Чему учат на западном океане?

(см. также текст в авторской редакции)

Предмет моей статьи — французское образование. Я знаком с ним не понаслышке. Прежде всего, я сам уже 13 лет преподаю во французском университете. Кроме того, мой сын приехал во Францию в возрасте 9 лет, окончил школу и сейчас заканчивает университет. О французском образовании уже написано замечательное эссе Виктора Доценко, долгое время работающего профессором в университете Paris-6 и в École normale supérieure в Париже. Оно называется «Пятое правило арифметики», опубликовано в «Науке и жизни»¹. Всё, что там написано — святая правда. Поэтому я не скажу ничего фундаментально нового, однако читателя может заинтересовать мой собственный опыт и личные впечатления и к тому же я постараюсь более последовательно описать всю систему образования. Я живу в городе Нант близко от устья Луары на западе страны. Интересный город с богатым историческим прошлым. В раннем средневековье его пару раз брали и дотла сжигали викинги. Оттуда происходит Анна Бретонская – королева только что объединенной Франции в начале XVI века. При ней Бретань была освобождена от налогов. Следы этого сохранились доныне: на территории Бретани нет платных автострад! Через 100 с небольшим лет после воцарения Анны Бретонской и ровно за 400 лет до моего туда приезда славный король Анри IV провозгласил в Нанте свободу вероисповедания (так называемый Нантский Эдикт), и на этом в общем и целом закончились войны католиков и гугенотов. В XVIII веке город был важным французским морским портом, через который бодро шла «треугольная» торговля (из Европы в Африку везли ткани и бусы, из Африки в Америку – рабов, и из Америки в Европу – табак и сахар). Из колониального сахара в Нанте варили (и варят до сих пор) специальное монпансье. Во время революции там действовал кровавый комиссар Конвента Карье, топивший в Луаре целые баржи с пленными вандейскими повстанцами. Во время последней войны город, как и многие другие города севера и запада Франции, подвергся интенсивной американской бомбардировке, разрушившей исторический центр города. Город по российским меркам небольшой – во всей агломерации живет около полумиллиона. Один из лучших, если не лучший во Франции по качеству жизни. Много парков, близко океан…

1. Начальная школа

Я приехал в Нант в сентябре 1998 г. и сразу стал искать квартиру для семейства (они приезжали в ноябре). Я хотел поселиться близко от хорошей школы, куда ходил бы мой сын, и начал опрашивать «аборигенов», какая школа в Нанте лучшая. В процессе расспросов узнал новую для себя вещь: во Франции существуют две параллельные системы школ — так называемые государственные и «частные», или католические, школы. Государственные школы курирует непосредственно Министерство образования, как в России. Есть также аналоги РОНО, ОблОНО и т.д. Зато «частные» школы — это интересное, специфичное для Франции явление. Я поместил их в кавычки, потому что плата за обучение там достаточно символическая — около 500 евро в год. Это может позволить себе каждый француз. Но далеко не все это хотят. И дело даже не в том, что родителям жалко 500 евро (хотя и это тоже, французы — народ прижимистый!). Просто половина французов — атеисты и не хотят, чтобы их дети учились в религиозной школе! Пожив во Франции, начинаешь понимать, что общество там довольно сильно разделено на социалистическую левую и консервативную правую части, которые не очень сильно смешиваются. Между ними пролегает своего рода стена, напоминающая отчасти стену между мирами здорового и нездорового воображений в путешествии в описываемое будущее из третьей части «Понедельника» Стругацких. Итак, левые (в том числе большинство университетских профессоров) отдают детей в государственные школы, а правые — в школы «католические». Смешная плата за обучение говорит о том, что эти школы тоже на 95% содержатся государством. Программа и учебники в них такие же, как в государственных, — «ОблОНО» их тоже курирует. Разница в том, что желающие ученики католических школ время от времени ходят в школьную церковь. Есть также урок религии — но это что-то типа классного часа. Говорится, в основном, о том, что вести себя надо хорошо. Немного рассказывают о христианстве, но также и о других мировых религиях. Поговорив с разными, «левыми» и «правыми», французами, я усвоил, что католические школы в среднем лучше — учителя обращают больше внимание на учеников, лучше контингент самих учеников (в частности, мультикультурные дети в католические школы не идут). Туда я и решил отдать ребенка. Меня, имевшего всегда хорошие отметки по обществоведению и научному коммунизму, уроки религии смутить не могли!

