Открытые вопросы войны
Этот номер газеты выходит в канун 70-летия со дня начала Великой Отечественной войны (22 июня 1941 г.). В ТрВ-Наука № 72 от 15 февраля 2011 г. была опубликована статья историка Бориса Соколова «История Великой Отечественной войны как наука» [1], вызвавшая бурные дискуссии в блогах и даже недовольство среди ряда наших читателей. Публикуем на эту тему полемическую заметку военного историка Алексея Исаева, в которой он объясняет, почему подсчеты Б. Соколова кажутся ему неверными. Рядом также публикуется ответ Б. Соколова, в котором он отвечает А. Исаеву и поясняет свою методику расчета числа погибших среди военных и гражданского населения СССР. Кроме того, мы приводим независимые комментарии питерского историка Кирилла Александрова из СПбГУ и московского историка Никиты Соколова об открытых вопросах науки в трагической истории войны. Надеемся, что статьи и комментарии исследователей позволят нашим читателям увидеть более широкую перспективу научных дебатов, ведущихся о Великой Отечественной войне.
Алексей Исаев — автор 20 книг о Великой Отечественной войне, выпускник МИФИ, работавший в Российском государственном военном архиве и Центральном архиве Минобороны России, не раз выступавший в эфире «Эха Москвы» [2]. В 2007-2010 гг. он являлся сотрудником Института военной истории Министерства обороны РФ.
Больше всего в статье Бориса Соколова меня удивило отстаивание права автора на публикацию любых, даже самых абсурдных утверждений. Борис Вадимович так прямо и пишет: «любой ученый, и в том числе историк, в своем исследовании должен обладать абсолютной свободой в критике теорий и интерпретаций фактов, равно как и в высказывании любых суждений, самых парадоксальных и абсурдных».
С такой позицией никак нельзя согласиться. Общество доверяет историкам поиск истины, а не выписывает им индульгенцию на «парадоксальные и абсурдные» высказывания. С этим успешно справляются едва ли не каждый день менее квалифицированные граждане, представители СМИ и люди искусства. Историкам потом достаются авгиевы конюшни в массовом сознании, которые приходится терпеливо разгребать.
О мифических советских планах нападения на Германию. Соколов пишет нам о том, что существуют «факты, которые можно объяснить только наличием таких планов и ничем другим». Как он считает, к числу таковых относятся: «резолюция заместителя начальника Генштаба генерала Николая Ватутина на мартовском 1941 г. плане развертывания Красной Армии на Западе: «Наступление начать 12 июня», — и решение Политбюро от 4 июня 1941 г. о формировании к 1 июля 238-й стрелковой дивизии из поляков и лиц, знающих польский язык».
Это заявление представляется в данном случае недостаточно обоснованным. Во-первых, как известно, наступление Красной Армии 12 июня 1941 г. не началось. Более того, даже на 22 июня 1941 г. группировка советских войск не носила наступательного характера. Так что нельзя сказать, что наступление было просто отложено, несмотря на полную к нему готовность. Во-вторых, нельзя ставить знак равенства между наступлением как военным действием и агрессией как политическим актом. План первой операции советских войск по предвоенным разработкам был наступательным. Высшее военное руководство СССР исходило из сценария вступления в войну, аналогичного Первой мировой войне. С постепенным нарастанием политической напряженности и периодом мобилизации и развертывания войск сторон после формального начала войны.
Соответственно, пометка о начале наступления может быть расчетной датой при анализе сроков возможного начала первой операции в случае начала войны. Можно выдвигать различные версии о смысле этой пометки, но одно можно сказать точно: безусловным доказательством намерения СССР напасть на Германию она не является. Тем более странно объявлять таким признаком формирование каких-либо частей или соединений с совершенно неопределенным временем использования. Приближение войны чувствовалось, и к ней готовились.
