«Академия, ученые и власть»

Об итогах выборов в РАН и о том, как ученые должны реагировать на политические события в стране, читайте в интервью с доктором физ.-мат. наук, главным научным сотрудником Санкт-Петербургского отделения Математического института РАН Анатолием Вершиком. Беседовала Наталия Демина.

—  Не могли бы Вы высказать Ваше мнение по поводу состоявшихся выборов в Академию наук? В частности, неизбрания Стаса Смирнова, лауреата Филдсовской премии…

—  Я бы хотел поговорить не столько о выборах, сколько о позиции Академии в целом. Выборы в РАН в какой-то мере характеризуют эту позицию. Первое, что я должен сказать, — что я очень давно и активно говорил, что Академия не должна отгораживаться от тех, кто хочет участвовать в научной жизни России, но имеет постоянную работу на Западе. Но эта точка зрения не очень популярна, официальные лица не высказываются против нее в открытую, но видно, что она им по ряду причин не импонирует. Не буду называть некоторые очевидные причины этого. Однако одна, не столь очевидная причина состоит в том, что не очень понятно, как организовать сотрудничество с нашей научной диаспорой в рамках нынешнего функционирования Академии и науки в России.

Было много критических замечаний по поводу мегагрантов — конкурса проектов, проведенного под эгидой Министерства образования и науки РФ, но, тем не менее, они оказались довольно полезными. В частности, то, что сделали Стас Смирнов у нас в Петербурге, Федор Богомолов и Борис Дубровин в Москве, — это очень неплохая затравка. Но что дальше? Скоро закончатся два года грантовых проектов, а что будет потом, совершенно непонятно.

При этом, это другая моя старая идея, мы должны были за эти 20 лет (с 1991 г.) хотя бы приблизительно наметить идеи, как по-новому взаимодействовать с мировой наукой. Фактически, за исключением того, что стали доступны путешествия и научный туризм, ничего нового в плане международного сотрудничества нет, и это очень печально.

А ведь были и есть различные предложения. Например, я предлагал сделать совместную научную сессию с AMS (Американским математическим обществом), как это делало AMS с другими странами. И идея была руководством этого общества поддержана. Или идея создания институтов типа Advanced Studies, разнообразные совместные проекты типа международных мегагрантов и т.д., но такие вещи, очевидно, не в духе ни нынешней власти, ни Академии.

Что касается самих выборов в Академию наук, то я мог бы многое об этом сказать. Меня не удовлетворяет ни их процедура, ни их конкретика. Сам я отказался от участия в последних выборах. Любопытно, что если сравнить мнения западных ученых о нашей математике (это легко сделать, потому что есть много разных критериев, каждый в отдельности не стоит преувеличивать, но в совокупности они дают цельную картину), то получится следующее. Есть большое несоответствие между оценками Академии, которые выражаются в итогах выборов в РАН, и оценками российских ученых, существующими в мировой науке. Конечно, здесь есть очень серьезные пересечения, но, тем не менее, различия очень большие. Это различие в советское время было еще больше, но традиция сохраняется и сейчас.

—  Что, на Ваш взгляд, стоило бы изменить в первую очередь?

—  Я хочу сказать по этому поводу одну, как мне кажется, ключевую вещь. Безусловно, роль научных администраторов в современной науке очень велика. Их надо воспитывать, пестовать, поддерживать, платить им деньги, но им нужна или отдельная академия, или другой способ их поддержки. Не надо избирать директоров всех институтов РАН или начальников крупных производств, а особенно политиков, в Академию наук, которая была задумана совсем для другого. Ученые и администраторы, даже научные, — это совершенно разные ипостаси.

Не хочу сказать ничего плохого о членах РАН, некоторые их них мои хорошие друзья и коллеги, но это смешение ученых и администраторов в одной Академии невыгодно для обеих сторон. Для администраторов — потому что они чувствуют некоторую свою научную неполноценность или же делают вид, что у них все ОК. Для ученых эта ситуация некомфортна потому, что они не хотели бы, чтобы их смешивали с администраторами.

И второе, о чем мало кто говорит вслух, но xnj мне кажется важным, — нужно немедленно ликвидировать академические стипендии членам-корреспондентам и академикам. Это будет правильно, и я думаю, что большинство членов РАН этого просто не заметит, а что касается общего оздоровления климата, то это, безусловно, будет очень полезно. И, кстати, уменьшит суету вокруг Академии и подозрительную тягу в нее. Если под Академией наук понимать сумму лучших научных умов, то ее члены должны иметь те же преференции, что и в других странах, где это, с одной стороны, почет, а с другой — свидетельство чисто научных заслуг, и больше ничего.

Лучшее, что сейчас есть в Академии, — это высокий уровень лучших научных институтов. Я думаю, что математика здесь пока на неплохом уровне. Не знаю, как в других науках, но думаю, что во многих физико-математических и естественных дисциплинах это так.

