Случай так называемого вранья

Открытое письмо автору статьи «Верните действенность науке» («Эксперт» № 38, от 26 сентября 2011 г.), проф. М.С. Гельфанду, заместителю директора по науке Института проблем передачи информации РАН

— Это опять-таки случай так
называемого вранья, — объявил он
громким козлиным тенором…

М.А. Булгаков,
«Мастер и Маргарита»

Нелепым выглядит обращение к своему коллеге по работе через прессу, можно было бы, вроде, поговорить и при личной встрече, но не в этом случае. Вранье, публично обнародованное, требует публичного же и ответа. Надеюсь дать этот ответ не только в ТрВ-Наука, но и в уважаемом журнале, изначально опубликовавшем эту статью.

Очень хочется начать с эмоций, но начну с цифр и фактов, в главном в этой статье ложных. Объясняется это некомпетентностью, безответственностью или сознательными мотивами авторов — не мне судить. Все изложенное ниже легко может быть проверено любым читателем, у которого есть доступ к сервису Web of Science (WoS). Итак, базовый вопрос, на котором строятся все остальные выводы: о сравнительном научном весе Академии наук и вузов. Смотрим WoS: вот результаты официальной таблицы, где количество публикаций привязано к пятилетним периодам последовательно — 2001-2005, 2002-2006 гг., и т.д.

Так вот, доля публикаций, аффилированных с РАН, монотонно возрастала в течение каждого периода и в настоящее время, достигла примерно 50 %. Сравнивая публикационную активность РАН и вузов, авторы статьи, видимо, совершенно наивным образом предполагают, что в России всего лишь два источника научной продукции — РАН и вузы. Господа, а куда вы дели РАМН, РАСХН, НИЦ «Курчатовский институт», институты Рос-атома и других отраслей, Независимый московский университет (не входит в систему Минобрнауки России и даже не имеет его лицензии, но производит большое количество первоклассной научной продукции и активно, в том числе финансово, поддерживается РАН, в том числе и нашим институтом, о чем Вам, Михаил Сергеевич, хорошо известно)? И по какой графе проходит Академический университет академика Ж.И. Алферова? А Объединенный институт ядерных исследований? И многое, многое другое. То есть Вы вычли из общего числа публикаций публикации, явно относящиеся к РАН, и посчитали, что все остальное — это продукция вузов? Как говорится — святая простота.

Но даже приведенные выше цифры (полученные прямым обращением в базу данных Essential Science Indicators) являются лишь нижней границей количества публикаций РАН, и очень сильно заниженной. Объясняю.

Во-первых, некоторые российские академические журналы, например журнал ИРЭ РАН «Радиотехника и электроника» (издаваемый на английском языке под названием «Journal of Communications Technology and Electronics» и индексируемый в WoS), не содержат аффилиацию авторов (неизвестно почему, но это так, на это нужно обратить внимание и исправить).

Во-вторых (и это, видимо, наиболее существенное обстоятельство), — очень часто российские авторы, ссылаясь на институт, в котором они работают, не дают дополнительно указания на принадлежность этого института к РАН или полного официального названия (чего, кстати, не может быть с университетом — само слово «университет» поисковиком всегда будет определено). Только для нашего института, ИППИ РАН, мы установили до 30 % таких случаев. Полностью по Академии эти потери посчитать сложно, но при сильном желании руководства это сделать, по-видимому, возможно.

В-третьих, выясняется даже при не очень детальном просмотре, что сотрудники РАН, публикуясь со своими аспирантами в рамках гранта Минобрнауки, часто в качестве аффи-лиации упоминают только место своей дополнительной работы, например МГУ.

Но главный вред Вашей статьи — это попытка возвести «берлинскую стену» между ведущими (я подчеркиваю: ВЕДУЩИМИ) вузами и Академией. Академия и университеты (конечно, лучшие из них) связаны очень тесно. Я не говорю даже о Новосибирском государственном университете и Сибирском отделении РАН, где от рождения просто существует единая экосистема, но и в Москве, и в Питере, и в Томске, и в Самаре это тоже единая научная среда. Чтобы не ходить далеко за примером, возьмем наш институт, ИППИ РАН, уж здесь-то нам, и Вам, и мне, знакомо всё. Итак, сотрудники ИППИ работают в МГУ (совместный Учебно-научный центр), в МФТИ (две базовые кафедры), в ВШЭ (кафедра в Отделении прикладной математики и информатики), десятки сотрудников ИППИ обеспечивают учебный процесс на них, зачастую перечитывая университетские курсы, которые сегодня преподают слишком часто не на современном уровне. За 2010 г. в изданиях WoS сотрудниками ИППИ опубликовано 157 статей. По официальным результатам апрельской комплексной проверки, в Институте 148 молодых специалистов (в начале 2006 г. — всего 6). Мы с Вами только что вернулись из Геленджика, где уже три года ИППИ проводит Конференцию молодых ученых и специалистов Института, привлекая к участию талантливую молодёжь не только из России, но и из-за рубежа, в том числе студентов. В этом году Конференция была посвящена пятидесятилетию ИППИ и проводилась в одном из лучших на побережье отелей. Только от института на конференции присутствовало более 100 человек, в том числе Ваша молодежная лаборатория (Учебно-научный центр) практически в полном составе. Где же застой и умирание Академии, о которой Вы говорите в статье?