Мне посоветовали определенную школу, Blanche de Castille, где традиционно училось и учится некоторое количество иностранных детишек, чьи родители работают в Нантской торговой палате. Для детей, не говорящих или плохо говорящих по-французски, там организован специальный урок «французский для иностранцев». Я пошел в школу и разговаривал с директрисой, пожилой дамой в живописном монашеском одеянии. «Вы, наверное, не католик, а православный», — обратилась она ко мне. «Я вообще-то физик», — вынужден был я смущенно пробормотать. Это ей не очень понравилось, но: «Ладно, мы берем всех желающих из нашего микрорайона», — был ответ. Через пару недель я снял квартиру в требуемом микрорайоне и записал ребенка в школу. Его вначале определили по возрасту — предпоследний класс начальной школы. Но недели через три, когда стало ясно, что он очень быстро, как губка, впитывает французский, а по математике ему равных в школе нет, его перевели в старший начальный класс (так называемый СМ2). Мне запомнились учебники истории, по которых их учили. Они содержали интересные рассказы о ранней средневековой французской истории — Карл Великий и всё такое. Вполне хорошие были учебники. Про историю, впрочем, речь еще будет впереди.

2. Коллеж

Прошла дождливая зима (снег, впрочем, мы тоже видели — в виде утреннего инея на ветровом стекле автомобиля), весна (февраль—апрель), пришел май. На следующий год ребенок должен был идти в среднюю школу (по-французски — college). Кстати, уточню, что всего в школе учатся 12 лет, с 6 до 18, по формуле 5 (начальная школа) + 4 (коллеж) + 3 (лицей). Перед переходом в коллеж я узнал, что не в нашей, а в другой «католической» школе в Нанте (St. Stanislas) существует специальный класс для умных детишек. Мы бы их назвали «одаренными». Во французском языке есть соответствующее слово (doue), но в данном случае использовалось другое слово (precoce), которое можно перевести, как скороспелый (fruits praxes — скороспелые сорта фруктов). Я пошел наводить справки, точнее, вначале послал жену. Жена сходила на собрание интересующихся родителей и принесла брошюру. Я раскрыл ее и… обалдел. Начиналась она с фразы: «Прежде всего мы хотим с негодованием отмести возможные обвинения в элитарности». И дальше: «Мы совершенно не собираемся заниматься таким гнусным делом, как воспитание элиты. Идеалы Республики: Свобода! Равенство! Братство! — для нас священны! А то, что специальный класс… понимаете, бывают интеллектуально отсталые дети, и никто не удивляется, что приходится создавать для них специальные классы и специальные школы, где обучение проходит по специальной программе и с использованием специальных приемов обучения, чтобы помочь этим детям решить их проблемы. Но у скороспелых детей ведь тоже есть свои проблемы. Главная проблема — это что они очень быстро соображают, быстро усваивают то, чему их хотят научить, и, пока учитель трудится, чтобы впихнуть ту же информацию в головы их обычных одноклассников, скучают на уроке и поэтому теряют к учебе интерес. Наша задача — помочь таким проблемным по-своему детям. Как мы хотим это делать? Ну, во-первых, они все усваивают быстро, и им не надо учиться столько же, сколько их нормальным сверстникам. Половины времени хватит. В освободившиеся часы они могут посещать кружки на разные темы — например, по геральдике или по астрономии. Далее — у таких скороспелых детей обычно плохой почерк. Чтобы бороться с этим, мы в качестве основного иностранного языка изучаем китайский и, значит, китайскую каллиграфию. Наконец, всё обучение проходит в тесном контакте с дипломированными психологами, которые будут постоянно наблюдать Вашего ребенка. Такое обучение будет продолжаться все 4 года коллежа. Потом эта программа кончается и наши (Ваши) скороспелые дети пойдут в лицей (старшие классы школы) средней, нормальной спелости. Мы надеемся, что наша программа поможет им адаптироваться, так что они смогут дальше учиться без проблем вместе со всеми остальными детьми». Я прочел всё это и не поверил, что они серьезно. «Быть может, — подумал я, — это просто такой дисклэймер, чтобы их не обвинили в элитарности и нарушении священных принципов, а на самом деле детей будут учить хорошо, как полагается учить в хорошей спецшколе». И пошел говорить с директором сам. Он более или менее всё подтвердил. Да, говорит, именно так — с геральдикой и каллиграфией — мы их и учим. Снова не поверил, и пошел к завучу — ответственному за младший класс средней школы. Когда я с ним говорил, я чувствовал себя отчасти как пациент на приеме у психиатра. И решил: куда угодно, но только не туда! Но чу! Оказалось, что в Нанте был еще один такой класс в третьей уже по счету в этом рассказе «католической» школе (Externat des Enfants Nantais) «И там геральдика, наверное», — подумал я, но на всякий случай пошел говорить с тамошним директором. И правильно сделал. Директор этот говорил совсем по-другому, как разумный человек: «Наша цель — дать воду жаждущим!» То есть дать способным и любознательным детям пищу для ума. И я отдал ребенка учиться в эту школу. Во Франции около 50 подобных классов (из них в Нанте — два). Принимают туда, с нашей точки зрения, по довольно странной процедуре — без экзаменов, но со справкой от психолога. Требуется пройти тест на IQ и набрать больше 130 очков. В общем, должен сказать, что этот класс был, пожалуй, действительно лучшим в Нанте. Не все дети там учились хорошо, но все-таки уровень учеников намного превосходил средний. Учителя тоже были относительно неплохими (по математике, по истории…), хотя можно отметить, как говорят французы, один бемоль. Директор старался направить в этот класс своих лучших учителей, но не всегда мог это сделать из-за протестов родителей детей средней спелости из соседних классов. В итоге, например, хороший историк преподавал в нашем классе два года из четырех. Потом его перевели в среднеспелый класс, а у нас ему на смену пришел весьма средний учитель, приверженец традиционного бурсацкого стиля преподавания.

