О странностях патриотизма

Комментарий к статье Льва Клейна «Фанаты и наука» (Трв № 3(72))

Утверждая, что природа фанатского движения иная, чем у патриотизма, автор показывает, что сам находится в плену иллюзий. Дескать, фанатов собирает вместе первобытный (или звериный) инстинкт, а патриотизм основан на любви. Любви к чему? Понятно, что значит любить конкретного человека, конкретное занятие. Но что значит любить народ, государство? М.Ю. Лермонтов объясняет, как он это понимает, но называет свою любовь «странной». А какая же любовь не странная? Которая основывается на «славе, купленной кровью»? В это легко поверить. Определение патриотизма как любви к своему народу и государству слишком неопределенно.

Я бы определил патриотизм, как увязывание самооценки с престижем и имиджем страны, с которой человек себя ассоциирует. Эта формула легко обобщается на любую общность и занятие.

Давно подмечено, что подавляющее большинство людей всю жизнь прилагает значительные усилия к тому, чтобы поднять свою самооценку, ощутить собственную значимость. Можно упомянуть по этому поводу и З. Фрейда, и А. Адлера. Наиболее логичный путь поднять самооценку — личные достижения. А если таковые в дефиците? Тогда надо создать видимость наличия таких достижений. Праведными и неправедными путями люди добиваются денег, власти, собственности, званий и т.д. Не бог весть какое достижение — создать, к примеру, коллекцию чайников. Но вклад в иллюзию оно вносит. Но есть и более простой путь. Надо ассоциировать себя с тем, кто эти достижения имеет, или с чем-то, что позволит создать иллюзию собственной значимости. «Моя страна самая большая», — и вроде я сам стал выше ростом жителей маленькой страны. Или наоборот: «Мы плюнули в морду этой, большой, и ей пришлось утереться». Неважно, что моих достоинств от этого не прибыло -иллюзия собственной значимости создается. Мои деды набили морду чьим-то еще дедам, — и моя самооценка ползет вверх. Мой «Спартак» обыграл их «Динамо», — и я ощущаю превосходство. А поклонники «Динамо» — досаду или озлобление от снижения (пусть временного и локального, ведь сама принадлежность к фанатскому сообществу возвышает в собственных глазах) самооценки. Так же, как многие патриоты, когда страна, с которой они себя ассоциировали, в результате известных событий уменьшилась и в размере, и в международном весе.

Патриотизм — это один из способов самообмана с целью поднятия самооценки. (Кстати, в том же номере ТрВ-Н приведены результаты статистического исследования, которые констатируют большую выраженность патриотизма в бедных странах, где возможностей как для самовыражения, так и для самообмана для большинства населения меньше, чем в богатых.) Герой, совершающий подвиги во славу отечества, добивается того же, что и стяжатель, набивающий свой карман, — повышения самооценки. Но если первый своими деяниями дает повод своим соотечественникам для самообмана, усиливающего их ощущение собственной значимости, и его носят на руках, то второй дает им повод для снижения самооценки («У него больше, чем у меня»), и его ненавидят.

И тогда возникает вопрос: как собираются учить школьников патриотизму инициаторы курса «Россия в мире»? Видимо, любить свою страну? Но какой любовью? «Странной», по Лермонтову? Что-то мне не верится, что они собираются учить любить «дрожащие огни печальных деревень» или «пляски с топаньем и свистом под говор пьяных мужиков». Скорее, они будут наставлять, как следует обманывать себя, чтобы это помогало самообману других.

Геннадий Козлов

http://trv-science.ru/2011/02/15/fanaty-i-nauka/#comment-3666

* * *

Странная любовь патриотизм!

Отзыв на мою статью «Фанаты и наука», появившийся на сайте ТрВ-Н, нацелен на разоблачение патриотизма как эгоистической и «неприличной» идеологии. Признаться, распространенные у нас высказывания ультрапатриотов, в прошлом именовавшихся «квасными», и казенная пропаганда патриотизма,которой все уши прожужжали, до того обрыдли, что я прочел всё это с удовольствием. За высокими словами о патриотизме, любви к родине и т.п. далеко не всегда кроются достойные мотивы, и трезвый взгляд на эти вещи вызывает симпатию, пусть даже читатель и уколол меня своим началом: «Утверждая, что природа фанатского движения иная, чем у патриотизма, автор показывает, что сам находится в плену иллюзий». Иллюзией этот читатель называет идею, что патриотизм основан на любви.

