Андрей Фурсенко о мегагрантах, кадрах и экспертизе

Мегагранты

— По-видимому, первый по актуальности вопрос — про «конкурс мегагрантов». Вы довольны результатами?

— В целом, да.

— А в деталях?

— Наверное, есть какие-то вещи, которые можно было сделать лучше, но их немного. Например, жаль, что не во всех заседаниях Совета принимали участие все его члены, но это — естественная вещь; если мы хотим привлекать действительно первоклассных экспертов, то мы должны понимать, что они часто заняты. Кроме того, сильно давили сроки, это создало определенные проблемы и при объявлении и презентации конкурса, и при подаче проектов, и при экспертизе.

—А почему нельзя было в 2010 году все подготовить и объявить в 2011 году?

— Если бы мы не начали этот конкурс в этом году, то велика вероятность того, что деньги могли быть перераспределены. Есть правила, которые устанавливаются не нами и преодоление которых происходит даже не на уровне правительства, а на уровне законодательства.

Чтобы процесс пошел, надо было его запустить. В результате на практике были предъявлены процедуры, показано, как они могут работать, и получен первый результат, который, на мой взгляд, приемлем. Не идеален, но приемлем. Сам по себе этот факт очень важен. Дальше начинаются вопросы, которые могут быть решены в рабочем порядке.

— Идея часть грантов присудить сейчас, а часть — потом, обсуждалась еще летом. Сама по себе она выглядит разумной, но почему это было решено в последний момент?

— Такое решение было принято Советом после подробного обсуждения плюсов и минусов. Члены Совета получали отклики от ученых, которые не собирались подавать заявки, но были заинтересованы, чтобы проект состоялся. Были и те, кто собирался подавать заявки, но не успел, и те, кто подал, но считал, что сделал это не оптимальным образом. Решение Советом было принято практически единогласно. Это не противоречит ни одной из формальных процедур, хотя создает определенные сложности по «переносу» денег на другие сроки. Это — моя головная боль. Но, считаю, по смыслу решение — правильное.

— Говоря о Совете: процедура тайного голосования все-таки не вполне типична. Обычно бывает панельное обсуждение и…

— Панельное обсуждение было очень широкое. Практически, обсуждалась каждая кандидатура.

— Из более, чем ста кандидатов?

— Сначала обсуждались кандидатуры из 507. У нас же было два заседания, причем достаточно продолжительных. На первом заседании обсуждались все поданные заявки. Членам Совета заранее были разосланы экспертные заключения, поэтому они могли до заседания познакомиться с результатами и сформировать свою точку зрения. На заседании достаточно серьезно обсуждался вопрос о том, что не должно быть профанации, не должно быть искусственности. Если человек переезжает…

— Из Новосибирска в Томск был большой поток заявок, и обратно.

— Ну, например. Или из Москвы в Питер, из Питера в Москву — это не исключено, но достаточно искусственно. Или, например, может ли директор института позволить себе уехать на четыре месяца в год.

— А заместитель директора может?

— Мне бы не хотелось подробно останавливаться на том, как проходили обсуждения, потому что мы с самого начала договорились, они будут носить конфиденциальный характер. Это очень важно для того, чтобы люди имели возможность абсолютно свободно высказывать свои соображения. Члены Совета были привлечены в качестве экспертов, представляющих себя лично как ученых. Они не должны были выполнять чьи-то директивы, каждый из них нес персональную ответственность за окончательное решение.

— Но тут есть два аспекта. С одной стороны, конфиденциальность обсуждения — вещь очень правильная, с другой — человек, которого обсуждали, имеет право знать, что про него говорили. Экспертные оценки или какие-то заключения Совета будут возвращаться заявителям?

— Мы договорились, что все комментарии по экспертным оценкам будут разосланы заявителям, и это уже сейчас реализуется. Моя позиция и позиция Совета была в том, что люди должны иметь право знать замечания, в том числе для того, чтобы при подаче следующих заявок они имели возможность исправить какие-то свои недостатки.

Хотя могу сказать, что были случаи, когда было много замечаний, но при этом очень хорошие оценки, и наоборот. Мы понимаем, что любая экспертиза субъективна. Но она необходима, потому что по чисто формальным критериям вряд ли можно дать однозначно правильную оценку научной работы или ученого. Хотя повторю, мы стремились к тому, чтобы формализованная составляющая оценки присутствовала.