Андрей Вольдемарович Смилга — физик-теоретик, закончил МФТИ и долгое время работал в ИТЭФ в Москве. С 1998 г. — профессор Нантского университета (Франция).

Последнее требует пояснений. Некогда в средневековых школах (и в русской бурсе тоже) требовалось заучивать наизусть большое количество текстов. Понимать содержание заученного не требовалось. Поэтому для большинства детей учение было неприятной, тяжелой работой, и стимуляция педагогического процесса розгами была производственной необходимостью. Так вот, во Франции значительно в большей степени, чем в России, сохранились следы этого подхода. Не в том, конечно, смысле, что детей порют, а в том, что заучиванию наизусть каких-то фраз, определений и т.д. придается до сих пор большое значение. Даже в математике! Когда мой сын в контрольной написал «последняя цифра» (речь шла о признаке делимости на 2), учительница это перечеркнула и написала поверх «цифра единиц», как было в учебнике. Формальной стороне учебного процесса придают значения все учителя. Достаньте тетрадочки, отчеркните поля, положите линейки справа… Учительница математики выходила немного за рамки стандартной школьной программы. В то время проходила парусная гонка Vandee Globe, стартовавшая недалеко от Нанта (там участвовал, в частности, наш Конюхов). Каждый ученик выбрал своего любимого яхтсмена, отмечал его продвижение на карте и высчитывал пройденное расстояние. Чтобы найти расстояние между близкими точками на сфере, надо уметь найти диагональ прямоугольного треугольника и учесть тот факт, что длина параллели меньше длины меридиана. То есть фактически надо понимать, что такое синус (даже не называя его по имени). Не бог весть какой бином, конечно, для 13-летних подростков, но всё же… Безусловно, мой сын, имея умеренно компетентного в математике папу и обладая собственными неплохими способностями, знал намного больше, чем то, чему учили в школе. В этом скороспелом классе — тоже. В итоге его попросту выгнали с уроков. «Сиди в библиотеке, — сказали, — делай что хочешь и приходи только на контрольные». Так он «проучился» математике до конца школы.

