Ученые как класс

События в стране побуждают всех продумать и осмыслить свою позицию. В том числе и ученых. Ученые, как и все граждане, — очень разные. С одной стороны, сайт «Эхо Москвы» поместил Открытое письмо группы ученых против массовой фальсификации выборов, к которому множество ученых готово и жаждет присоединиться (к сожалению, в публикации не указано, как это сделать).

С другой стороны, к этой корпорации формально принадлежит и некто Чуров, фамилия которого стала нарицательной — символом нечестности. «Волшебник» — метко оценил этого статистика известный комический персонаж. А «волшебство» не удалось, как стало ясно на Болотной — традиционной площади казней. Принадлежат к этой корпорации и вице-президенты Академии наук, прибегавшие к плагиату и восхвалявшие другого «волшебника» — Петрика, выступавшего в паре со спикером Думы Г.

Но меня интересует, какая позиция является органичной для ученых, вытекает логично из природы их профессии и из их положения в обществе. Невольно тут придется применять марксистский анализ. Я давно, еще в сталинское время, распознал порочность марксизма как политической идеологии и его ущербность как всеобщего метода для всех наук. Но я далек от полного отвержения марксистского анализа применительно к частным исследовательским задачам. Во всем мире солидные ученые, далекие от политики и от коммунизма, с успехом этот анализ применяют. В частности, при рассмотрении социальных структур.

Социальные классы существуют, существуют и классовые интересы, борьба за эти интересы занимает заметное место в политике и истории, хотя не столь определяющее, как это принимали марксисты.

К какому же классу принадлежат ученые? Ну, разумеется, к интеллигенции. Интеллигенцию Ленин определял как г… (правда, оговаривал, что речь идет о буржуазной интеллигенции). Сталин не считал ее классом, а лишь классовой прослойкой, поскольку она набирается из разных классов и обслуживает их. «Чудесный грузин» совершил здесь подтасовку. Это не класс; а сословие не может набираться из других групп, у класса же границы проницаемые. А кто кого обслуживает — это зависит от конкретных ситуаций. Оба российских вождя большевиков всячески старались избавиться от необходимости учитывать интеллигенцию и ее интересы (отправляли ее лидеров в изгнание на «философском пароходе», а ее массы — в ГУЛАГ). Нужно было обеспечить монополию их идеологии и тем самым — власти, а интеллигенция — единственная, кто мог сообразить, в чем обман, и популярно разъяснить это народу.

Интеллигенты часто выражали чаяния и интересы разных групп населения (в сущности почти все лидеры в дореволюционных Думах были интеллигентами). Но у интеллигенции были и свои собственные интересы. То же касается ее передового отряда — ученых. Конкретные ученые придерживаются порой диаметрально противоположных политических, религиозных и прочих взглядов. Но в чем же состоит основная позиция ученых как социальной группы?

Разумеется, ученые, как и все люди, хотят иметь достойное жилье, здравоохранение, образование, зарплату, охрану от произвола и т.п. Но есть специфические интересы ученых как профессии. Чтобы ученый имел чувство собственного достоинства, он должен владеть своими орудиями производства. У крестьян это земля, у ремесленников — их инструментарий, у предпринимателей — их предприятия, у наемных рабочих — их рабочая сила (мастерство) и обеспеченное профсоюзами право ее достойной продажи, а у интеллигентов? А у них, и прежде всего у ученых, — это их мысль и знания.

А это значит, что для интеллигентов, и прежде всего для ученых, свобода мысли, слова, совести есть не просто условие достойной жизни, но необходимое условие профессиональной деятельности. Отсюда следует, что вольнодумство, либерализм есть неизбежное и главное направление политической деятельности, органически присущей ученым как социальной группе. Это не тот либерализм, который состоял в борьбе за свободу предпринимательства и ради которого создавались у нас правые партии, так бесславно закончившие свой путь в сурковском инкубаторе. Экономические программы могут быть и у ученых, так что задачи могут и совпасть как с правыми партиями, так и с левыми, да и с идеей государственного регулирования. Но прежде всего нужно отстоять свободу мысли. С этим их желанием совпадают настроения подавляющего большинства общества.

Далее, ученые как мало кто иной заинтересованы в посмертном существовании — чтобы их вклад в науку был долговременным и памятным. Чтобы их деятельность продолжили их ученики. Ученые заинтересованы в развитии науки вообще и в отличном уровне образования в стране — среднего и высшего. А с этим их желанием совпадают стремления всего населения.

Конечно, ученые поддержат ту власть, которая обеспечит им более высокую зарплату и лучшие условия обитания, больше ассигнований на исследования, лучший социальный климат в стране, уважение к человеческому достоинству. Это тоже понятно и близко всем слоям народа.

Рассуждая о либеральном направлении, органичном для ученых, нужно оговорить их отношение к демократии. Коль скоро демократия означает народовластие, она не противоречит либерализму. Но коль скоро речь идет об ученых как социальном слое, претендующем на роль в обустройстве общества, нужно отметить часто упускаемое различие между демократией и охлократией — властью толпы, обычно приводящей к диктатурам и произволу.

С самого начала демократии — с древней Греции — демос включал в себя не все слои общества. Это охлос включал в себя всех свободных, кто умел кричать. В демос не входили ни проживающие в стране иноземцы, ни рабы. «Самая демократическая в мире» избирательная система СССР лишала избирательных прав целые классы — буржуазию, дворян, священников, кулаков («лишенцы»). Когда же сталинско-бухаринская конституция предоставила избирательные права всем, права эти не содержали уже ничего — выбирали одного из одного.

Абсолютная демократия есть охлократия. Логично не предоставлять избирательное право (т.е. право управления страной через своих представителей) ни детям, ни сумасшедшим, ни пьяницам, ни заведомым преступникам, ни нарушившим избирательное право других. В предложениях ряда экспертов ввести образовательный ценз и ценз нало-гоплатежный есть, на мой взгляд, здравое зерно. Законодателю надо бы озаботиться тем, чтобы отсечь людей с рабской психологией и навыками принципиального паразитизма от управления страной.

Наверное, пора создавать особую партию ученых, в которую вступят не только ученые, не только работники науки, но и те, кто хотел бы, чтобы власть принадлежала людям образованным, свободомыслящим, честным, разумным и компетентным. Когда такая партия будет создана, она сможет выбрать из существующих общенародных партий, к какой из них присоединиться, если ученых устроит общая программа. Ведь смысл не в том, чтобы отнять голоса у родственных партий, а в том, чтобы добавить. Добиваться нужно не сепаратизма, а единства.

Лев Клейн