ним (чуть-чуть отставая), мгновенно заменяя брутально увесистые конструкции Теодора своими собственными — облегченными, стандартными, привычно уютными.
Но эта замена есть творчество. Эта замена есть усваивание семантической стереоскопии текстов Шанина. Звучание и партитура говорящего Теодора — всегда полифония. Это — фуга, а не речевое тарахтенье, которого мы все вдоволь наслушались и от университетской профессуры, и от телевизионных говорунов, и от политиков.
Всегда захватывает зрелище, точнее — восприятие акустической дорожки разговора Теодора с журналистами. (К счастью, Шанин в последнее время становится гостем многих теле- и радиодискурсов.) Как известно, журналисты, ведущие программ — народ бойкий и нетерпеливый. Для них темпо-ритм программы — самоцель. Они не любят пауз и непредсказуемых лексических связок и поворотов. Припомните: когда Теодор, сидя в эфире, вдруг задумывается, ища слово, журналист (помня, что Шанин — иностранец) услужливо подсовывает ему свой, как правило, стерильный, стертый вариант — вот тогда-то и сверкает неподражаемое речевое мастерство Шанина. Он медленно выговаривает свой глагол, свое определение, свой термин, свое слово. И мгновенно беседа обретает мощь и увесистость.
На одном из первых «длинных столов», когда мы с Теодором обсуждали очередной этап Первой крестьяноведческой экспедиции и Теодор прочел нам лекцию об эксполярности, я отважился заметить, что стилистика Теодора напоминает склад мемуарных текстов Александра Герцена. Такая же отрывистость и подрезанность, взволнованная сухость фразы… Теодор выслушал меня, подумал и сказал: «Что ж, Герцен не самый плохой образец и пример…».
И громко, по-шанински, расхохотался. Одновременно подмигнув.
Валерий Виноградский,
социолог, крестьяновед,
доктор философских наук,
профессор кафедры «Социология»
Саратовского государственного
технического университета
Примечание:
Статья В. Виноградского публикуется с любезного разрешения МВШСЭН. Она войдет в сборник юбилейных статей о Т. Шанине, который будет представлен на праздновании 80-летия ученого в Москве, 11 ноября 2010 г.
* * *
Крылатые фразы Теодора Шанина:
Я — атеист. С двенадцати лет. До этого меня воспитывали в религиозном духе, особенно дед. Но однажды я решил, что религия несовместима с наукой. И сказал об этом маме. Она спросила: что же из этого следует? Я сказал, что больше не буду молиться. С тех пор так и живу. (…)
Тогда я поставил себе вопрос: есть ли вещи, которые являются для меня абсолютными ценностями? Продумывая это, я начал с десяти заповедей. И пришел к тому, что, собственно говоря, ни одна из них не абсолютная ценность для меня. Они являются ценностями, но не абсолютными. Скажем, «не укради». Я был замешан в воровстве в детстве, когда в ссылке помогал ребятам сбывать краденый хлеб, чтобы прокормить семью. И мне не стыдно. .Я держусь этой заповеди: мне доверяют, и не зря, огромные суммы. Я не отступаю и от других заповедей, но они не абсолютны для меня.
Что же тогда? И так я нашел две абсолютные ценности, которые остаются для меня таковыми и по сей день. Одна из них, вторая: быть добрым другом друзьям. Дружба как абсолютная, а не переменная ценность. А первая… Ее точно описывают слова из книги про Маккавеев, которую я читал в детстве: «И ты не согнешь колен перед человеком и перед Богом, потому что рабами мы были в земле Египетской». Очень глубокие слова, если вдуматься. Их говорят люди, бесконечно преданные Богу, но получается: одно дело — абсолютная преданность, а другое — не согнуть колена. Это необыкновенно драматический взгляд на действительность. И я его принимаю. Для меня важно, что я в жизни не согнул колен перед человеком или Богом. И надеюсь таким уйти в мир иной.
(…) Своим студентам я сразу же говорю: разница между моим поколением и вашим в том, что в наше время человек осваивал в институте профессию, с которой оставался сорок лет, а если вы не поменяете профессию четыре раза за жизнь, я буду удивлен. … Школа(ТрВ: МВШСЭН, по-другому Шанинка) должна дать уверенность в том, что можно справиться с трудностями без того, чтобы продать душу дьяволу. Потому что продать душу — это тоже один из способов справиться с трудностями. Так в каждом обществе, а в России современной особенно (из интервью Т. Шанина В. Коновалову, «Известия», 2004 [1]).
* * *
Властью, данной мне от Бога, я продлеваю перерыв. С 15 до 20 минут.
У А. Эйнштейна есть статья «Почему я социалист». В ней Эйнштейн высказал очень верную мысль о том, что естественные науки помогают нам достигнуть цели, но ничего не могут сказать нам про сами цели. В точку! Именно для этого и нужны гуманитарные и общественные науки. Если их не защитить, мы, быть может, будем знать, как добиться цели, но не будем знать — какой. (.)
Высокие технологии в области коммуникаций предельно важны, но если вложить все ресурсы в это, то легко можно получить искривленное общество, как бывало в России не только в эпоху индустриализации, но и раньше. То, что Россия отстает в немалом, — это не ново. Она и отстает, и догоняет, и обгоняет почти триста лет. Но она может попасть впросак, если все свои ресурсы сосредоточит в одном месте. Перебор был всегда более опасен России, чем недобор. Реальный вопрос, на который надо, можно и нужно ответить, — не «что делать», а как комбинировать «делание», как оптимально использовать ресурсы (из интервью Т. Шанина 0. Орловой, «Полит.ру», 2006 [2]).
* * *
Россия не может и не должна стать слепком Запада. Не может потому, что культурные особенности не исчезают из-за волевых решений банкиров и правительств. Не должна потому, что исчезновение особенностей обеднит и Россию, и мир. В то же время Россия не может и не должна закрываться от Запада. Не может потому, что глобализация — не выдумка аналитиков и политиков, она реальна и необратима. Не должна потому, что мир нужен России, а Россия нужна миру. Эта «вечная дилемма» поэтому бессмысленна, а существенным является вопрос другого характера: что полезно отобрать из наработанного Западом образовательного опыта и как это интегрировать в условия России (Из выступления Т. Шанина перед ректорами российских вузов «О пользе иного», 2006 [3]).
1. www.izvestia.ru/articles/article42804/