3. Лицей

Это последние три года школы. Лицеи бывают двух типов: естественнонаучные (в таком учился мой сын) и литературные. И есть также профессиональные лицеи — аналоги наших ПТУ. «Скороспелый» класс по окончании коллежа был расформирован, и у нас был выбор — оставить сына в лицее при той же школе или отдать его в другой, уже государственный, о котором я получил хорошие рекомендации. Мы выбрали второе и, наверное, зря. Школа оказалась так себе. Учитель математики говорил перед контрольной: «Конечно, неплохо было бы, если бы вы помнили наизусть таблицу умножения. Но если кто ее помнит нетвердо, я не буду возражать, если он положит на парту ксерокс и будет туда подсматривать». Очень скоро моего сына выгнали с уроков математики и там… Чему же учат во французских школах? Про математику я уже немного написал. В принципе, программа включает, как и везде, алгебру, геометрию и в выпускном классе элементы тригонометрии, но всё это на гораздо более низком уровне, чем в России. Можно об этом судить по учебникам. Есть несколько разных учебников по математике и остальным предметам — у школы есть выбор. Я не видел современных русских учебников, но от известных мне советских учебников известные мне французские отличаются значительно лучшим качеством полиграфии, цветными красивыми иллюстрациями, крупным шрифтом основных определений и т.д. Но содержания там намного меньше. Большинство фактов геометрии, например, постулируется, но не доказывается как теоремы. Основные формулы тригонометрии, такие, как синус двойного угла, также приводятся без доказательств. Розог в школе нет, и никто из детей этих формул не помнит (студенты университета, где я преподаю, тоже…) Есть два естественнонаучных предмета: физика, объединенная с химией, и Sciences de la vie et de la Terre, т.е. в основном биология. Программа по биологии сравнима с программой российских школ, но по физике и химии ее уровень очень низкий — еще намного ниже, чем по математике. Учат, конечно, французскому языку. В младших классах учат грамотно писать, а в старших — это урок литературы. Но систематического курса французской литературы попросту нет! Во всех классах вплоть до первого года лицея учитель выбирает сам одну-две книги, которые детям нужно прочитать за год. Не обязательно классику и не обязательно книги французских авторов — они могут быть переводными. Некоторые дети их прочитывают, но большинство — нет. Книги обсуждаются в классе, так что даже не читавшие их дети могут прекрасно писать по ним сочинения и т.д. Экзамен по французскому устраивают в конце второго года лицея, на год раньше, чем по остальным предметам. Соответственно, весь этот год на уроках французского детей готовят к выпускному экзамену. Из некоторого программного набора книг учитель выбирает, скажем, всего десять отрывков по десять страниц, которые изучаются целый год. По ним пишутся сочинения, где должны строго соблюдаться определенные правила: план, общий объем, раскрытие темы и т.п. Ученик знает, что на экзамене ему попадется один из этих уже изученных, разжеванных учителем отрывков. Понятно, к какому результату приводит такое обучение. Во Франции, как в Греции и как в России, есть всё — в том числе и начитанные люди с широким гуманитарным кругозором. Мало, но есть. Но начитались и образовались они не в школе, а вне и помимо нее. Изучают иностранные языки. Конечно, английский. Есть также второй иностранный язык — большей частью испанский или немецкий. В некоторых школах и классах (так называемые classes europeennes) язык учат прилично, на уровне наших языковых спецшкол. В среднем же французы владеют английским языком не очень хорошо — пожалуй, лучше, чем русские, но ненамного. Но хуже, чем в Германии и намного хуже, чем в Голландии. В большинстве школ основной иностранный язык — английский, но есть школы с другим основным языком: арабским, китайским, в том числе и с русским (в советскую эпоху у левой фрондирующей и антиамерикански настроенной интеллигенции было модно отдавать детей в школы с изучением русского языка). Учат также древние языки — латынь и греческий. В основном, как второй и третий иностранный язык. В гуманитарных лицеях это обязательный предмет. Наконец, есть предмет «История и география». Систематического курса мировой и даже французской истории в школе, однако, нет. Нет даже хорошо определенной одинаковой для всех программы. Учитель может рассказывать о разных событиях и эпизодах прошлого более или менее по своему выбору. В частности, тот хороший историк из коллежа моего сына, о котором я упоминал, полгода проходил с детьми историю ислама. Но если спросить любого француза (университетского профессора, кого угодно): «Назовите даты Столетней войны», — ответит один из ста. А «Трех мушкетеров», если вернуться к литературе, вообще никто не читал. Мне, по крайней мере, такой человек пока не попадался. В выпускном классе литературы уже нет, зато есть философия. Ее изучают примерно так же, как литературу в предыдущем классе. То есть труды самих философов не читают, но читают учебник и слушают разъяснения учителя. А потом пишут сочинения по упомянутым строгим правилам…

