Мы живем в то время, которое обычно называют историческим — на переломе эпох. В такие периоды ломаются прежние общественные отношения, меняется социальная психология, меняется восприятие прошлого и настоящего, обостряется интерес к родной истории. И действительно, в России мы наблюдаем достаточно пристальный интерес к своему прошлому, особенно недавнему, охватывающему бурный и кровавый XX век. Этот интерес начался еще в эпоху горбачевской перестройки и гласности и не угас до сих пор. По-прежнему на книжных полках полно книг по российской истории, особенно недавней, — как документальных, так и беллетристических. Большой популярностью на телевидении пользуются фильмы, посвященные истории Отечества, — не только документальные, но и сериалы. Отдельные историки, писатели-беллетристы и режиссеры по мере сил удовлетворяют сохраняющийся спрос на познание истории. Делают они это по-разному, либо стараясь следовать исторической правде, либо сознательно уклоняясь от нее и преследуя при этом политические, экономические, чисто научные или исключительно эстетические цели. Но тут встает и другой вопрос: насколько российская историческая наука готова принять вызовы времени? И существует ли она вообще?
Если мы охватим единым взглядом труды большинства тех, кто считает себя профессиональным историком и пишет на темы российской истории, вывод получится неутешительным. Большинство авторов рассматривает отечественную историю и собственные труды о ней как некое интеллектуальное гетто, куда не должны проникать чужие влияния и которое должно жить и судить о себе, сообразуясь только с собственными произвольно установленными законами и произвольно выбранными ценностями. Что же касается каких-либо общих теорий исторического или общественного процесса, то в условиях сегодняшней российской исторической науки их оказывается всего три, хотя и представлены они в целом ряде вариантов и во всем терминологическом разнообразии.
Во-первых, это старая классическая марксистская теория советского образца. Во-вторых, — теория модернизации, которая по своей сути представляет собой все ту же марксистскую теорию, только без прямого обращения к классикам марксизма и со стыдливой заменой «формационного подхода» «цивилизационным подходом». И, наконец, в-третьих, это старая добрая теория русской исключительности, особого пути России, восходящая еще к трудам славянофилов середины XIX века.
На самом деле все три теории к науке вообще, и к исторической науке в частности, никакого отношения не имеют, поскольку являются в принципе нефальсифицируемыми, если использовать критерий фальсифицируемости, введенный Карлом Раймундом Поппером. Проще говоря, нельзя найти ни одного исторического факта, в том числе и впервые вводимого в научный оборот, которому указанные теории не дали бы вполне убедительного объяснения в собственных терминах. Вернее, порой неудобные факты все-таки появляются, но с ними расправляются очень просто: либо вообще не замечают, либо объявляют сознательными фальсификациями своих научных и идеологических противников, да еще подводят под такие «фальсификации» политическую подоплеку, либо, в крайнем случае, объявляют фактами малозначительными, не отражающими сути и основного направления общественного развития. На подобных приемах хорошо набили руку еще советские историки, и их российские преемники вполне наследовали это умение.
Тут надо оговориться, что относительно исторических теорий общего уровня российские историки находятся практически в том же положении, что и их зарубежные коллеги. Сегодня в мире нет ни одной теории общего уровня, которая пользовалась бы сколько-нибудь всеобщим признанием, т.е. считалась бы истиной представителями хотя бы нескольких крупных исторических школ. Более того, в мире за пределами России всё более растет понимание того, что такая теория в принципе не может существовать. Ведь к истории человеческого общества, в отличие от истории природы, естественнонаучные законы неприменимы.
В истории человечества мы имеем дело преимущественно не с массовыми и правильно повторяющимися явлениями, подпадающими под действие научных законов, а с явлениями уникальными. Подобно тому, как на земле нет двух одинаковых людей, так и в истории нет двух абсолютно одинаковых явлений. Многие из них кажутся очень похожими, но при ближайшем рассмотрении различаются целым рядом деталей. История не является точной наукой, в отличие от математики или физики.