— Что учитывалось кроме научного качества заявки? Были ли какие-то региональные соображения, баланс по наукам?

— Учитывалось насколько готов университет. Принималось во внимание, есть ли в университете хорошая молодая команда, которой нужен лидер. Если с ней три года поработает сильный человек, то там может сформироваться нормальная научная школа. Или, например, было своего рода джентльменское соглашение, что нехорошо, когда два сильных человека идут вместе на один факультет. Также обсуждался вопрос о том, в какой части эти работы будут способствовать следующим шагам, в том числе и инновационной активности.

— Но в заявках про это ничего не было.

— Не было, но тем не менее эти вопросы тоже обсуждались. В чем-то они могли повлиять.

— Считаете ли Вы корректной ситуацию, когда член Совета является либо принимающей стороной, либо отправляющей? Нет ли в этом конфликта интересов?

— У нас, к сожалению, конфликтов интересов в науке избежать никогда не удается. Научное сообщество — очень тесное. Формально может не быть никакой связи, а де-факто — это супераффилированные люди. А может быть наоборот, кто-то не хочет, чтобы возникла сильная конкурирующая школа.

— Может быть, имеет смысл составлять Совет из людей с меньшими административными обязанностями и, соответственно, с меньшим потенциалом для конфликта?

— Не буду скрывать, что предложения по составу Совета давал я, стараясь следовать главному: члены Совета — это люди, которые дорожат свое репутацией. Каждый из них достиг значимых результатов в науке, и я ни от кого не слышал, что эти ученые недостойны решать такие вопросы. Работая вместе, они еще и сами себя контролировали, понимая, что принятые решения будут очень активно обсуждаться.

— Вы говорили, что было обсуждение, но при этом не все направления были представлены в Совете. Когда член Совета говорит, что такой-то ученый займет такую-то нишу в таком-то университете, он должен знать и ученого, и университет, и нишу. А если специальность вообще не представлена?

— У нас были экспертные оценки. Совет не подменял собой экспертизу. Экспертные оценки с комментариями все время фигурировали при обсуждении той или иной заявки.

— Известно, когда будет объявлен следующий тур?

— Мы хотим, чтобы сначала были заключены контракты с победителями первого тура. К тому же надо решить еще формальный вопрос по переносу средств. Думаю, что второй тур должен быть объявлен в этом году, надеюсь, будет чуть побольше времени…

— На подготовку?

— И на подготовку, и на экспертизу. К лету все должно быть решено.

Кадровая программа и проблемы экспертизы

— Этот конкурс интересен тем, что это — пример того, как система должна работать. Но возникают вопросы про другие программы. Когда приняли ФЦП «Кадры», было много энтузиазма, но он сменился разочарованием. Вас устраивает качество экспертизы в кадровой программе?

— В конкурсе по постановлению правительства № 220 (программа «мегагрантов». — ТрВ) нам удалось уйти от 94-ФЗ (закон о госзакупках. — ТрВ). Это было непросто и потребовало специальных усилий. В программе «Кадры» (ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы. — ТрВ) мы от него уйти не смогли. Поэтому вес экспертизы в этих двух программах разный.

В конкурсе по привлечению ученых мы сумели найти серьезный дополнительный ресурс для реализации экспертизы. Обычно считается, что экспертиза может осуществляться силами министерства. Наша позиция, что дополнительная внешняя экспертиза в таких вопросах обязательна. Это достаточно дорогая вещь, но она себя окупает. Такой подход у контролирующих органов вызывает вопросы, непонимание и даже некоторые серьезные претензии: «Вы деньги должны ученым давать, а вы вместо этого их даете непонятно на что».

В конкурсе ученых мы сознательно пошли на то, чтобы максимально расширить базу экспертизы, привлечь иностранных экспертов — их было чуть ли не вдвое больше, чем российских. И эта база экспертов не разовая, она должна быть использована не только для того, чтобы провести второй тур. Кстати, члены Совета достаточно высоко оценили процедуру проведения конкурса. Это важно, потому что, надеюсь, практика такого типа экспертизы будет расширяться. Этот проект позволит, надеюсь, доказать, в том числе и некоторым нашим коллегам из других ведомств, правильность нашего подхода. Крайне важно широко распространить информацию о том, что этот эксперимент прошел, и, как Вы сказали, «не так плохо, как обычно». Даже с точки зрения наших постоянных оппонентов.

