Фрагменты выступления Л.Я. Боркина на конференции РАСН, 24 января 2012 года

24 января 2012 года в Общественной палате РФ состоялась первая конференция Российской ассоциации содействия науке (РАСН). Публикуем несколько выступлений на этом форуме.

Лев Яковлевич Боркин, зоолог, эксперт в области эволюционной генетики животных, председатель Правления СПб Союза Ученых:

Дорогие коллеги, те выступления, которые были в первой части, показали, что наш манифест, который мы сегодня уже приняли в целом, охватывает достаточно широко, самые разные сферы научно-образовательной и инженерной деятельности, и по тематике соответствовали ему.

В связи с этим я хотел бы представить на ваше рассмотрение свою, подчеркиваю, личную точку зрения. Хотя я член президиума РАСН, но мы на президиуме это не обсуждали. Я хочу предложить вам обсудить проблему структуризации нашей организации, в виде создания тех комиссий и комитетов, которые формально могут работать. Потому что ясно, что для того, чтобы проникнуть в какую-то деятельность, эта деятельность должна быть регулируемой.

Задачи РАСН

Но сначала хотел бы сказать несколько слов о науке в целом. Дело в том, что сейчас, особенно на Западе, очень широко обсуждается в последнее десятилетие проблема не науки и власти, что у нас, может быть, немножко больная тема. А проблема науки и общества.

Дело в том, что поскольку западная система построена на демократических принципах, то это очень сильно сказывается при принятии решений в законодательной сфере, и соответственно, это влияет на бюджет в области науки и образования. Я хорошо знаю этот процесс в США, поскольку жил там примерно месяц в Вашингтоне, и изучал эту организацию, которую мы берем в качестве модели, Американскую ассоциацию содействия науке, и специально изучал процесс принятия решений в области научного бюджета. Схема примерно такая же, как и у нас, я сейчас не буду говорить подробности. Но ситуация очень важная. Потому что под влиянием групп интересов те или иные комиссии в конгрессе, те или иные сенаторы и конгрессмены голосуют так или эдак. Я сейчас не буду подробности излагать, потому что у меня нет времени.

Естественно, что неизбежно мы придем к такой же ситуации, и у нас тоже общество может оказывать влияние на развитие федеральной политики в сфере науки и образования. Но беда в том, что развитие науки происходит таким стремительным темпом, что общество не в состоянии понять те успехи, которые происходят в науке.

Я сам по своей узкой специальности биолог, занимаюсь эволюционной биологией. Точнее даже я зоолог. Занимаюсь эволюционной генетикой животных. Могу сказать, что даже в этой сфере, относительно небольшой, она бурно развивается, уследить очень трудно за современными вещами. И это большая проблема, когда сами ученые не могут уже проследить широкий фронт науки. Достижения науки становятся непонятными обществу. Это непонятно людям, которые принимают политические решения. А у них есть эксперты, они сами не могут, они базируются на мнениях того или иного человека – это ключевая вещь, которая широко обсуждается на Западе. И это принципиально важно, мы должны это понять.

И вот одна из задач нашей организации, и в манифесте это написано, и это мы обсуждали на президиуме – это пытаться, если хотите, обобщить мнение различных групп общества, в первую очередь в области науки, образования и технологий, и транслировать, естественно, в нашей интерпретации, тем слоям, которые принимают решения. В первую очередь я имею в виду федеральную власть в широком смысле этого слова.

Бюджет принимает федеральная власть в области науки. Наука относится к совместному ведению федерации и регионов, по конституции у нас. Но основной бюджет принимается на федеральном уровне. Потому что региональное финансирование науки очень незначительное. Я это знаю по примеру Петербурга в частности. Практически не влияет. А многие организации имеют федеральное значение, например, Академия наук – региональные органы не могут финансировать Академию наук.

Вторая важная проблема – это проблема донесения экспертного мнения научного сообщества, я сейчас широко говорю, до политической власти. Сегодня я с большим интересом прослушал доклад профессора Цибульского, первый доклад, который касался довольно общих проблем, в частности, проблем стоимости товаров и сырья. И все, что было сказано – я с этим полностью согласен.