Можно не знать или не хотеть знать картину в целом, но ведь локальная картина Вам полностью известна, и она противоречит концепции статьи и ее главному, несомненно, наперед заданному посылу. Наука и мораль не ортогональны, не правда ли?

Вот написали Вы, Михаил Сергеевич, заместитель директора по науке известного академического института, статью совместно с другим большим человеком — ректором первого в стране (я не ошибаюсь, нет? хронологически, вроде, МИСиС был первым?) Научно-исследовательского университета. Ну, я допускаю, что цифры Вам подсунули, название дурацкое с дурацким рисунком в редакции дали, но что могло помешать хотя бы на известной выборке (МИСиС — ИППИ) проверить, насколько корректны ваши цифры. Ну, не страшно, мы за Вас это сделали. Вот результаты.

За 2010 г. публикаций в журналах, индексированных в WoS, у ИППИ — 157 единиц на 287 научных сотрудников, может, что-то пропустили, но точно — не меньше, и это не цифры из поисковика, это просто полный перечень со всеми реквизитами. Кстати, доля Вашей лаборатории в этом перечне очень заметна. Общее число цитирований за 2005-2010 гг. — 2530, индекс Хирша — 23.

Количество публикаций в WoS у МИСиС — по поисковику (поправляйте, если сможете, но мы это делали обстоятельно, искали и на misis и на комбинацию steel-alloys-moscow) в любом случае не более 110. На сайте МИСиС цифра ~120 публикаций по 2010 г., ну, пусть так, будем на ней и базироваться. Количество «бойцов» в МИСиС, цитирую официальные документы — отчет 2010 г. из Интернета: «Образовательный процесс в университете обеспечивает 1390 человек профессорско-преподавательского состава (в том числе 874 — в Москве и 516 — в филиалах), из них 130 докторов наук, 345 кандидатов наук; имеют ученое звание профессора 128 человек, доцента — 200 человек». Делим одно на другое и получаем: «производительность труда» в МИСиС — 0,086 против 0,547 в ИППИ, более чем шестикратная разница в пользу ИППИ РАН. А ведь эти нехитрые операции Вы, Михаил Сергеевич как заместитель директора по науке ИППИ РАН могли бы и, главное, должны бы были сделать.

Да чего там МИСиС, с ним и априори всё было понятно. Возьмем нашего другого вузовского лидера — МИФИ. Как Вы думаете, сколько у них публикаций? Ответ: примерно 100 в год с монотонным снижением по годам, начиная с 2001 г. Вообще исключение составляет только МГУ (около 2500 в год), но это уже другая история.

Ну, а теперь поговорим уже не о лукавых цифрах, не о диагнозах, основанных на незнании, заблуждениях и обмане, а по существу, о предлагаемых способах лечения (по принципу: лучший способ лечения насморка — гильотина). Итак, логика рассуждений проста и понятна: если в научном смысле вузы и в удельном, и в абсолютном смыслах более эффективны, то рецепт процветания прост: выделить «хорошие» лаборатории и передать их в профильные университеты, а «плохие» распустить, имущество распродать, а высвободившиеся средства использовать для «формирования целевого пенсионного фонда» и увеличения грантового финансирования.

Кстати, Михаил Сергеевич, Вы не обратили внимание на то, какое слово является ключевым в Вашей статье? Внимание, правильный ответ: имущество РАН. Как говорят американцы: «… о чем бы мы ни говорили — мы всегда говорим о деньгах .». Надо быть полным. чудаком, чтобы поверить, что сегодня в нашей стране от такой лакомой операции хоть что-то останется. Вы это всерьез, коллега? Может, нам всем стоит поблагодарить людей, которые в этих условиях не дали это имущество разворовать и сохранили его для будущих научных поколений?

Теперь давайте пофантазируем и представим себе на секундочку, что Ваша идея начала завтра осуществляться. Как бы это могло произойти? Ну, МИАН Вы, понятное дело, вольете в мехмат, ПОМИ — в матмех, ФИАН — в физфак и МФТИ, Институт русского языка и литературы… куда там его? в педагогический или на филфак? Сложнее всего с нашим институтом, ИППИ, его, наверное, придется раздербанить частей на пять: частично — на мехмат, частично в — МТУСИ, частично… Вам самому еще не стало смешно?