Все дело в том, что главным субъектом и объектом истории является человек. Человек же обладает свободой воли — уникальным свойством, делающим его разумным существом, отделяющим его от животного и, шире, природного мира. Можно сказать, что вся история человечества — это некая результирующая миллиардов человеческих воль. Конечно, воля полководца огромной армии и воля рядового солдата той же армии имеют разное по своему значению влияние на ход истории, и у полководца, несомненно, существенно большее, чем у рядового солдата. Здесь Лев Толстой, безусловно, был не прав. Но на историю влияет и рядовой солдат, равно как и его величество. Случай, и здесь можно согласиться с Марком Алдановым.
Разумеется, человек в своей истории действует не только и даже не столько как индивид. Он объединяется в общины, группы, семьи, государства, выступая в качестве части великого множества самых разных структур. Все эти общины, группы, структуры поддаются разного рода анализу, и в их деятельности, равно как и в деятельности индивидов, можно выявить определенные закономерности. Беда, однако, в том, что эти закономерности сильно изменяются от общины к общине, от страны к стране, от эпохи к эпохе.
Да и в принципе невозможно себе представить всеобщей научной теории истории человечества. Ведь такая теория непременно должна быть в состоянии, объяснив прошлые события, предсказать события будущие. Но только представьте себе, какова была бы жизнь человека и человечества, если бы он и оно знали бы, пусть только основные, события своей жизни, расписанные на десятилетия вперед. Люди были бы фактически лишены свободы воли, и, боюсь, человечество пошло бы на коллективное самоубийство, опровергнув тем самым все научные прогнозы своего развития.
На Западе многие историки, равно как исследователи в рамках других гуманитарных дисциплин, это поняли достаточно давно, лет 20-30 тому назад, и сосредоточились на выработке частных исторических теорий, которые можно применять лишь к определенным странам и обществам и лишь в определенные исторические периоды, а также только к строго ограниченным группам исторических явлений. Любые попытки применить теорию за такими рамками неизбежно ведут к ее фальсификации, т. е. опровержению, так как тут же находится масса фактов, ей противоречащих.
В России же таких теорий среднего уровня среди подавляющего большинства историков просто не существует. Исторические исследования сводятся либо к подтверждению той общей теории, сторонником которой является данный ученый, либо к созданию частных исторических этюдов на конкретном эмпирическом материале, чаще всего с привлечением новых архивных источников, но без попытки привязать результаты к какой-либо научной теории. Эти последние работы как раз и являются тем наиболее ценным, что вносит сегодня российская историческая наука в копилку мирового научного знания, тогда как в исследованиях, развивающих общие теории, исследователи порой занимаются передергиванием или тенденциозным подбором фактов, иной раз не останавливаясь и перед прямой фальсификацией. Но отсутствие работоспособных исторических теорий не позволяет создать общих курсов истории России, будь то с древнейших времен или посвященных одному лишь XX веку, которые были бы действительно оригинальны в научном смысле слова и интересны для взыскательного читателя. О широкой публике не говорю. Для нее Пикуль всегда будет интереснее Ключевского, и не для нее пишутся обобщающие научные труды по российской истории.
Еще одна беда большинства наших историков — Россию очень не любят сравнивать с другими странами. Если же такое сравнение всё-таки проводят (а две из трех существующих в российской исторической науке общих теорий, марксистская и модернизационная, по крайней мере формально такого сравнения требуют), то такое сравнение почти всегда проводится очень тенденциозно, с односторонним подбором фактов и прямой фальсификацией. Всё это делается для того, чтобы либо показать преимущество России в определенных областях государственного и военного строительства, либо хотя бы доказать то, что наша страна не уступала крупнейшим мировым державам в уровне экономического и социального развития, а если и уступала, то достаточно быстро догоняла. Если же догнать не удавалось, то это чаще всего объясняется, прямо или завуалированно, происками внешних или внутренних врагов, причем внутренние враги обычно тоже оказываются агентами врагов внешних. Здесь сказывается комплекс национальной неполноценности, который большинство российских историков не преодолели и по сей день. Этот комплекс неполноценности наряду с отсутствием склонности к подлинным теоретическим исследованиям имеет глубокие исторические корни.