Но я хочу просто напомнить, сейчас очень много говорится у нас, и действующим Президентом, и в будущем то же самое будет – о том, что мы строим инновационное общество. В 1996 году примерно, скажем так, 15 лет назад, на совместном заседании Союза научных обществ России, была такая создана организация примерно в те годы, и Министерством науки и технологии, как тогда оно называлось, были рассмотрены три главных сценария развития страны – сырьевой, по которому мы развиваемся; покупка патентов за рубежом; и инновационный путь.

И тогда эксперты, мы все пришли к выводу, что инновационный путь очень дорогостоящий, но наиболее перспективный. И он обеспечит в том числе такие вещи, как независимость страны, и так далее.

Прошло 15 лет, когда об этом стали говорить на высшем политическом уровне. Если мы будем развиваться и дальше так медленно, то мы неизбежно будем отставать все с большей скоростью по сравнению с другими развитыми странами. Поэтому мы должны способствовать ускорению того, чтобы точка зрения экспертная, которая доходит до высшей политической власти – чтобы этот процесс проходил быстрее, и все это воспринималось лучше.

Сейчас является общими словами, что все строят общество знания. Могу сказать, что такая директива была принята в Европейском союзе еще 10 лет назад. Они тогда стали говорить, что мы будем строить knowledge society, общество знания. Это Португальская декларация так называемая. Это было записано, исходя из этого принят был директивный план, по которому рассчитывалось, например, создание новых рабочих мест в области науки и образования.

Кстати, имейте в виду, что те послабления, которые будут делаться в отношении виз в нашей стране, во многом связаны с тем, что по этим планам Европейскому союзу будет не хватать примерно 700 тысяч мест в наукоемких областях, и они надеются получить их за наш счет. Это их подсчеты, это не мои подсчеты. И мест рабочих. Потому что ни в Соединенных Штатах, ни в Западной Европе местные, коренные люди не очень охотно идут в науку, потому что с точки зрения денежных вопросов это чуть ли не самый плачевный сегмент общества.

Это общие слова такие. Еще одна важная вещь – если вы помните, когда началась перестройка, то тогдашний генеральный секретарь Михаил Сергеевич Горбачев на последнем пленуме Центрального комитета КПСС заявил, что страна во многом, я деликатно буду говорить, развивается не так, как надо, из-за того, что мы прозевали научно-техническую революцию. И был специальный пленум ЦК этому посвящен. Мы опоздали, и ничего сделать не смогли.

Но я могу сказать, что в середине 90-х годов мы прозевали еще одну научную революцию. Я был свидетелем того, как это происходило, я как раз в это время жил в США, и в это время там произошла смена парадигмы, там физико-технические науки, я сейчас имею в виду политический уровень и парадигмальный уровень, были заменены науками, как они говорят, о жизни. Они не говорят – биология, они говорят “life sciences”. Сюда входит всё. Коротко говоря, это биомедицина. А на политическом вашингтонском жаргоне они говорят так – это наука о здоровье человека, и здоровье окружающей среды.

Мы это воспринимаем как общие слова. Но я был поражен, когда мне дали документы новой парадигмы Госдепа. Казалось бы, очень далеко – она вся была изменена в области охраны природы, и в области экологии, как мы говорим. Произошла замена тематики прав человека, human rights, на эту тематику. И самое главное, что появились новые интерпретации, как изменение окружающей среды в нестабильных странах, в частности как пример был Афганистан, это был 1996 год, может отражать непосредственный интерес Соединенных Штатов.

То есть сугубо научные вопросы, которые формулировались научным сообществом, воспринимаются правительством и интерпретируются в плане уже внешней политики.

И естественно, произошли резкие изменения во внутренней политике. Появились сразу требования к т. наз. зеленому бизнесу, появились требования к экологизации всего, чего можно, образования, и так далее. Это очень важно.