— Про недостатки экспертизы в программе «Кадры» можно говорить, если эксперт из двух сильных выбрал не самого сильного, но там случаются какие-то совсем анекдотические проколы. Это как-то отслеживается?

— Отслеживается. И демпингование отслеживается, и истории, когда вдруг происходит сбой, который носит административный характер. Могу сказать, что практически каждый прокол, каждое непонятное решение отслеживаются. А с учетом того, что министерство стало единым, во-первых, будет проведена унификация конкурсных процедур по различным мероприятиям. И, во-вторых, административные решения позволят обеспечить более жесткий и адекватный контроль за тем, как эти процедуры будут реализовываться.

Но при этом я хочу подчеркнуть: мы не имеем права нарушать формальные требования. У нас бывают случаи, когда конкурс выигрывает очень слабая, непонятная или, наоборот, «понятная» компания. Единственное, что мы можем сделать, если все формальные процедуры соблюдены, — достаточно жестко подойти к приемке работ, привлечь к ней действительно классных специалистов и не принять. Кстати говоря, как правило, специалисты в этом участвовать не хотят. Я говорю: «Коллеги, мы все вместе должны защищать поляну, ее невозможно защитить чисто административно». Хорошие специалисты зачастую готовы неформально сообщить нам свою точку зрения, но отказываются принимать участие в приемке работ и официально дать заключение о том, что та или иная работа — ерунда.

— Когда такое происходит из-за демпинга, то это — 94-й закон, и Вы не можете ничего сделать. Но часто экспертные оценки анекдотических проектов по содержательной части тоже оказываются высокие. Как это контролируется и какие меры принимаются к тем людям, которые эти оценки выставили?

— Ведется список таких экспертов. Но надо понимать, что каждый год через нас проходит несколько тысяч проектов. Когда мне говорят: «Вы там рулите», отвечаю: «Вы не понимаете технологию работы, выруливать на уровне тысяч заявок в принципе невозможно». Что-то подкрутить в принципе крайне сложно. Это всегда заметно и привлекает внимание.

Мы не имеем права отменить результат, потому что это становится известно не на этапе, когда кто-то вдруг дал высокую оценку, а когда конкурс уже состоялся и вызвал вопросы. Но задним числом отследить можем и стараемся не привлекать таких специалистов к экспертизе наших проектов.

— Те оценки, которые публикуются, выставляются от имени членов комиссии. Это усредненная оценка экспертов, или член комиссии может ее модифицировать?

— Это усредненная экспертная оценка по каждому критерию. Если есть основания, комиссия может только отвергнуть оценку экспертов. Комиссия не может сказать: «Вычеркиваем и ставим свои оценки».

— Бывают ситуации, когда конкурсы выигрывают какие-то ООО, которые никогда соответствующей тематикой не занимались. После этого они приезжают в институт и пытаются его нанять за полцены. Что в этом случае делать тем, кого обокрали?

— Да, были случаи просто вопиющие, когда было абсолютно понятно, что это — компания-однодневка. Если они не сдают работу, то попадают в черный список и никогда больше не могут участвовать в конкурсах. Но для них это не страшно, они создаются зачастую для «выполнения» одной работы.

— Они фактически работают за аванс.

— Был момент, когда из-за таких фактов пришлось отказаться от авансовых платежей — это вызвало протест со стороны многих достойных научных институтов. Мы отвечали: «Либо вы будете все ходить под демпингом, либо ищите возможности софинансирования на начальном этапе». Десятки компаний шли на демпинг, бороться мы с ними не могли. Были даже случаи, когда, понимая, что это чисто «левая» компания, мы давали все-таки проект тому, кто действительно мог выполнить его, и шли в суды, и проигрывали эти суды с соответствующим наказанием моих сотрудников.

Тем не менее, определенные вещи мы делаем: детальное формулирование ТЗ, очень жесткая приемка работ. И, кроме того, институтам не надо поддаваться на шантаж. Они говорят: «Так мы хоть что-то получим». Но если они могут сделать работу за меньшие деньги, то сами должны снижать цену.

Закон о госзакупках

— Министерство вносит предложения по изменению 94-ФЗ. Можно их прокомментировать?