Надо сказать, что информационный бум, начавшийся после Второй мировой войны, привел к тому, что сегодня ни один историк не в состоянии охватить всю массу источников даже по сравнительно узкой проблеме. Поэтому любая самая академическая монография все равно представляет собой определенную выборку источников. Недобросовестные историки делают такую выборку тенденциозно, таким образом, чтобы подтвердить собственную концепцию, и не замечая те источники, где содержатся «неудобные» факты.
Я сознательно не привожу в своей статье ни одной фамилии ныне живущих историков. Дело совсем не в конкретных личностях. Хочу только сказать, что есть ряд действительно профессиональных исследователей, ни в чем не уступающих лучшим зарубежным специалистам. Они хорошо известны в своих кругах. Но они не только не составляют большинства (выдающихся специалистов всегда меньше, чем тех, кто работает на среднем уровне, не говоря уже о посредственностях), но и не составляют сколько-нибудь влиятельного течения в российской историографии. Их голос тонет в хоре «патриотических» историков. Данный факт легко устанавливается по соотношению количества и тиражей научных публикаций. И это неслучайно.
Российская историография возникла тогда, когда Россия стала империей. И за триста лет своего существования она оставалась имперской в самом широком смысле слова. Даже те историки, которые выступали против официальной триады «православия, самодержавия, народности», к которой российский официоз благополучно вернулся в наши дни, а затем против советской официальной трактовки истории, все равно рассматривали Россию как империю, которую надо постараться сохранить, очистив то ли от скверны самодержавия, то ли от советского тоталитарного наследия. При этом все «черные пятна» российской истории, если мы имеем дело с направлениями, оппозиционными официальной историографии, связывались с властью, но практически никогда серьезной критике не подвергались общество и народ. Они всегда были только жертвами власти, поэтому среди интеллигенции укоренилось убеждение, что смена власти быстро приведет к ликвидации наиболее кричащих общественных язв. Российские историки не ставили, да и сейчас практически не ставят вопрос о том, какие качества русского народа и особенности российского общества привели к тому, что российская история почти не знала демократической традиции, что уже к середине XIX века Россия очень серьезно отстала от наиболее развитых государств Запада и это отставание отнюдь не было преодолено в советский период. Традиция национальной самокритики так и не получила развития в российской историографии. Причина здесь во многом лежит в мощном цензурном давлении, которое она испытывала, а также извечной русской традиции причины собственных неудач искать не внутри себя, а во внешних обстоятельствах.
Для того, чтобы российская историческая наука вышла на некий среднеевропейский уровень, нашим историкам надо выйти из интеллектуального гетто, перестать смотреть на собственную историю как на нечто уникальное и отказываться от исторических сравнений, пусть даже они окажутся не в пользу твоей страны. В этом состоит честность историка. А ведь многие российские историки считают едва ли не криминалом упоминания о заимствованиях Россией тех или иных научных достижений или явлений культуры. Надо озаботиться выработкой исторических теорий среднего уровня, научиться корректно сравнивать собственную страну с другими странами, отказаться от обыкновения трактовать исторические факты «в свою пользу», а также избавиться от навязчивой «патриотической» опеки государства. Сомневаюсь, что в ближайшее время все это удастся сделать, но честным историкам надо по крайней мере к этому стремиться.
Борис Соколов,
кандидат исторических наук,
доктор филологических наук,
член Русского ПЕН-центра,
автор 63 книг по истории и филологии,
переведенных на латышский, польский,
эстонский и японский языки
Очень правильная статья
Б.Соколов это диагноз
Статья только укрепила давнее уважение к Борису Соколову (на полях — теория модернизации все же не сводится только к цивилизационному подходу даже в нашей историографии, хотя мысль автора понятна и, увы, имеет под собой серьезные основания)
На мой взгляд, ситуация обратная: русским (и историкам) присущи самокопание, самообвинения, самоуничижение, самоунижение. И этому соответствует и взгляд на собственную историю.