И это показатель того, как научное экспертное сообщество, конечно, когда оно формулирует вменяемые документы, а не просто лозунги – может влиять на власть. Я думаю, что мы должны идти таким же путем, и поскольку наша ассоциация претендует на то, а я надеюсь, так и получится, что мы будем представлять все слои научного сообщества и образовательного и инженерного, то, конечно, мы будем представлять общую силу.

Могу сказать, что пока такой организации в нашей стране не было. Я шесть лет был экспертом Госдумы по вопросам науки, поэтому я знаю, как происходит лоббирование. У нас происходит то, что я называю конкурентное лоббирование, когда какое-то ведомство или большая организация лоббирует свои интересы. Я не буду вам раскрывать секреты, я видел, как это происходит, борьба за бюджет в области науки, это всем понятно.

Но мы из-за этого все проигрываем. На Западе, в США в частности, лоббируются общие интересы в области науки, а дальше уже идет, если хотите, согласование частичных парциллярных согласований. А у нас наоборот. И мы все из-за этого проигрываем.

У нас никогда, за всю историю России, не был закон о науке выполнен буквальным образом, там финансирование должно быть не менее 4% от федерального бюджета. Ни разу он не был выполнен. Хотя могу вам сказать, поскольку я принимал участие в разработке этого закона, как эксперт – сначала мы закладывали цифру 7, потом довели до 4. Потолок, который был – 2%. За это тоже надо бороться, чтобы было хотя бы 4.

О структуре комиссий и комитетов РАСН

Теперь переходим к нашим задачам. Я предлагаю на ваше рассмотрение, и очень важно, чтобы вы на это очень творчески реагировали, свои некие соображения. Какие нам нужны комиссии, на мой взгляд? Я хочу перечислить только наиболее важные.

Конечно, структуры, которые мы создаем, должны делиться на три группы. Первая группа комиссий, которую мы создаем – это структура, которая определяет функционирование собственно нашей организации. Если хотите, бюрократическая структура. Это приемная комиссия. Естественно, пока это идет через президиум, но президиум не может в массе этим заниматься, это не задача президиума. На первых порах – да.

Дальше, конечно, это финансовая комиссия. Вы все это ощущаете, потому что все приехали за свой счет. Ясно, что мы должны создавать какой-то свой эндаумент, то есть целевой капитал. Сейчас закон позволяет это делать, и финансовая комиссия должна этим заниматься. На мой взгляд, председатель финансовой комиссии должен быть заместителем председателя президиума, потому что это важная работа.

Мы создали уже 50 региональных отделений, я думаю, что потом этот процесс будет расширяться. И, на мой взгляд, координация работы региональных отделений – это на самом деле есть жизненная основа нашей организации. Потому что если не будет работы в региональных отделениях – мы создадим еще одну оболочку, которая не будет очень эффективна.

Поэтому, на мой взгляд, нужно создать специальную комиссию по координации, чтобы люди знали, к кому можно обращаться, не просто в президиум. И тот человек, который координирует эту работу, – конечно, он должен быть тоже заместителем председателя президиума, чтобы у него были большие полномочия.

Конечно, должна быть комиссия международная, экспертная комиссия – очень важно. (…) Мы записали себе на самом деле амбициозную функцию. Мы хотим быть партнером правительства. Лучше сказать – федеральной власти. Потому что это не только правительство.

Поскольку мы исходим из политологии, то в западной политологии power, это все, избирательная, законодательная власть, судебная – это все power. Если мы партнерами являемся – на чем зарабатывают зарубежные организации? Они выступают в роли экспертов федеральных или международных органов. И их экспертиза оплачивается. И следует создать серьезную экспертную комиссию, где будут серьезные люди, которые – извините, чтобы не попали туда жулики, и так далее. В нашей стране есть специфика, это мы тоже хорошо знаем.

Теперь перейдем к таким комиссиям, комитетам по направлениям, не внутренняя работа, а внешняя. Это то, что будет обеспечивать, если хотите, нашу репутацию. Не только в стране, но и за рубежом. Хотя я считаю, что репутация в стране важнее репутации за рубежом. Но это не значит, что мы должны пренебрегать, потому что мы работаем в России.