4. Выбор пути

Итак, 18-летний юноша или девушка сдали экзамен на аттестат зрелости (baccalauréat по-французски). Кем работать ему/ей тогда? Чем заниматься? Специфика Франции — это наличие двух параллельных систем университетов: обыкновенные государственные университеты и так называемые Grandes Écoles (высшие школы). В государственный университет может поступить без экзаменов на любой факультет любой выпускник школы, обладатель аттестата. Я преподаю физику и математику именно в таком университете. Grandes Écoles существуют со времен Наполеона. И это совершенно другая песня. Чтобы попасть туда, нужно сдать сложные экзамены. Происходит это не сразу по окончании школы, а через два года. По нашему, Grandes Écoles начинаются с третьего курса.

Необходимые знания для сдачи экзаменов приобретаются в специальных учебных заведениях, которые называются classes préparatoires — подготовительные классы. Мой сын учился в одном из лучших таких классов — Луи ле Гран в Париже. Программа там университетская. (Я видал учебники. Она примерно соответствует программе двух лет мехмата, физфака или физтеха. Может быть, чуть попроще.) Но система школьная. То есть детишки (уже собственно не детишки, а здоровые лбы) приходят к восьми утра в класс. Происходит урок. На каждом уроке дается домашнее задание. Тетрадки с письменными заданиями сдаются, а устные уроки отвечаются в классе. Последний процесс по-французски называется почему-то lа colle (основное значение этого слова — клей).

То есть молодой человек с какими-то амбициями, с желанием чему-то выучиться и сделать карьеру идет после школы в один из таких «подготовительных классов», учится там два года и потом пытается сдать экзамен в одну из высших школ. Их много разных. Самая известная — это Высшая нормальная школа (École normale supérieure) в Париже (есть еще две таких нормальных школы — в городке Кашан под Парижем и в Лионе). В Высшей нормальной школе есть разные факультеты, в том числе гуманитарные. Набор на каждый факультет — человек 40. Экзаменов много, конкурс большой (20 человек на место), глаза горят и хвост длинный!

Помимо «нормальной», есть и другие высшие школы. Есть Политехническая школа в пригороде Парижа Палезо. Первоначально это было училище для военных инженеров. И сейчас до сих пор студенты École Polytechnique проходят полугодовые армейские сборы. Впрочем, в армии ее выпускники обычно сейчас не служат. Чаще всего они идут в бизнес, но могут сделать и академическую научную карьеру (хотя это более естественно и обычно для выпускников Нормальных школ). Я лично знаю трех выпускников École Polytechnique. Один из них — физик, работающий у нас в лаборатории. Другой был у нас аспирантом, и аспирантом не лучшим — диссертацию он так и не защитил. Третий пошел по нетривиальному пути. Он работал несколько лет в некоей французской строительной фирме в Москве (он поляк по происхождению, и ему легко было выучить русский язык), а сейчас у него собственная маленькая фирма в Киеве.

Надо сказать, что во Франции выпускники Нормальных и Политехнической школ высоко котируются. Им очень легко найти работу, и они, как правило, быстро делают карьеру. Из самых престижных следует также упомянуть Национальную школу администрации (École nationale d’Administration, ENA) — нечто среднее между МГИМО и советским ВПШ.

Ее выпускники работают, соответственно, в администрации (центральной и региональных) и часто идут в политики, пытаясь избраться на выборные должности.

