Диалектика принципов

У нас принято думать, что прелести научной геронтократии связаны только с запредельным возрастом наших боссов и что молодым талантам трудно пробиться только у нас. Да нет, бывает и «у них». Реже, но бывает. Судьба Дэвида Кларка (David Leonard Clarke, 1937-1976) тому свидетельство. За свою короткую жизнь (не дожил до сорока) он выпустил несколько толстенных томов, перевернувших мировую археологию и ставших сенсацией, но был всего лишь ассистентом в Кембридже, работал тьютором (наставником, обязанным регулярно проверять индивидуальные занятия студентов) и умер за день до присвоения ему звания ридера (доцента). Кафедрой ведал противник Новой Археологии Глин Дэниел (Glyn Daniel), которого Кларк на свою беду язвительно покритиковал.

Зато полтора десятилетия спустя после смерти Дэвида в память о нем учредили мемориальные Кларковские лекции, на которые раз в два года должны были съезжаться археологи Британии и для прочтения которых предстояло приглашать мировые светила. Мне была оказана честь прочесть первую такую лекцию, хотя вследствие «изгибов» моей жизни я тогда не имел ни степени, ни звания, ни должности (а было мне уже больше шестидесяти лет). Получив это приглашение в 1990 г., я имел два года на подготовку. Разумеется, я решил посвятить эту лекцию проблеме, которой Кларк занимался больше всего.

В Новой Археологии Кларк считался основоположником «аналитического» крыла. Его главный труд жизни назывался «Аналитическая археология» (1968). Под влиянием Новой Географии и аналитической биологии Кларк увлекся аналитической философией науки — неопозитивизмом. Там царила идея «аналитической машины» — мечта создать такой логический механизм, такой набор методов, чтобы подвергнутый анализу материал автоматически и неизбежно приводил любого к одним и тем же выводам. Идея сама по себе очень привлекательная, хорошо сочетающаяся с современной компьютеризацией науки, но, к сожалению, плохо поддающаяся осуществлению и в абсолютном своем воплощении, вероятно, не реализуемая вообще. Однако как умозрительный идеал эта идея довольно продуктивна, при попытках ее реализации удалось добиться совершенствования методики исследований.

В работе над этой «машиной» приходится заниматься аксиоматизацией науки (в частности, археологии), т.е. отыскивать те исходные положения, те принципы, те аксиомы, которые лежат в основе данной науки и из которых логически выводятся все ее теоремы. Вот я и озаглавил свою лекцию «Принципы археологии». Для археологии можно, конечно, говорить о принципах, из которых выводятся правила раскопок, но археология как таковая, как обработка материальных источников для истории, покоится прежде всего на принципах интерпретации. Древние вещи нужно понять, истолковать их исторический смысл.

Есть два пути выявления таких исходных принципов. Один — философский: построить их систему исходя из общей картины мира, логически обосновать эту систему, показав ее необходимость и полноту. Другой — эмпирический: выявить в реальной совокупности исследований те принципы, которые подпирают все другие. Поскольку я не философ, а археолог и обращаюсь к археологам, я предпочел второй способ, более понятный моим коллегам.

Но, перебирая массу археологических исследований и выявляя один за другим эти исходные принципы, я внезапно заметил, что на всякий такой принцип можно найти другой, прямо противоположный, из которого также многое в науке вытекает. Взять, скажем, принцип актуализма: ныне действуют те же законы, которые действовали в глубоком прошлом, что и обеспечивает методику аналогий — перенесение современных объяснений на далекое прошлое. Без этого принципа нет археологии. «Вся археология есть аналогия», — говорил тонкий теоретик археологии Чжан Гуанчжи. Но ведь и принцип историзма никто не отменял: у каждой эпохи свои законы, нельзя безоговорочно переносить современные объяснения на глубокое прошлое, можно впасть в грубые ошибки!

В основе археологии у меня выстроилось шесть таких пар. Детерминизму противостоит индетерминизм, и оба могут быть подкреплены бесчисленным количеством примеров. Универсализму противоположен партикуляризм, и оба эти принципа организации материала и исследования действительны в археологии. Корреляция материального с нематериальным также чрезвычайно важна для археологии — иначе археология не работает за пределами истории материальной культуры, но ведь и полисемизм объектов культуры действует и нарушает искомую корреляцию. Единством законов мира (униформизмом) обусловливается принцип актуализма, а он, как уже сказано, противоречит историзму. Системная упорядоченность в культурном материале всегда ищется и часто находится, но и нерегулярность характерна для культуры. Наконец, археологического материала обычно достаточно для каких-то выводов, лакуны удается компенсировать смежными источниками, но археолог всегда сознает принципиальную неполноту своего материала.

В этом перечне каждый из основополагающих принципов антиномичен другому, также валидному, также справедливому. Мне вспомнилась максима Нильса Бора, согласно которой самые важные утверждения науки столь глубоки, что противоположные тоже верны.

По-видимому, это проясняет одну из причин, по которой «аналитическая машина» в абсолюте не реализуема в науке. С другой стороны, это позволяет определить основные черты компьютеризации в той мере, в которой она нацелена на создание «искусственного интеллекта» ученого. Приходится строить ее на сотрудничестве двух виртуальных машин, а для решения противоречий, лежащих в их основе, предусмотреть еще и третью машину — для нахождения баланса.

Напрашивается аналогия с конструкцией человеческого мозга, у которого два разнодействующих полушария, а синтез их активности осуществляется в продолговатом мозгу.

Я читал эту лекцию 26 января 1993 г. в Кембриджском университетском театре. Зал был полон, все были в мантиях, я один был без мантии и только что снявший повязки: у нас девяностые были бурными, на меня перед самым отъездом напали бандиты, избили и ограбили (отняли чемодан с вещами в дорогу и компьютер). Всё же лекцию я отчитал успешно, зал отметил ее долгими аплодисментами, устроитель всего мероприятия Ян Ходдер, ученик Кларка, сиял. Мне показалось тогда, что он радовался тому, что мероприятие, за которое он был ответственным, прошло успешно. Теперь я понимаю, что его ликование было вызвано еще и тем, что он, уже тогда лидер постпроцессуализма (постмодернизма в археологии), был воодушевлен главной идеей моего выступления: она ведь подвергла сомнению упования модернистов на прямую логику объяснения и на сциентификацию изучения культуры. На основе этой лекции в 2001 г. я издал в России книгу «Принципы археологии».

Наверное, это был мой самый успешный день в науке. После лекции был прием у Мастера (главы) Питерхауза — древнейшего колледжа Кембриджского университета, но это уже материал для мемуаров (я его там и описываю — «Трудно быть Клейном», 2010). А здесь я окончу этот рассказ тем же, чем я окончил и лекцию — еврейским анекдотом. К ребе пришел еврей и пожаловался на соседа, который отнял у него сына, объявив мальчика своим. Раввин выслушал и вынес решение, что мальчик должен быть возвращен: «Ты прав, это твой сын». Прибежал встревоженный сосед и изложил свои претензии. Мальчик был зачат в первом браке женщины, и достаточно на него взглянуть, чтобы увидеть, на кого он похож. Ребе сказал: «Да, ты прав, можешь и дальше воспитывать ребенка». Присутствовавший при сем ученик раввина не выдержал и почтительно возразил: «Ребе, как же так? Оба объявлены правыми, но это невозможно. У ребенка может быть только один отец!» — «И ты тоже прав, мой сын», — был ответ.