У нас три сегмента наиболее важных общества, на которые мы опираемся. Это условное деление, но тем не менее, оно существует в нашей статистике даже. Там есть исследователи, педагоги, преподаватели – они отдельно дают. И сфера технологий и инженеры. Вот эти три группы у нас прописаны, мы это отстаиваем, это очень важно, что впервые создана организация, которая защищает интересы всех этих групп.

Ясно, что мы должны создать комитеты по политике в сфере науки, по политике в сфере образования, и комитет по политике в сфере технологий и инновационного развития.

Конечно, между этими комитетами должно осуществляться взаимодействие. Пока, видимо, это будет осуществляться на уровне президиума. Потом уже подумать, как это будем делать. Это принципиально важная вещь – чтобы мы создали группу высокопрофессиональных людей, которые будут отслеживать принципиальные изменения в федеральной, региональной и общей политике. На региональном уровне этим должно заниматься региональное отделение, а на федеральном, конечно, те комитеты, которые мы создадим. Если вы с этим будете согласны.

Американская ассоциация содействия науке, в основном, занимается этими вещами. Она оказывает колоссальное влияние на принятие решений в Конгрессе и Белом доме. Европейская ассоциация содействия науке, Евросайенс, я был одним из учредителей этой организации. Мы (Санкт-Петербургский союз ученых), кстати, входим как коллективный орган и в Американскую ассоциацию тоже. Вот эта Евросайенс является экспертом, консультантом Евросоюза по вопросам науки. И этим определяется их высокий статус и влияние.

Поэтому мы эти три комитета должны создать. Конечно, туда должны войти люди, которые понимают, как формируется научная политика на региональном и федеральном уровне, и как она реализуется. Это очень важно. Если у вас нет опыта, вы там многие вещи не сделаете просто.

Естественно, эти комитеты должны сотрудничать с соответствующими профильными комитетами парламента обеих палат, естественно, с Министерством науки, соответствующим отделом в Кремле, и с теми организациями, которые тоже этим занимаются – Российская академия наук, Совет ректоров, и так далее.

Поэтому я детали не обсуждаю, это понятно все. Один из важных моментов – это отслеживание принятия бюджета в области этих сфер. В Америке создано т.наз. Intersociety Council, такой совет, куда входят представители около 30 обществ крупных. И они отслеживают принятие федерального бюджета с того момента, как проект бюджета из Белого дома поступает в Конгресс. Схема принятия примерно такая же, как у нас. У нас тоже сначала Правительство готовит, поступает в Думу.

Как только появляется первый бюджет – они получают копию, и сразу пишут свое экспертное заключение. Потом работает комиссия – да, это люди профессиональные просто. Кстати, там большое количество людей, я с ними общался, там человек 30-60 очень опытных людей. У нас такие люди, кстати, есть. И потом они работают в комиссии, если видят какие-то недоработки, они анализируют общий бюджет, его динамику по сравнению с тем, что было, и с тем, что надо. И дальше прослеживают его по ведомствам. Например, бюджет НАСА, бюджет Национальных институтов здоровья, это биомедицина, Национального научного фонда, и так далее.

А также по направлениям научным, отдельно физика, биология, геология, и так далее – это гигантская работа. После этого они принимают заключение в Конгресс, а Конгресс формирует свое решение по финансированию науки. И AAAS работает с комиссиями Конгресса, оказывает на них давление, если надо – публичное давление, через прессу, и так далее.

Но большей частью это, конечно, переговоры. Да, сам процесс переговоров не раскрывается, конечно. После этого, когда Конгресс принимает бюджет в первом чтении, вот эта группа независимая AAAS публикует свое заключение, там вот такие книги. И когда, если Конгресс не принимает их поправки, то когда принимается окончательный бюджет – в Америке этот процесс примерно 1,5 года занимает – то они публикуют от своего имени комментарий. Он может быть положительный или отрицательный.