Есть много школ второго эшелона. Например, Écoles des Mines. Когда-то там готовили горных инженеров, но теперь это политехнические вузы со множеством разных специальностей. Таких «горных школ» во Франции семь. В Нанте тоже есть одна. Она в основном специализируется на информатике, энергетике и энергосбережении. Я знаю молодую выпускницу одной из таких школ, которая занимается сейчас математическим моделированием в какой-то страховой компании и хорошо зарабатывает.

Во всех перечисленных вузах за обучение платить не надо. Ну разве что символическую сумму типа тысячи евро в год. То есть все они содержатся государством. Франция — социалистическая страна! Есть, впрочем, также разнообразные по-настоящему частные вузы с серьезной несимволической платой. Прежде всего, разные écoles de commerce. О них я знаю достаточно мало… В элитной Высшей нормальной школе не только не надо платить, но государство само платит студенту достаточно приличные деньги. Я поговорю о «нормальной школе» позже.

5. Государственные университеты

Итак, способные молодые люди с амбициями поступают в подготовительные классы и потом готовятся к сдаче экзаменов в одну из высших школ. Все остальные либо пытаются найти работу сразу после школы (но это очень сложно, во Франции огромное количество молодых безработных), либо продолжают учиться, записавшись в один из государственных университетов. Вступительных экзаменов там, как я уже сказал, нет, и поэтому уровень студентов-первокурсников — это поистине что-то по ту сторону добра и зла…

Первые годы после приезда в Нант, пока я совершенствовался во французском языке, я вел лабораторные работы у первокурсников. Одна из лабораторок была про качение по наклонной плоскости. Сижу, наблюдаю за процессом. Вдруг один из студентов обращается ко мне:

— Месье, а я все делаю, как указано в методическом руководстве, и получаю ноль для средней скорости!

— Ну как же ноль? Шарик же катится…

— Не знаю, делаю все по методичке и получаю ноль.

— Ну, покажите…

Показывает. Полминуты я не мог сообразить, потом понял. Там были какие-то буквы — элементарное алгебраическое выражение. Но если перевести это на язык арифметики, то студент утверждал, что (12-6)/(4-2) = 0. Интересно, сообразите ли вы тоже — по какой логике это ноль? Ответ — в конце статьи².

В общем, ужас-ужас-ужас. Точнее, ужас-ужас-ужас был 13 лет назад, когда я только приехал во Францию. Сейчас уровень еще сильно по сравнению с тем временем упал и это, как минимум, ужас-ужас-ужас-ужас-ужас. Сейчас большинство студентов не может при всем желании усвоить программу университетского обучения. Раньше на уровне первого-второго курсов проводился отсев, самые темные уходили, и оставшиеся были на уровне ужас-ужас и даже просто ужас. А сейчас, если провести такой отсев, никого попросту не останется. И возникнет тогда вопрос, что нам, профессорам, делать. Мы не хотим скандала и снижаем требования на переводных экзаменах. В результате уровень ужас-ужас для большинства студентов третьих-четвертых курсов — это недостижимая мечта…

Однако нет правил без исключений. У меня был один сильный студент. Я его учил на втором и третьем курсе. Потом он перевелся в Париж, окончил там университет, защитил диссертацию и стал ученым. Сейчас он постдок в сильном немецком научном центре. Парень этот происходит из глубинки — какой-то глухой бретонской деревни. Поэтому он не поступил после школы в подготовительный класс — никто ему, наверное, этого не посоветовал. В Париж он перевелся не в Высшую нормальную школу, конечно, (это невозможно), но в один из парижских государственных университетов, где контингент может быть чуть лучше, чем в Нанте. Но парень был действительно способный и смог освоить всю необходимую науку по книгам, сравнявшись и потом опередив «нормальенов» и «политехнисьенов».

Есть, впрочем, один университетский факультет, где ситуация принципиально другая. Это медицинский факультет. Медицинских школ нет, все французские врачи — это выпускники университетов. Они поступают на первый курс без экзаменов, но 95% не сдают весеннюю сессию и не переходят на второй курс. Не перешедшие часто остаются на первом курсе на второй год и снова пробуют сдать. Не сдавшие окончательно отсеиваются, а те, что сдали, продолжают учиться медицине уже в нормальном неистеричном ритме. Врачи, кстати, во Франции хорошие. Намного лучше, например, английских. И сравнимы по уровню с московскими врачами. (Я не говорю, конечно, об уровне оборудования поликлиник и больниц, условиях содержания в больницах и проч. Всё это во Франции, безусловно, намного, намного лучше.)