Вообще, с учетом того, что базовая предпосылка о более эффективной вузовской науке является, очевидно, ложной, я бы предложил в точности обратную схему. Давайте будем отстраивать элитное образование на базе академических институтов, как это уже делает Жорес Иванович Алферов в Питере. Возьмем наш институт. По профессиональному потенциалу в области телекоммуникаций (наиболее математизированной и наукоемкой отрасли мировой индустрии) я могу с уверенностью сказать, что мы являемся единственной в стране организацией, в которой можно организовать полный фундаментальный цикл обучения (заранее прошу прощения у наших друзей из ГУАПа, они могут очень много, но мы всё же больше). Даже физтехи с факультета радиотехники и кибернетики, которых мы получаем на третьем курсе, нуждаются в чтении целого ряда дополнительных дисциплин — здесь и функциональный анализ, и теория случайных процессов, и дополнительные главы математической статистики, я уж не говорю о современном программировании, микроэлектронике и т.д. Ни один из так называемых профильных вузов не в состоянии это сделать ни сейчас, ни в обозримом будущем: база научная нужна, а откуда же ей взяться в каком-нибудь ‘университете чего-то и информатики’. Да, кстати, нам наша учебная деятельность стоит дорого, но мы не жалуемся, готовим для себя, заработаем.

А теперь в отношении «стоимости» публикаций. Когда сравнивают по этому критерию страны, то это можно понять. Но в данном случае что это? Это — суммарное бюджетное финансирование, деленное на количество публикаций? Если так, то, очевидно, что в Национальном исследовательском технологическом университете МИСиС при многократно большем, чем в ИППИ, бюджетном финансировании и меньшей публикационной активности в результате окажется, что «стоимость» публикаций в МИСиС существенно выше. И откуда же взялось приводимое в статье соотношение: «стоимость» публикаций в вузах в три раза ниже «стоимости» публикаций в РАН? Вы как ученый прекрасно знаете, что результат, приведенный даже без малейшего намека на методику его получения, очень похож на недобросовестность или, хуже того, жульничество.

С упорством достойным лучшего применения, Вы во всех Ваших публикационных статьях повторяете три совершенно заезженных сюжета: сюжет первый — Петрик, сюжет банальный и замызганный, всеми давным-давно понятый; второй — международная экспертиза (а кто бы спорил, только не надо думать, что это панацея от всех бед); и третий, главный, — это увеличение грантового финансирования с постепенным отказом от привычного системного. Два слова о грантах. Никто не станет отрицать и необходимость расширения грантового финансирования, и создания, по возможности, нескольких параллельно действующих грантовых систем. Однако всё не так просто. Не на грантах была построена великая советская наука, и не на грантах (точнее сказать, не только на них) сегодня работает западная наука.

Во Франции, например, как и везде, существуют гранты, но они могут быть истрачены только на оборудование, командировки и приглашения других ученых в лабораторию, но ни на один евроцент не увеличивают зарплату исполнителей. Кроме того, участие в грантах может рассматриваться как некая положительная характеристика, увеличивающая шансы на повышение на ежегодной переаттестации, но в реальности этот факт обычно мало на что влияет.

В США существует система 9-11. Университетский профессор имеет 9 оплаченных месяцев в год, но за счет гранта NSF (Национального научного фонда) может получить еще два оплаченных месяца, но с максимальным коэффициентом 1,5. Точное утверждение: за счет грантов в США можно увеличить базовую зарплату максимально на 33%. Смысл грантов в американской науке, конечно, не только и не столько в этом. Главное — в возможности оплачивать аспирантов, постдоков, больше ездить, но в любом случае основным принципом финансирования науки в гораздо большей степени, чем у нас, остается так не любимый Вами сметный принцип. Так что с грантами, виноват, господа, «поздравляю вас соврамши».

Вообще говоря, крайне наивно думать, что система поддержки науки и ученых, где бы то ни было в мире, основана на иных, нежели социальный заказ, мотивациях. Независимость исследователя, конечно, существует, а на уровне персонального ощущения даже, как правило, сильно преувеличивается, но на уровне государства, страны степень такой независимости не превосходит размера люфта в хорошо отлаженном механизме. Прекрасный пример — теория чисел. Абстрактнейшая из наук неожиданно во второй половине ХХ века приобретает второе дыхание, а объяснение этому всем хорошо известно: криптография, компьютерная безопасность стали очень нужны обществу, и общество «заказало» и оплатило этот рывок. Социальный заказ для научных исследований может формироваться развитой конкурентной средой, заботой о безопасности общества и государства, потребностью общества в более качественном здравоохранении, но так или иначе он всегда присутствует.