Наиболее серьезным и показательным является вопрос о потерях. В советское время ему уделялось недостаточно внимания, и последствия не заставили себя ждать. Стали называться совершенно фантастические цифры. Соколов пишет: «Согласно нашей оценке… потери советских Вооруженных Сил убитыми и погибшими составили около 27 млн человек, что почти в 10 раз превосходит потери вермахта на Восточном фронте». Однако эта цифра должна сходиться хотя бы с общими данными о количестве граждан СССР, одевавших военную форму в 1941-1945 гг. К началу войны в армии и на флоте числилось 4 826,9 тыс. человек плюс 74,9 тыс. человек из формирований других ведомств, состоявших на довольствии Наркомата обороны. За годы войны было мобилизовано (с учетом находившихся на 22 июня 1941 г. на военных сборах) 29 574,9 тыс. человек. Эта цифра по понятным причинам не учитывает повторно призванных.
Таким образом, всего было привлечено в Вооруженные Силы 34476,7 тыс. человек. На 1 июля 1945 г. в армии и на флоте оставалось 12 839,8 тыс. человек, в том числе 1 046 тыс. человек — в госпиталях. Проведя несложные арифметические вычисления, мы получаем, что разница между количеством привлеченных в армию граждан и количеством числившихся в Вооруженных Силах к окончанию войны составляет 21 629,7 тыс. человек, округленно — 21,6 млн человек. Это уже сильно отличается от названной Б. Соколовым цифры в 27 млн погибших. Такое количество погибших просто физически не могло образоваться при том уровне использования людских ресурсов, которое имело место в СССР в 1941-1945 гг.
Привлечь 100% мужского населения призывного возраста в Вооруженные Силы не могла себе позволить ни одна страна мира. В любом случае требовалось оставить у станков в военной промышленности немалое число мужчин, несмотря на широкое использование труда женщин и подростков. Приведу лишь несколько цифр. На 1 января 1942 г. на заводе № 183 — ведущем производителе танков Т-34 — доля женщин в числе работников составляла всего 34%. К 1 января 1944 г. она несколько упала и составила 27,6%. Всего же в народном хозяйстве в 1942-1944 г. доля женщин в общем числе работающих колебалась от 53 до 57%. Подростки, в основном в возрасте 14-17 лет, составляли примерно 10% от числа работников завода № 183. Аналогичная картина наблюдалась на других заводах Наркомата танковой промышленности. Более 60% работников отрасли составляли мужчины старше 18 лет. Более того, уже в ходе войны из армии передавались в военную промышленность значительные людские ресурсы. Связано это было с нехваткой рабочих рук и текучестью кадров на заводах, в том числе танковых. Так, например, 11 мая 1943 г. в распоряжение Наркомата танковой промышленности из Наркомата обороны было передано 12 тыс. человек, ограниченно годных к военной службе. По численности — целая дивизия.
Всего же из армии на предприятия промышленности, а также в местное ПВО и военизированную охрану было передано в ходе войны 3 614 тыс. человек. Еще 250 тыс. человек было передано на формирование польских, чехословацких и румынских частей. В НКВД и формирования других ведомств было передано 1 174,6 тыс. человек. Также не будем забывать, что многие потенциальные призывники выходили из призывного возраста уже в ходе войны. Так что полученная нами выше цифра в 21,6 млн человек еще больше «худеет» и отдаляется от заявленных Б. Соколовым 27 млн человек.
Еще дальше от нее мы окажемся, если вспомним, что в ходе боевых действий войска несут потери не только и не столько убитыми. Во время войны 3 798,2 тыс. человек было уволено из армии по ранению или болезни. В разницу между количеством людей, одевших военную форму, и числом оставшихся в армии и флоте на 1 июля 1945 г. не попадают оставшиеся в живых советские военнопленные. Их было репатриировано после войны 1 836 тыс. человек. Принимая во внимание все эти статистические данные, можно определенно утверждать, что никакого отношения к действительности названная Б. Соколовым цифра в 27 млн погибших военнослужащих не имеет. Официальная цифра потерь представляется куда более обоснованной. Если она и будет откорректирована, то роста потерь Вооруженных Сил в разы от признанных ныне 8 668,4 тыс. человек ожидать не приходится. Была ли эта цена непомерной? На этот вопрос можно уверенно ответить «нет».