Разница между университетскими факультетами выпукло проявляется во время забастовок. Вы слышали, конечно, что забастовки — это во Франции типа национального спорта. Бастуют все. Университеты тоже. Иногда и профессора (были недавно мощные общенациональные забастовки с протестами против повышения пенсионного возраста; они не помогли…), но чаще одни студенты. Но не всякие студенты. Медицинский факультет не бастует никогда. Юридический — по-моему, тоже (здесь я не уверен). Зато факультет филологический начинает бастовать первым и заканчивает последним. Иногда студенты захватывают кампус и могут повредить университетское имущество, если декан не озаботился вовремя закрыть на ключ все аудитории. Топором двери всё же не взламывают. Что касается естественнонаучного факультета (я не оговорился, именно так факультет называется; на нем есть отделения математики, физики, химии, биологии, и информатики), то он бастует, но не так долго, как филологи. Скажем, месяц вместо полутора. Интересно, что в 2007 г., когда во Франции были мощные забастовки против некоего закона о найме на работу молодых людей и когда мой сын был в выпускном классе лицея, забастовки были и там, в лицее!

Это довольно любопытно происходит. Дети не учатся, но приезжают в лицей и каждый день (или через день) устраивают общие собрания с голосованием — продолжать забастовку или нет. Так вот, уже на излете забастовки (в тот раз она, кстати, завершилась успехом — закон отменили) ученики выпускного класса хотели уже этот бардак прекратить и вернуться за парты. Но ученики двух младших классов лицея хотели еще погулять и побазарить. И забастовка продолжалась еще неделю, члены ученического забастовочного комитета ходили по школе и не пускали внутрь учителей. Высшая нормальная школа не бастовала, по-моему, совсем в 2007 г. В прошлом году, когда речь шла о пенсиях, забастовки там были, но продолжались всего неделю.

В общем, глядя на моих нынешних студентов, на большинство из них, я совсем не понимаю, что они будут делать после окончания университета. Где они смогут работать?.. По статистике, впрочем, половина выпускников физического отделения устраивается куда-то на работу в течение пары лет после окончания. Не знаю куда, но устраиваются…

6. Высшая нормальная школа

Это лучший университет Франции. Поступившие туда имеют статус государственных чиновников и четыре года получают зарплату. Не стипендию (bourse), а именно зарплату (salaire). И это неплохие деньги — 1250 евро в месяц. Для молодого бессемейного человека, живущего в дешевом общежитии, это существенно больше, чем ему нужно на жизнь. Можно делать накопления. Кроме того, годы учебы в École normale supérieure засчитываются как рабочий стаж для пенсии.

Как же Франция учит своих элитных студентов? Увы, не так хорошо, как могла бы. Я с большим удивлением узнал недавно, что нормальены учатся в стенах Школы только первый год и часть второго года. А потом, начиная примерно с середины второго года (по нашему — четвертого курса) студенты оказываются предоставлены сами себе. Они разбредаются по всем университетам Парижа и слушают курсы там (а не в стенах École normale) по своему выбору. Четкой системы, к которой мы привыкли (обязательные общие курсы для всех; курсы, зависящие от выбранной специализации; может быть, «на десерт» — парочка курсов по выбору), там нет и в помине.

В результате у студентов возникают пробелы в образовании. Они не изучают всего того, что должен знать будущий ученый. Конечно, можно добрать пропущенное в студенческие годы потом самостоятельно, и многие так и делают. Но многие и не делают… С особой уверенностью я утверждаю, что студентов плохо учат физике. Я видел программу курса по квантовой механике. Она зияет некоторыми довольно странными пробелами. Почему-то нет (или почти нет) квазиклассики. Так что один из моих коллег читает там для желающих спецкурс: квазиклассика в квантовой механике.