— Фактор цены сохраняется, но он не должен быть определяющим. Должен сохраниться высокий вес экспертной оценки. При этом добавляются определенные квалификационные требования. Была очень долгая дискуссия и с Минэкономразвития России, и с ФАС (Федеральная антимонопольная служба. — ТрВ) по поводу того, что квалификационные требования носят неформализуемый характер. Мы считаем, что формальные критерии есть: для фундаментальных работ это индексы цитирования, а для прикладных — объем интеллектуальной собственности, которая создана организацией в предшествующее время, количество квалифицированных специалистов в данной сфере. Если часть «веса», который сейчас приходится на цену, перенести в эту сторону, то появляется возможность более объективно подходить к работам.

Однако возникло очень сильное противодействие, причем противодействие с самой неожиданной стороны — со стороны экспертного сообщества. Дело в том, что у нас сегодня все аналитические и консалтинговые работы идут в рамках НИОКР.

— Даже боюсь эту тему трогать…

— При этом люди, которые занимаются этим квалифицированно, говорят: если вставить такие требования, то ни одна консалтинговая структура не сможет выиграть у академического института. Потому что в академическом институте, который давно уже неспособен на оперативную работу, связанную с анализом экономики, рынков и т.д., намного больше докторов, публикаций и прочего. И известные, признанные не только в стране, но и в мире, аналитики говорят, что эта работа вернется в крупные институты, которые максимум на что способны — через отведенное время написать отчет, в котором ничего не будет содержаться.

Моя точка зрения заключается в том, что эти работы не совсем правомерно отнесены к НИОКР. Это не НИОКР, это аналитические исследования, у них разные критерии, разные требования.

Считаю, что квалификационные требования, которые могут быть сформулированы, могли бы быть определенным первичным фильтром. Есть идея заменить всё системой экспертизы. На мой взгляд, по тысячам проектов, которые сегодня идут, проведение такой глубокой экспертизы, как была по 220-му Постановлению, невозможно. У нас физически нет такого количества экспертов. Это означает, что должны быть формализованные требования. Они не должны быть определяющими, но они должны присутствовать. Они будут дополнять и в каком-то случае заменять ценовые требования. Что же касается будущего 94-ФЗ, то, как Вы слышали, президент Д. А. Медведев в Послании Федеральному Собранию потребовал существенно изменить его. Думаю, что протесты научного сообщества сыграли в этом решении не последнюю роль.

Наше министерство считает, что для госзакупок в научно-технической сфере требуется специализированный закон, и даже подготовило соответствующие предложения. Часть из них вошла в поправки к действующему 94-ФЗ, но этого недостаточно.

— Какой был смысл в аналитических проектах, за которые министерство платило десятки миллионов и которые потом привлекли внимание тем, что отчеты показались научному сообществу не очень содержательными?

— Мы только что говорили о тех экспертных и юридических проблемах, которые возникают при реализации конкурсов, проектов, выполнении ФЦП. Но у нас нет возможности самим проводить необходимую для их решения аналитическую работу. Мы заказываем эти работы для решения практических вопросов.

Один из таких аналитических проектов, например, дал нам возможность системно увидеть изменения в гражданском законодательстве, регулирующем НИОКР, существующие в нем проблемы и противоречия и обобщить и внести предложения в существующее законодательство.

Другие аналитические проекты по прогнозированию развития научно-технический сферы позволят нам сделать комплексный прогноз научно-технического развития страны на долгосрочную перспективу до 2030 года.

— Вы говорили, что надо тщательно прописывать техзадание в условиях лота. Но получается парадоксальная ситуация, потому что тем самым экспертиза просто выносится на ту стадию, когда экспертная комиссия по непонятным правилам сопоставляет написанные в произвольном формате предложения и потом формулирует техзадание, фактически под те институты, которые должны выиграть. В программе «Кадры» от этого пытались уйти, объявляя конкурсы по наукам.

— Надо понимать, что программа «Кадры» — это попытка реализации грантовой системы в рамках 94-ФЗ. Сейчас мы добиваемся того, чтобы ФЦП можно было вести не только в рамках 94-ФЗ, но и в рамках грантовой системы, т.е. переходить к публичным конкурсам, которые не подразумевают таких жестких ограничений.

Вопрос надо делить на две части. Есть де-факто гранты. В общем их тематику формулируют ученые. А есть работы, которые являются частью реального госзаказа, когда государство нуждается в разработке чего-либо и формулирует соответствующий заказ. И если в первом случае мы должны максимально уходить от формализации и пытаться оценивать работы по качеству предложений, то во втором вопросе ТЗ должно быть очень жестким.