Забыл добавить, они еще делают для каждого штата отдельные такие вещи. И это оказывает колоссальное влияние. Когда Рейган решил сократить дефицит федерального бюджета, что им до сих пор так и не удается, в том числе за счет науки – в Соединенных Штатах поднялась просто буча.

Но самое интересное, что Американскую ассоциацию поддержали знаете кто – крупнейшие американские корпорации. Многие из них вы знаете. Например, Procter & Gamble, то есть парфюмерия поддержала. Не только высокотехнические, не только Боинг, допустим. Потому что везде нужна наука. Вы не можете разработать нового парфюма, если там ученых нет. Сейчас везде применяются так называемые секс-парфюмы – но эту задачу ученым задали. Везде нужны исследования, у них везде большие научные лаборатории есть. И корпорации и Нобелевские лауреаты поддержали кампанию AAAS в защиту науки, и было оказано колоссальное давление на федеральную власть. У меня есть статья на эту тему. И они победили.

То же самое было сделано, когда Маргарет Тэтчер хотела сэкономить на науке в Англии. Тоже было создано общество, которое называлось «Спасите британскую науку», и вместе с учителями – сами ученые ничего не могут сделать – и с бизнесом они заставили железную леди отступить. Потому что было сказано, будет забастовка. Они сказали так – бизнес, вы не получите новые высокообразованные кадры, мы не будем их учить, и мы не будем с вами взаимодействовать, и вы через некоторое время будете неконкурентоспособны. И они это поняли, и вместе победили.

Вот этим мы должны тоже заниматься, должны создать такую бюджетную группу, которая будет мониторить эти процессы.

Этика науки

Дальше очень важные вещи – на мой взгляд, принципиально важно, коллеги, я излагаю личную точку зрения, можете с ней не соглашаться, это не есть официальная точка зрения. Комитет по научной этике – это больная тема в нашей стране. Я не хочу сейчас ничего говорить, но мы знаем, что наука и образование во многих частях коррумпирована. Мы знаем, что пишутся диссертации людьми, которые даже ничего не делали. Я такие примеры знаю просто. Я не хочу сейчас об этом говорить.

На Западе комитеты по научной этике существуют давно. В той же Американской ассоциации содействия науке, о которой говорил Евгений Павлович, есть специальный комитет. Такие же комитеты есть во всех крупных университетах американских обязательно. И они существуют во многих европейских университетах.

Они имеют очень важную социальную функцию – если этот комитет признал какого-то человека жуликом – с этим человеком контракт не продлевается. Это всё, это смерть для него просто. Мы не должны быть жандармами, это неправильно. Но мы должны иметь такую репутацию, что если наш комитет, который мы санкционируем, будет высказываться по поводу плагиата, или того, или другого – то чтобы эти люди несли ответственность. Но это будет только в том случае, если у нас будет репутация.

Но мы должны очищать науку, чтобы не было петрикгейтов, и так далее. Это принципиальная вещь. Потому что если мы этого не сделаем – это наносит большой удар по репутации науки в целом российской, и за рубежом в частности.

Дальше, на мой взгляд – принципиально важно создание комитета по свободе научной информации. И – дальше у нас почему-то не произносят – ответственности ученых. Меня всегда поражало, почему у нас говорят слово «свобода», но не говорят «ответственность». В той же ассоциации АААS комитет называется “responsibility”. Потому что они говорят – если говорить только о свободе, то это будет анархия. Человек должен нести ответственность за то, что он говорит. Он должен нести ответственность за те ценности, которые он провозглашает. Потому что эти ценности могут быть вовсе не благородные.

Это важная вещь. У нас почему-то эта свобода информации – я могу сказать, что у нас большой опыт в Санкт-Петербургском союзе ученых, у нас такой комитет работал в 90-е годы много лет. Но мы в основном занимались тогда поддержкой прессы, и проблемой гостайны.