ХА-хА! А почему бы тогда г-ну Соколову не отказаться от стпени к.и.н. В знак протеста против состояния исторической науки. Ведь получается, что и степень ему присвоили неправильно.
А в конце все регалии, чтобы читающий был раздавлен авторитетом «доктора», мол он все знает куда мне до него.
История, как и математика, оказывается наукой точной. Только, если в математике вычисления могут вестись с точностью до одного знака или более, то всякий исторический процесс может быть описан:
• с точностью до безликой толпы-народа и «личности» — личности вождя, гения, великого и мудрого или низкого и подлого, в зависимости от того, с позиций какой концепции организации жизни общества (общественно-политической концепции) смотреть;
• в более сложном варианте описания толпа-народ по-прежнему остаётся безликой, но к личности вождя добавляются другие личности — сподвижники вождя, его враги и сподвижники врагов. Это — так называемые «исторические личности».
Но поскольку с «историческими личностями» в жизни и в деятельности оказываются связанными другие люди, принадлежащие безликой толпе-народу в историческом повествовании двух вышеописанных типов, то в прежде безликой толпе-народе можно выявить разного рода партии (части). Некоторые из такого рода партий существуют в течение непродолжительных сроков времени в пределах активной жизни одного поколения. Но другие партии воспроизводят себя в преемственности поколений, вбирая в себя новых людей на замену уходящим из жизни. Кроме того в обществе можно выявить и разного рода социальные группы: общественные классы; профессиональные корпорации; во многонациональном обществе в пределах государства и в составе человечества в целом — народы и народности, национальные меньшинства, и т.п. Соответственно, исторический процесс может быть описан:
• с точностью до определённых социальных групп;
Из числа такого рода социальных групп, особо выделяются те социальные группы, все представители которых так или иначе заняты большей частью политикой. Соответственно исторический процесс может быть описан:
• с точностью до церковного ордена или политической партии;
Однако не все такого рода социальные группы действуют открыто в публичной политике, некоторые из них таятся от общества, делая закулисную политику, или же, занимаясь ею, стараются произвести на окружающих впечатление, что они занимаются не политикой, а чем-то иным (например, собирают коллекции бабочек или занимаются каким-то «личностным совершенствованием» своих участников). Соответственно выявлению этого фактора в историческом процессе , исторический процесс может быть описан:
• с точностью до глобального заговора (например, многих поколений римских пап, российских императоров, коммунизма, фашизма, анархизма, гомосексуализма и т.д.).
Но поскольку заговоры стратегической направленности бывают многослойными (это полезно на случай провала, а также необходимо для канализации излишней политической активности непосвящённых и части противников целей заговора, вовлекаемых однако в заговор для управления ими, а равно — обезвреживания их деятельности по отношению к целям главного заговора), исторический процесс может быть описан:
• с точностью до внутренних «заговоров в заговоре», главенствующих над заговорами более низких уровней таинственности (например, масонства в Евро-Американской региональной цивилизации);
Однако и с заговорами не так просто, поскольку в каждом настоящем заговоре есть свой «мозговой трест», который задаёт цели заговора, определяет пути и средства их осуществления, контролирует ход выполнения планов и корректирует планы при необходимости; а есть и исполнительная периферия. Соответственно этому обстоятельству, исторический процесс может быть описан:
• с точностью до «мозговых трестов», самых глубинных во многослойных заговорах;
Однако и всё человечество, вне зависимости от его реальной или вымышленной внутренней структуры, только часть Мира. И соответственно этому обстоятельству, не надо с порога отвергать возможность того, что исторический процесс может быть описан:
• с точностью до отношений земного человечества с иными цивилизациями, иерархией сатаны и Царствием Бога — Творца и Вседержителя .