— Если я правильно понимаю, это разница между наукой и технологиями.

— В общем, да. Хотя мы должны работать в приграничной зоне. Потому что если говорить о фундаментальных исследованиях, то, наверное, надо в большей степени доверять РФФИ, Академии наук. А министерство должно закрывать промежуточную зону.

— Сейчас в программе «Кадры» имеются одни и те же формы, одни и те же критерии оценок для проектов, по замыслу исключительно фундаментальных, и проектов очевидно технологических. Есть ли шанс, что это будет постепенно разводиться?

— Есть. Отчасти это уже делается. Выставлены разные требования и по софинансированию, и по индикаторам к небольшим поисковым исследованиям, и к комплексным проектам, которые по затратам существенно больше. Более того, НКС, который существует по всем программам, по ряду направлений делал исключения, в частности, по софинансированию.

Новые лаборатории и университеты

— Как продумывается проблема выхода из программ? ФЦП «Кадры» рассчитана на пять лет, проекты трехлетние. Если человек выиграл в первый год, то вроде бы он — самый сильный, прошел в первом туре. Группа получает финансирование на три года, а потом еще два года, когда программа идет, а новых конкурсов уже не объявляется, группа должна как-то существовать на подножном корму и сэкономленных деньгах. То же самое по программе для возвращенцев, она объявлена де-факто на два года. Что будет с лабораторией, когда программа закончится?

— Когда университет берет на себя создание лаборатории, то он должен одновременно брать на себя ответственность за то, что созданная лаборатория ему нужна не на три года, а на долгий срок, что эта лаборатория будет дальше существовать, работать и развиваться. Есть другие источники финансирования, не только ФЦП. Давайте не забывать, что ФЦП — это не очень большая часть общего объема финансирования и университетов, и академической науки. В общем объеме финансирования науки наши программы составляют небольшую часть.

— Кого ни спросишь, все так говорят. Академики то же самое: «А что вы от нас хотите? Мы — всего 13 процентов».

— Правильно. Надо и думать о том, как каждый должен делать свою часть. Мы запускаем новые проекты, мы поддерживаем их развитие, но не сохранение. Целевая программа должна иметь конечную цель.

Сейчас идет переход на новые формы организации хозяйственной деятельности университетов, в рамках которого вводится специальный раздел, помимо текущего финансирования услуг, — субсидия на так называемую «программу развития». Если университет после того, как грант закончился, в своей программе не указывает развитие и поддержание этой работы, то, наверное, мы ошиблись и с выбором университета, и с выбором этого проекта.

Я встречался с ректорами, буду встречаться с разработчиками — говорю только об одном: «Давайте вместе думать о том, что будет дальше».

— От университетов требуют показывать увеличение индикаторов. С МГУ в результате случился тяжелый анекдот, потому что те публикационные индикаторы, которые сейчас опубликованы в его программе, возникли как раз в результате такой работы представителей университета с кем-то в министерстве, и они получились абсолютно нереалистические. Там студенты, включая первокурсников, должны писать в среднем по статье в год и иметь десяток международных цитирований. И это возникло в результате общения министерства с ректоратом.

— Если это так, то очень плохо. Могу рассказать похожий случай. В рамках конкурса по исследовательским университетам, один из участников подал заявку, по которой к окончанию срока программы публикационная активность должна была составлять, по-моему, 12 статей в год на одного преподавателя. Специалисты понимают, что это невозможно. Поэтому, когда мы проводили оценки в рамках конкурсной программы исследовательских университетов, мы красным отмечали и слишком низкие параметры, и слишком высокие, с тем, чтобы члены конкурсной комиссии обращали на это внимание и относились к этому с опасением.

— В МГУ кивают на министерство, говорят, что у них такого не было, а министерство заставило вставить.

— Не хочу переходить в заочную дискуссию, но никто не может заставить меня написать глупость. Мы (министерство) тоже должны писать индикаторы, когда разрабатываем и защищаем свои программы; и когда мне говорят, что какой-то индикатор нездорово выглядит, надо бы получше, я отвечаю: «Товарищи, я не могу писать то, за что не могу отвечать».

— Как Вы думаете, нужен Московскому университету свой собственный спутник?