Из донесения 323-й стрелковой дивизии 10-й армии Западного фронта о потерях в наступательных боях с 17 по 19 декабря 1941 года
21 декабря 1941 г. Секретно.
[В штаб 323 стрелковой дивизии]
За время наступления с 17 по 19.12.41 г.:
Нач. состава Мл. нач. состава Рядовых Убито [чел.] 38 72 386 Ранено [чел.] 110 230 954 Заболело [чел.] 8 3 59 Без вести пропало [чел.] 19 97 1084 Всего [чел.] 188 452 3498 Начальник штаба 323 с[трелковой] д[ивизии] [подпись неразборчива] ЦАМО СССР. Ф. 353. Оп. 5879. Д. 9. Л. 48
Если сравнение названной Б. Соколовым цифры с общеизвестными статистическими данными выдает его нежелание учитывать совершенно очевидные вещи, то утверждение, что советские потери «почти в 10 раз превосходят потери вермахта на Восточном фронте», выдает незнание им современных исследований по немецким потерям. Так, по новейшим данным немецкого историка Рюдигера Оверманса (Rudiger Overmans), только потери германских вооруженных сил убитыми на Восточном фронте с 22 июня 1941 г. по 31 декабря 1944 г. составляют 2 743 тыс. человек. Подчеркну: до конца 1944 г.
В 1945 г. германские вооруженные силы на всех фронтах потеряли убитыми еще 1 230 тыс. человек, немецкие историки выделяют этот период в так называемый Endkampf со смешением войск на Западном и Восточном фронтах. Значительную часть потерь в этот период следует записать в погибшие на Восточном фронте. Наконец, в советском плену умерло еще 363 тыс. человек. Поэтому о соотношении потерь 1:10 не приходится говорить даже в свете названной Б. Соколовым неверной цифры в 27 млн погибших советских военнослужащих.
Откуда же взялись фантастические цифры советских потерь? Соколов утверждает: «Истинную величину потерь Красной Армии можно установить, используя документы, опубликованные в первой половине 90-х годов, когда цензуры темы военных потерь почти не было» О чем идет речь? Б.Соколов, например, основывает расчеты потерь Красной Армии за всю войну на основании данных в донесениях одной 323-й стрелковой дивизии о потерях в наступательных боях с 17 по 19 декабря 1941 г. Одной дивизии! За три дня! В не лучшем с точки зрения потерь периоде войны [3].
Хотя сейчас в Центральном архиве Министерства обороны РФ в г. Подольске (ЦАМО РФ) доступен огромный пласт первичных документов по потерям советских войск в разные периоды войны. Можно сказать, что немалому числу людей, называющих себя исследователями и историками, открытость архивов совершенно невыгодна. Напротив, мельчайшие ограничения в работе с архивами позволяют им со спокойной совестью говорить: «Но архивы же закрыты!» — и дальше выдвигать любые абсурдные предположения, представляющие нашу историю в нужном им свете. Ситуацию с доступом к архивным документам времен войны, конечно, нельзя назвать блестящей. Ряд фондов в Центральном архиве Министерства обороны РФ (ЦАМО РФ), несмотря на приказ № 181 министра обороны Анатолия Сердюкова, всё еще недоступны для исследователей. Так, например, вообще недоступен исследователям фонд Воздушно-десантных войск. Однако это не означает, что при минимальной усидчивости в ЦАМО РФ нельзя набрать статистического материала для более обоснованных и взвешенных оценок, чем те, что мы можем видеть у Б. Соколова.
Слова Бориса Вадимовича про «преступления, совершенные Красной Армией в странах Западной Европы», поначалу могут шокировать По контексту речь идет о событиях в странах Восточной Европы, в том числе восточных областях Германии. Понятно, что в условиях массовых армий могли совершаться и совершались преступления в отношении мирного населения как на Западном, так и на Восточном фронте. Однако следует помнить, что командование Красной Армии принимало жесткие меры по поддержанию дисциплины в войсках и наказывало за подобные проступки. И будет прямой ложью утверждать, что мщение было поощряемой командованием целенаправленной политикой советских солдат в Германии и всей Восточной Европе. Красноармейцам постоянно напоминали о моральном облике и правилах поведения.