—  Мы спорили с одним коллегой-журналистом по поводу неизбрания Стаса Смирнова. Коллега высказал мнение, что Стас не может быть действительным членом Академии, если у него есть постоянная позиция в Швейцарии. «Как же он будет получать здесь зарплату, если он будет двигать швейцарскую науку?» Пожалуй, такой точки зрения придерживаются многие. Подскажите, каков международный опыт? Может ли ученый стать академиком Национальной академии США, если он является постоянным профессором, скажем, во Франции?

—  Об академической зарплате я уже сказал, ее просто не должно быть; что же касается ситуации в России, то это очень конкретный вопрос. Нельзя буквально перенимать (или не перенимать) опыт других стран, если нет схожих обстоятельств. Дело в том, что Россия столкнулась с проблемой, которая мало похожа на проблемы других крупных научных держав. Огромное количество сильных ученых в возрасте 35-55 лет уехали из России на Запад, начиная еще с «еврейской» эмиграции 1970-80-х годов. Не будем обсуждать причины этого, но данная возрастная когорта в стране драматически малочисленна.

Очевидно, что среди уехавших — воспитанники наших научных школ, наши ученики, наши друзья, с которыми у нас есть и сейчас постоянные связи и общие научные интересы и взгляды. Многие из них хотят принимать участие в российских делах, и нужно стремиться к тому, чтобы поддерживать естественное желание к человеческому и научному взаимодействию. Наши соотечественники хотят иметь учеников отсюда или, наоборот, хотят посылать своих учеников сюда, хотят, чтобы было больше контактов.

Как не понять, что надо всячески способствовать установлению связей с нашими соотечественниками и необходимо использовать их стремление к сотрудничеству? Это, кстати, относится не только к науке. Я когда-то говорил, что идея связи с диаспорой могла бы быть вообще ведущей идеей в российской политике. Я не говорю о власти, подозрительно или даже враждебно, как можно понять из высказываний и действий первых лиц, относящейся к этому. Но и отношение Академии к такому сотрудничеству весьма прохладное. Не надо было удалять ученых, имеющих позиции на Западе, под надуманными предлогами из наших институтов (положительный пример, где этого не сделали, — ИППИ РАН). Надо активно искать формы участия в совместных работах.

Главная проблема здесь еще и в том, что из-за отсутствия этого среднего поколения происходит ускоренное отставание от мировой науки, теряются контакты, исчезают современные направления математики. Активное сотрудничество с нашей диаспорой— прямой способ воспрепятствовать такой негативной тенденции. К сожалению, признаки такого отставания есть, и они появились уже давно.

С этой точки зрения, деятельность таких активных ученых, как Стас Смирнов, Андрей Окуньков (можно назвать еще немало имен, в том числе и из «старой эмиграции»), нужно только приветствовать. Все формы научного сотрудничества будут только во благо. С другой стороны, шевеление плечом «А зачем они нам нужны?» или взгляд искоса «Да у них постоянные позиции на Западе» обходятся для нашей науки очень дорого. Я мало сомневался в том, что избрание Смирнова не состоится. Оно еще не подготовлено всей политикой и деятельностью Академии наук.

—  Мы разговариваем с Вами на стыке 2011 и 2012 годов. Что в математике, на Ваш взгляд, было самыми интересными событиями уходящего года?

—  По счастью, в математике всё время происходят события разной степени крупности. То, что произошло в 2006 году (доказательство Г. Перельмана), — явление редкое, и нельзя ожидать, что такое будет каждый год. В целом прошедший год был хорошим, хотя, может быть, и рядовым. В научной области появилось много хороших работ, и думаю, что это будет продолжаться. Ярких событий в математике я, пожалуй, назвать не могу, а что касается других наук, то многие ожидают новостей с Большого адронного коллайдера.

—  Для Вас это важно?

—  Да, я даже знаю, что такое бозон Хиггса, и я думаю, что открытия в этой области были бы интересны и для математиков тоже. Так что ожидания, конечно, есть.

—  Какие интересные мероприятия будут в 2012 году?

—  Мы стараемся, хотя это не всегда получается, чтобы отмечались крупные даты, и даже не только из-за того, чтобы отдать должное тем, кто это заслужил, но и еще и потому, что это способ концентрации и привлечения молодых людей. В январе исполнилось 100 лет со дня рождения лауреата Нобелевской премии по экономике Леонида Канторовича (19 января). В связи с этим организуется сразу две конференции. Одна, общенаучная, более широкая, пройдет в СПбГУ в феврале. В июне состоится математическая конференция в Институте Эйлера. Она будет посвящена более узкому вопросу, даже не всей его экономической деятельности, а вещам, связанным с транспортной задачей, так называемый optimal transportation. В математике сейчас — это очень модная и популярная проблематика.

В следующем году будет столетие Израиля Моисеевича Гельфанда (1913 г.р.), которое тоже нужно отмечать не только в США, но в России.

Недавно я решил посвятить заседание своего семинара столетию замечательного американского математика Шизуо Какутани, который, кстати, работал над проблемами, которыми занимался и Леонид Витальевич Канторович. Мне кажется, что мы мало уделяем внимания истории мировой и нашей науки и редко рассказываем об этом молодежи.