Мне кажется, что это отрыжка всё той же схоластической традиции, о которой я говорил раньше, рассказывая про французскую школу. Действительно, если учеба состоит в заучивании наизусть, то более или менее всё равно, в каком порядке это всё заучивать. Но физика, наука о том, как устроен мир, представляет гармоничное здание. И когда человек изучает физику, он как бы заново строит это здание в своем мозгу. А нельзя возвести крышу над зданием с плохим фундаментом, где не хватает половины стен. В общем, по-настоящему сильные и хорошо образованные молодые физики во Франции очень редки. Об этом я могу судить сам. С математикой дело обстоит, кажется, получше. Во-первых, Франция — это страна с очень глубокими и давними именно математическими традициями (Ферма, Пуанкаре, Серр, Гротендик,…). Во-вторых, математика немного более фрагментарна что ли, чем физика. Можно сказать, что это не одно здание, а комплекс из нескольких корпусов, или скорее готический замок с башенками. Можно, вообще говоря, жить в одной из таких башен и не заходить в соседние… Хотя всё равно. Настоящие большие математики хорошо знают все башни в своем замке. Может быть, не до интимных подробностей, но общую конструкцию — знают. Да и о физике лучшие из них имеют достаточно приличное представление.

Я не буду таким категоричным, как Доценко, и не возьмусь судить, насколько хороши нынешние молодые французские математики, но рискну всё же предположить, что выпускник «нормальной школы» не обладает в силу недостатков системы обучения необходимыми знаниями, которые могут ему позволить получить по-настоящему крупные научные результаты.

7. Заключительный плач с оптимистической концовкой

И всё же основа хорошей науки, да и всего другого хорошего (индустрии, военной мощи), — это школа. Во Франции школа нехороша. Минимум по двум причинам. Во-первых, ввиду «равенства и братства» нет развитой системы спецшкол, где собирались бы одаренные (а не скороспелые) дети, которые изучали бы разные науки и гитики, с ними связанные, намного лучше и глубже, чем это может сделать средний ученик. А если вы скажете, что бог с ними, с одаренными, они и так чему-то выучатся, а главное для государственных школ — это учить основную массу своих граждан, я оспорю этот тезис. Дело в том, что человеческое общество неоднородно. Имеется распределение людей по способностям, знаниям, по росту, по богатству. Эти распределения имеют пирамидальную форму. И так жизнь устроена, что если вы обрубите верхушку такой пирамиды, вы не получите ту же исходную пирамиду с обрубленной верхушкой. Происходит перестроение, и образуется другая пирамида, но уже с меньшей высотой. Высота ее будет меньше также и на среднем уровне. На этом меньшем среднем уровне остановится теперь основная масса граждан, лишенная прежнего высокого ориентира.

Вторая причина специфически французская — родимые пятна схоластического средневековья. Я об этом писал.

Человек, как известно, не просто смертен, а внезапно смертен. И школа французская не просто плоха, она с течением времени становится всё хуже и хуже. Это реальность, данная в ощущениях: я вижу это по своим пришедшим из школы студентам. Такое ухудшение не специфично, конечно, для Франции. Школы становятся хуже, а люди становятся глупее во всех странах.

И у нас, в России, — тоже. Школа, как ни странно, не так уж плохо пережила ельцинское бесхлебное десятилетие — в том смысле, что осталась неразрушенной. Намного более серьезным для нее ударом под дых (ударом по школе и по университетам тоже) послужил ЕГЭ (не к ночи будь помянут). Но и это только полбеды. Настоящая же беда наступит, если школьная реформа с упразднением половины обязательных предметов, которую пытаются нынче протолкнуть власти, вступит в силу.

А оптимистическая концовка состоит в следующем. Быть может, русскую школу ничего хорошего не ждет. В любом случае она будет, видимо, становиться всё хуже — против мировой тенденции не попрешь (я не обсуждаю сейчас вопрос о причинах). Но во Франции (и, насколько я знаю, также во всех других европейских странах и в США) школы сегодня намного хуже, чем в России. И продолжают ухудшаться. А это значит, что, несмотря на печальное абсолютное ухудшение, есть надежда в ближайшем будущем сохранить относительное лидерство.

¹ www.nkj.ru/archive/articles/457/

² «Решение» задачи: (12-6)/(4-2) = 12/4 — 6/2 = 3-3 = 0.