Пожалуй, в иллюзиях по вопросам патриотизма меня обвинить трудно. Взять хотя бы мои статьи в ТрВ-Н: «Самый умный народ и русофобия» (2008, № 15), «Сами с усами» (№ 19), «Петрики наступают на историю» (2010, № 53), «Варяги, антинорманизм и час истины» (№ 63), «Гомерическая история» (№ 64), «Почему я не уехал» (№ 67)… Может быть, мой комментатор всё-таки путает патриотизм с тем, что частенько выдают за патриотизм, накручивая на него то, что самому патриотизму не присуще? То, что делает справедливой максиму Сэмюэля Джонсона: «Патриотизм — последнее прибежище негодяя». К чему сводится собственно патриотизм? Возможно, не стоит относить к патриотизму примазывание к престижу страны (это уже от лукавого)?

Мой читатель понимает, «что значит любить конкретного человека, конкретное занятие. Но что значит любить народ, государство?» Простите, тут смешение понятий. Любить свой народ — это национализм, его крайнее выражение — шовинизм. А патриотизм означает любовь к Отчизне — и по смыслу слова (patria), и по употреблению. То есть любовь к территории: стране, городу, местности. Когда тебе комфортны и милы привычный пейзаж, климат, архитектура. Когда тебе легче жить с людьми, населяющими эту страну… Любовь к государству — вообще другое понятие. Оно искусственно примазывается к патриотизму, но означает нечто совсем иное. Это любовь к своей власти, к начальству, к его силовому аппарату, чиновничеству. Заслуженной она бывает очень редко, чаще навязывается. Руководители страны обычно очень заинтересованы как раз в этом типе «любви» — чтобы патриотизм воспринимался именно как обожание государства. Но это не патриотизм, а нечто, не имеющее общепринятого наименования (в чем, вероятно, и сказывается успешность государственной пропаганды), — ну, как его назвать? Этакий массовый этатизм что ли? Так как естественным порядком добиться такого обожания очень нелегко (для этого власти нужно, например, отказаться от множества привилегий), то и возникает соблазн поощрять и воспитывать ксенофобию — боязнь всего чужого и ненависть к нему.

Иногда приходится выбирать между старой властью и новой, между своей и чужой, между центральной и местной. А родину не выбирают. В ней рождаются и умирают. И к ней привыкают. Ведь человек — это территориальное животное. Точно так же, как мы больше любим своих детей, а не чужих (пусть и очень милых), своих, а не чужих родителей, свою семью («звериный инстинкт» — называет это мой читатель), точно так же нам милее, удобнее, уютнее своя страна, своя Отчизна — если, конечно, она не разочаровала нас окончательно. Да и в этом случае нам хотелось бы ее преобразовать, а не покидать. Это и есть «странная любовь» Лермонтова, обращенная на «дрожащие огни печальных деревень».

Патриотизму часто противопоставляют космополитизм — стремление быть «гражданином мира». В борьбе за утверждение патриотизма как государственной идеологии — этатизма — как только ни честили космополитов, обзывая их «безродными»! А между тем космополитизм может рассматриваться как крайняя разновидность патриотизма — если воспринимать всю планету как свою страну. После двух мировых войн, потрясших человечество, после изобретения атомного оружия, поставившего планету на край гибели, после экологических катастроф и осознания реальности космических катаклизмов, угрожающих существованию всей жизни на Земле, это понимание космополитизма становится всё более неизбежным и единственно возможным.

В новом мире патриотизм сохраняет смысл лишь как часть космополитического сознания единства человечества, как ступенька к нему, как начало. Европейские страны и государства на наших глазах постепенно сливаются в одно целое, причем не в рамках новой империи, а как федерация, истинный союз. Они всё больше объединяются в единое экономическое пространство с Америкой и другими развитыми странами. Союзы всех государств планеты (Лига Наций, Организация Объединенных Наций) становятся в этом смысле неизбежными. Процессам глобализации сопутствует множество негативных явлений, и поэтому у них полно противников. Однако эти изменения неотвратимы, и за ними следует изменение самого понятия патриотизма.

Лев Клейн