— Стараюсь не участвовать в научной экспертизе. То, что случайно какие-то вещи я знаю лучше, чем знает рядовой чиновник, это — факт из моей биографии. Это иногда помогает мне жить, иногда — мешает. Иногда в неформальных личных беседах высказываю свои соображения моим коллегам, почему я думаю, что что-то годится, что-то не годится. Относительно спутника могу привести аргументы и «за», и «против».

РФФИ

— Два вопроса про РФФИ: про статус и про финансирование.

— Сейчас министерство вносит в правительство соответствующий закон. Статус РФФИ сохраняется как независимый. Проблема в другом: средств в РФФИ действительно должно быть больше. И у РГНФ, кстати, больше, и у Фонда Бортника. Но Бортнику добавили, потому что там понятен выход. В результате достаточно сложных переговоров на данный момент мы сохранили финансирование РФФИ на 2011-й год на уровне 2010-го.

— Но без учета инфляции.

— Без учета инфляции. Но первичное предложение было совсем другое. Очень рассчитываю на то, что, базируясь на возможных дополнительных доходах, мы сумеем увеличить финансирование на будущий год. Очень важно, что это принято председателем правительства, экономическим и финансовым ведомствами.

Надо изыскивать возможности и, как минимум, сохранять уровень финансирования, а вообще — увеличивать.

Сейчас мы получили поручение от председателя правительства провести детальное и публичное обсуждение работы перечисленных фондов. Надеюсь, что нам удастся обосновать эту позицию.

— Но Вы могли бы опираться на некое давление со стороны научного сообщества.

— Я опираюсь не на давление, а на реальное общественное мнение об эффективности этого института. И я полностью разделяю это мнение. Я действительно так считаю, несмотря на все претензии и вопросы, которые есть к РФФИ. При этом мы должны помнить, что, хотя бюджет РФФИ уменьшен по сравнению с 2009 годом, реально он все-таки сохраняется на уровне 2008 года, и, несмотря на то, что многое у нас сокращено, задача-минимум — закрепиться на уровне 2010 года — решена. С большой долей вероятности, думаю, нам удастся добиться того, чтобы финансирование было увеличено уже в 2011 году, хотя и не с самого начала.

—А не с самого начала — это не очень осмысленно, потому что конкурсы-то сейчас идут.

— Это осмысленно по той причине, что с будущего года РФФИ будет как минимум новым бюджетным учреждением. Это означает, что ему будут передаваться субсидии, которые смогут переноситься на следующий год.

Могу озвучить свою позицию, которая не противоречит позиции руководства страны и нашим экономическим ведомствам: этот институт — важный, и надо изыскивать возможности, чтобы его развивать. Без обид воспринимаю критические замечания по поводу того, что мы уделяем РФФИ недостаточно внимания. Считаю, что уделяем внимание, но понимаю обеспокоенность.

Аспирантский призыв

— Вопрос, который был актуален летом и опять станет актуален следующим летом. Расширение сроков призыва и вся ситуация, связанная с призывом в армию после института. Переход на болонскую систему — значит, тратятся обе отсрочки, значит, на аспирантуру уже не остается и т.д.

— Есть несколько принципиально важных вещей. Первое — нельзя разрывать процесс обучения. Вторая — есть закон о воинской обязанности. Он есть не только в нашей стране, но и во многих других. Переход на контрактную армию полностью — эта тема движется.

— За счет расширения сроков призыва есть промежуток между получением диплома и поступлением в аспирантуру, когда будущих аспирантов приходится просто прятать.

— Эта тема так же, как и ряд других проблем с призывом, например, аккредитация новых специальностей, существует, мы ей активно занимаемся и пытаемся сделать так, чтобы выполнение конституционных обязанностей по службе в армии не вступало в противоречие с нормальным образовательным процессом.

— Спасибо за интервью.

— Хочу еще раз подчеркнуть: мы готовы работать вместе со всеми заинтересованными сторонами. Наша главная задача — создать эффективную систему финансирования и организации научно-технической деятельности в стране, которая включает в себя университеты, НИИ, инновационные компании. Задачи образования, модернизации и инноваций будут осуществляться в разных формах, но должны не разъединять, а объединить интересы ученых, бизнеса, государства и общества для формирования новой современной научно-технической и образовательной сферы в России.

Беседовал
Михаил Гельфанд.
ТрВ благодарит пресс-секретаря
Минобрнауки Ирину Ган.