И главная проблема российской науки — это проблема собаки, потерявшей хозяина. Ну нет у нас сегодня в стране социального заказа, нет его! Наука, в сущности, никому не нужна, так…, чтоб «не хуже, как у людей». В промышленности конкурентная среда отсутствует, а там, где нет конкуренции, никакая наука не нужна. Ни обороне, ни здравоохранению мы тоже, видимо, особенно не нужны.

А что же делать? Во-первых, точно чего НЕ ДЕЛАТЬ — не делать революций. Вот, Вы там что-то об академической геронтократии писали, и ее, дескать, в первую очередь надо убирать. А я как директор постоянно думаю: а что будет, когда старики уйдут? Они, даже если сами уже не пишут, то по крайней мере точно знают, где настоящая наука, а где ее имитация. Кстати, если они и не пишут, то вовсе не по интеллектуальной немощи, а из почти забытого в погоне за публикационной активностью этического принципа: нет результатов, достойных имени, — значит нечего и бумагу портить. Да, есть у нас в институте свои ветераны, например академик Ю.Д. Апресян (81 год), академик Я.Г. Синай (76 лет). Дай бог всем нам, и молодым, и старым, быть в такой блестящей интеллектуальной, да и физической форме, как они (и не применительно к возрасту, а в абсолютных величинах). Яков Григорьевич приезжает к нам из Принстона каждое лето и ведет еженедельные семинары, работает с учениками, молодежью, руководит международными математическими конференциями, которые институт проводит раз в два года (в этом году среди докладчиков были известнейшие в мире математики: профессор Йельского университета, лауреат филдсовской премии Г.А. Маргулис, лауреат премии Неванлинны профессор MIT Мадху Судан и многие другие, в том числе и сам Яков Григорьевич Синай, всего более 200 человек из 15 стран мира). Юрий Дереникович Апресян является признанным в мире и стране лидером в области компьютерной лингвистики, научным руководителем лаборатории с большим количеством молодежи.

Вы таких людей собираетесь убирать? Уйдут они, исчезнет связь времен, а вместе с этим исчезнет вся наша наука, и будущим поколениям придется начинать с приглашения немецких профессоров (и уже теперь по-настоящему), как делали Петр и Екатерина.

Да и вообще, что касается возраста, сама по себе дискуссия о том, в вузах или в РАН средний возраст меньше, достаточно бессмысленна. Это всё равно, что сравнивать средний возраст двух футбольных команд. Причем тут возраст? Если ты сильнее — приходи и выигрывай.

С другой стороны, может, и неплохо, что такая статья, я хочу сказать ДАЖЕ такая статья, всё-таки появилась. Нам всем действительно есть о чем подумать, и есть поводы для дискуссии и принятия решений. Необходимо, на мой взгляд, прежде всего принять решение о критериях оценки деятельности институтов, критериях, которые должны быть адекватны сегодняшним вызовам. Если руководители страны оценивают деятельность РАН (правильно это или нет — сейчас даже не так важно) по критериям WoS, значит и институты должны внутренне оцениваться точно так же.

Я отлично понимаю доводы противников этой системы и сам могу привести массу аргументов против. Да, действительно, любой критерий оценки может отражать какие-то тенденции только на самом первом этапе, дальше сама среда начинает отыскивать контрприемы, позволяющие искажать все первоначально заложенные здравые идеи. Так, мы все знаем, что происходит сейчас с индексами цитирования в журналах. Если ты не ссылаешься на статьи из данного журнала, то шанс принятия твоей статьи в этот журнал от этого, мягко говоря, не становится выше. А самые высокие индексы цитирования — у китайцев, это элемент национальной корпоративной культуры, который становится юридической основой их научного доминирования. И Станислав Смирнов получил филдсовскую премию с H=7, вполне, казалось бы, заурядный результат. У нас в институте есть математики с индексом Хирша, превышающим 20, но лауреатами стали не они. Тем не менее, мы живем в этой системе, и нет шанса избежать оценки по этим критериям. А если так, то к этому надо быть готовым.

Сошлюсь на пример нашего института. Мы много лет пытались бороться с этой чумой, вводили собственные комбинированные индексы с учетом РИНЦ, WoS и многого всего прочего. Однако практика показала: любая другая, нежели WoS, система еще хуже, вперед вылезают графоманы. Пришлось смириться, как говорил Уинстон Черчиль: «…демократия очень плохая система, но никто не придумал лучше…» (не ручаюсь за точность цитаты).

Ну, и в заключение. Не стоит пытаться противопоставлять академическую и университетскую науку, не надо пытаться никого и никуда «вливать». Не будет тогда и психологии «крепости, окруженной врагами», о которой Вы пишете в статье. Давайте общими усилиями формировать в обществе социальную атмосферу, которая привлечет в науку талантливую молодежь. Ваши усилия, господа, этому, к сожалению, не способствуют.

А. Кулешов,
директор Института проблем передачи информации РАН