—  Вы побывали в Москве в конце декабря, с чем был связан Ваш приезд?

—  Я участвовал в работе жюри конкурса «Династия», ставшего продолжением конкурса Пьера Делиня. Пьер многое сделал для российской математики, он отдал часть своей премии на организацию стипендий молодым российским математикам, а теперь его дело подхватил Фонд Дмитрия Зимина. Я должен сказать, что уровень конкурса в этом году исключительно высокий. Конкуренция между молодыми ребятами невероятная, на заседании жюри проходила серьезная дискуссия, кто достоин стать лауреатом, потому что есть много сильных работ. Их гораздо больше, чем премий [1]. Думаю, что число премий нужно резко увеличить, а Дмитрию Зимину — низкий поклон за его инициативы.

Недавно благодаря Михаилу Громову (лауреату Абелевской премии 2009 г. — Ред.) мы учредили в Санкт-Петербурге так называемую Рохлинскую стипендию для студентов и аспирантов. В.А. Рохлин — это замечательный математик, он был учителем и М. Громова, и моим. Но таких стипендий и премий катастрофически не хватает. Успешные бизнесмены, меценаты,ученые — вы должны жертвовать средства на это, самое перспективное и благородное помещение капитала в будущее страны.

Победители конкурса молодых математиков 2011 года, проводимого при поддержке Фонда Дмитрия Зимина «Династия»

Программа 1: аспиранты и молодые ученые без степени

Гусев Николай Анатольевич (Москва)

Долгобородов Александр Анатольевич (Москва)

Ероховец Николай Юрьевич (Москва)

Медных Илья Александрович (Новосибирск)

Устиновский Юрий Михайлович (Москва)

Программа 2.1: молодые кандидаты наук

Акопян Арсений Владимирович (Москва)

Оселедец Иван Валерьевич (Москва)

Скопенков Михаил Борисович (Москва)

Эстеров Александр Исаакович (Москва)

Программа 2.2: молодые доктора наук

Аржанцев Иван Владимирович (Москва)

Буфетов Александр Игоревич (Москва)

Карасев Роман Николаевич (Долгопрудный)

Миронов Андрей Евгеньевич (Новосибирск)

Устинов Алексей Владимирович (Хабаровск)

Приятная новость состоит в том, что, непонятно почему, но в последние несколько лет я наблюдаю заметное оживление среди молодых математиков. Итоги научных конкурсов (Мёбиуса, Делиня-«Династии» и Рохлинский) говорят о том, что идет новая волна молодых сильных математиков и это замечательно.

—  Как Вы отнеслись к тому, что Михаил Громов был избран иностранным членом Академии наук?

—  А вот это замечательная новость! Это очень здорово, я уж не говорю о том, что он этого достоин. Мы его любим, и я его помню еще с его первого курса. Это хороший признак, потому что в советское время это вообще было бы невозможно. Научный уровень этого математика столь велик, что было бы странно не сделать этого.

—  Он собирается приехать в Россию, в Москву?

—  Я с ним общался последний раз перед Новым годом. У него таких планов не было. Я думаю, что в принципе он не против, он здесь был несколько раз.

—  Может быть, стоит пригласить его выступить здесь с лекциями?

—  У него нет недостатка в приглашениях из России, проблема, чтобы он хотел приехать сюда сам.

—  Что Вы думаете об участии многих ученых и преподавателей университетов в митингах и других политических акциях? Ряд наших коллег были наблюдателями на выборах и потом опубликовали свои статьи об этом, а несколько человек даже отсидели по 15 суток…

— Если вспомнить историю дореволюционной России, то очень характерна фигура либерального профессора и даже члена Академии, который смело высказывался по политическим проблемам и помогал своим ученикам-студентам, попавшим в немилость из-за политической деятельности. Конечно, советская власть истребила сам тип такого ученого. Нечего об этом говорить — это было с самого начала инициировано Лениным (высылка ученых на «Философском пароходе» в 1922 г.) и продолжено «успешным менеджером».

Но ведь в Советское время были и И.П. Павлов, и А.Д. Сахаров. Академия прославилась в брежневско-андроповские времена почти единогласным письмом с осуждением Сахарова, но тогда отказ подписать такое письмо был чреват дальнейшими трудностями. А сейчас, хотя таких трудностей, к счастью, нет, но много ли мы слышим высказываний ученых по насущнейшим проблемам страны?

Я далек от мысли, что Академия наук должна стать «коллективным Сахаровым», но кто, как не ученые, понимают глубину пропасти, отделяющей нынешнюю власть от интеллектуальной элиты страны? Кто, как не они, видят попытки этой власти законсервировать страну в постсоветском обличии на долгие времена? Тем более, что ученым особенно очевидны карикатурность «системной» оппозиции и фанфаронство «несистемной». Даже в 60-70-е годы среди ученых было больше «диссидентов», чем сейчас. Самоводовольство и самоуспокоенность — вот что губит нынешнюю российскую научную элиту.

1. Страница конкурса молодых математиков 2011 года, проводимого при поддержке Фонда Дмитрия Зимина «Династия», см. www.mccme.ru/dfc