В заключение хотелось бы сказать следующее. Заведомо беспомощная критика советского агитпропа, которая исходит от Б. Соколова и других исследователей и публицистов, может привести к торжеству ненавидимого ими агитпропа. Ведь если критика столь слаба и беспомощна, то можно сделать вывод, что критикуемый — просто образец для подражания. Вместо сбалансированной, написанной на современном уровне истории Великой Отечественной войны мы рискуем получить отретушированный агитпроп. И вклад в это Б. Соколова будет не меньшим, чем у твердолобых сторонников советской версии событий и даже сталинистов нового времени.
1. http://trv-science.ru/2011/02/15/istoriya-velikoj-otechestvennoj-vojny-kak-nauka
2. Стенограммы выступлений А. Исаева в программе «Цена Победы» на «Эхе Москвы». www.echo.msk.ru/guests/13429/
3. Что касается потерь 323-й стрелковой дивизии, упомянутых в тексте, то речь идет о нижеследующем документе, приведенном в сборнике «Скрытая правда войны». Она выложена в Сети: http://rkka.ru/docs/spv/SPV15.htm. Б.Соколов ссылался на этот документ, например, вот в этой статье: http://magazines.russ.ru/continent/2006/128/so10.html
Сколько людей, столько и мнений, никогда мы не будем иметь чёткого представления о том и за чего была война итд…
Мёртвые сраму не имут, но всё же подавать в суд за клевету на всяких Резунов, бесстыже прикрывающихся псевдонимами непобедимых героев, не имеют никакой возможности, чем «Суворовы», «Соколовы», вся эта продажная сволочь, тайно или явно отрабатывающая бабло от реально провоцировавших эту войну британских спецслужб (см. Николай Стариков, «Кто заставил Гитлера напасть на Сталина?»), не брезгует пользоваться — особенно пользоваться тем, что из пограничников и военных, находившихся в приграничных военных округах на момент начала войны и как никто другой лучше знавших, что никакие приготовления к вторжению в Германию не велись, очень мало кто смог не то что уцелеть в боях, под бомбежками и обстрелами и вырваться из окружений, а вообще выжить — многие, оставленные в поле ранеными при отступлении или оказавшись в окружении без боеприпасов, погибли от голода и нечеловеческого обращения в гитлеровском плену, и как следствие — о предвоенной приграничной ситуации и начале войны осталось очень мало исторических свидетельств.
Один из важнейших недостатков современного российского законодательства (впрочем, как и по меньшей мере значительной части и других законодательств, но сейчас речь именно о российском) состоит в том, что им не предусматривается ни уголовная, ни вообще хоть какая-нибудь ответственность за публичную ложь — не за клевету на кого-либо способного и имеющего возможность подать иск, формально наказуемую и даже иногда наказывающуюся, а за ложь в более широком смысле. И в первую очередь ученым необходимо всячески способствовать тому, чтобы этот недостаток был устранён — в этом случае журналисты начали бы избегать проплаченных или просто привлекающих внимание своим шокирующим характером (см. Ричард Броуди, Психические вирусы) сомнительных и заведомо ложных утверждений, обращаясь к экспертам соответствующих областей науки, действительно разбирающихся в обсуждаемых вопросах и не боящихся публикации своих мнений, действительно обоснованных фактами, документами и обобщающими весь предшествующий опыт законами природы. Это способствовало бы поднятию престижа и популярности науки, резко повысило бы качество принимаемых политико-экономических решений и ускорило бы научно-технический прогресс, отодвигая порог наступления предсказанного Станиславом Лемом в пока успешно подтверждающейся «Сумме технологии» ресурсного кризиса науки. Ответственность за публичную ложь стала бы очень действенным средством для превращения в настоящие СМИ современных средств массовой лжи, по кадровому составу и характеру деятельности являющихся наследием последней, ставшей победной вражеской операции холодной войны (см. Сергей Кара-Мурза, Манипуляция сознанием в России сегодня). В частности, ответственность за ложь позволило бы остановить современный разгул лженауки и антисоциальной косвенной рекламы. Понятно, что категорически против такой меры выступят не только современный монополистический капитал и его лобби в политике и прессе, не только большая часть прочего бизнеса, в значительной степени криминализованного, но и религиозные организации — не только прозелитические секты, но и «традиционные». Ввведение каким-либо обществом реальной ответственности за ложь с соответствующим изменением стереотипов поведения позволит резко понизить уровень социальной энтропии, ускорить и качественно углубить научно-техническое развитие при резком уменьшении экологических и других глобальных издержек от своей деятельности. Вопрос в том, что при движении в этом направлении придется преодолеть значительный начальный барьер, вызванный сопротивлением псевдоэгоистических марионеток капиталистического, меметических и некоторых генетических репликаторов. После того, как это сопродивление будет преодолено в какой-то из ведущих стран или даже просто удастся создать впечатление, что он там преодолён, дело пойдёт значительно легче. Вместе с тем, серьёзность угроз, стоящих перед человечеством как следствие ограниченности запасов легкодоступных ресурсов на Земле и неконтролируемого загрязнения среды небиоразлагаемыми и парниковыми отходами и возможности попадания накопленного оружия массового уничтожения и уже способных породить его новых технологий в руки безумцев, свихнувшихся на меметических вирусах и зашкаливающем уровне ранговых гормонов, уже не оставляет другого пути надёжного неограниченного во времени выживания во Вселенной, кроме как использование разума для целенаправленного выявления и преодоления таких барьеров. Возможности природы по непрерывной оптимизации термодинамических параметров эволюционирующих систем с выходом НТР на уровень создания ОМП оказываются исчерпанными — во первых, эволюция генов на много порядков медленнее, чем скорости развития угроз, во вторых, она ненаправлена и потому ей нужен огромный отсев, чтобы хоть кто-то остался в результате отбора, а глобальность последствий применения ОМП делает все человечество, всю планету единственным объектом отбора, и с этого времени хаотический отбор как способ прогресса более невозможен. Разум не с инерционностью в сотни тысяч и миллионы лет, как у генов, и даже не с инерционностью с десятки и сотни лет, как у мемов, а мгновенно учитывать меняющиеся обстоятельства, позволяет не только спускаться по градиенту термодинамических параметров, как предшествовавшая эволюция жизни, но и преодолевать барьеры, и прогнозировать, что за ними, разум может не только программироваться гормонами, генами и мемами, но и обнаруживать их наличие, усовершенствуя полезные репликаторы и обезвреживая или уничтожая вредные — и только решившись на это, разум будет вполне достоин называться разумом, и сможет стать космическим фактором, и только такие разумы становятся космическими факторами — путем редукционистских логических умозаключений нетрудно прийти к однозначному выводу: большинство остальных или самоуничтожатся, или рано или поздно будут сожжены или заморожены своими выдыхающимися солнцами.
Как свидетель, совершеннолетний, войны уверен: 1). Сталин не готовил удар в 1941, перевооружение РККА — самолеты, танки и др. — только началось; 2)Ускорив начало войны в Европе, Сталин лихорадочно готовил страну к выступлению, когда противники обескровят друг друга.
Автор статьи утверждает, что цена победы не была чрезмерной. Соглашусь, поражение оказалось бы еще страшней. Но это была не цена победы, а цена тупой самоуверенности тирана, который привык успешно обманывать соратников, народ и обманул самого себя. На каждом углу говорили об одном, «Германия готовится». Мой друг, отозванный из отпуска, прощался: «Еду воевать с Германом, мы видим, что делается на другой стороне границы.» Народ победил вопреки этой и многих других ошибок вождя.