Но сейчас ситуация изменилась, и существует не только государственная тайна, сейчас существует и коммерческая тайна, существует, вы знаете, по нашим законам, проблема индивидуальной информации. То есть это большая тема, которой требуется серьезная, научная экспертиза, потому что очень часто трактуется все это неправильно.

Наука и религия

Есть еще один аспект, очень печальный. У нас происходит сейчас клерикализация общества во всех сферах. И я, например, знаю сферы – не хочу называть, поскольку идет запись, ни фамилий, ни регионов, когда религиозные фанатики, даже не буду называть, какая конфессия, угрожали ученым, и требовали, чтобы они прекратили преподавать эволюционную теорию, угрожая их убить. Я знаю это от одного профессора, который плакал и говорил – что мне теперь делать?

Это тоже свобода научной информации, мы должны защищать ее, мы должны защищать интересы науки, и людей.

Исходя из этого, нам нужно создать специальный комитет, который будет заниматься проблемами науки, образования, и взаимодействия с религией. Должен сказать, что сейчас происходят довольно серьезные подвижки. В прошлом году Санкт-Петербургский союз ученых участвовал в конференции, которую в Петербурге провела наша православная церковь, о взаимоотношениях между наукой и религией, и патриарх Кирилл, который сейчас возглавляет РПЦ – уделяет большое внимание науке. Ситуация там такая, – я думаю, что я не разглашу никакой тайны, поскольку мне об этом сказали, а я сам атеист, я никакой подписки не давал о неразглашении – церковь озабочена тем, что наше современное священство, которое бурно развивается вширь, не имеет образования естественнонаучного.

Я посмотрел библиотеку Духовной академии Санкт-Петербурга, она считается довольно приличной. У них отличная библиотека, они 7 лет учатся. Там ни одной книжки нет ни по физике, ни по биологии. Я говорю – как же вы можете вступать в дискуссию с учеными по проблемам биоэтики и науки, если вы даже учебников не читаете? У них нет этого.

Но они вынуждены будут сейчас этим заниматься. У нас хорошие отношения, в частности, у меня лично, с людьми из РПЦ. Потому что они понимают, что им нужны сейчас, они хотят получить статус обычных вузов, и поэтому они должны будут давать т.наз. федеральный стандарт образования, и поэтому там должно быть естественнонаучное образование. Они ищут ученых, которые могли бы там читать лекции, мы им помогаем в этом сейчас.

Это очень важная вещь. И патриарх Кирилл – знаете, какие две проблемы его заботили о поднятии уровня образованности священников – он считает, что современная церковь должна понимать основные закономерности в развитии науки, и уважать науку, это очень важно. И не высказываться против науки, это принципиально важная вещь, про которую я сказал – зафиксируйте в прессе. В отличие от предыдущих патриархов. Помните, гонения были на эволюционную биологию.

И его поразили вещи – то, с чего Вы, Евгений Павлович, начали – проблема космогонии. Эти безумно интересные вещи, которые простому человеку непонятны. Которые происходят в сфере астрофизики. Это настолько интересно, это так быстро развивается. Профессор Филькенштейн сделал шикарный доклад тогда, шикарный. Это в нашей (Петербургской) Духовной академии, все были потрясены просто. Вторая тема, которая их интересует – это биология. Потому что это две области, которые влияют на наше миропонимание. Они отвечают на вопросы – кто мы, откуда мы, и куда мы идем. Поэтому это проблема взаимодействия между религией и наукой. И мы должны четко транслировать свои достижения, и понимать.

Профессор Филькенштейн замечательную фразу сказал, немножко не политесную, поскольку это было все-таки в Духовной академии – он сказал так, если вы хотите выжить, вы должны принимать наши достижения, а не бороться с нами. Так идут западные сообщества. Поэтому эта проблема очень аккуратная, деликатная, и мы должны ею заниматься – естественно, там не должно быть экстремизма ни в ту, ни в другую сторону. Это должен быть хороший договор, но мы должны отстаивать свои позиции. Поэтому у нас в манифесте РАСН написано – мы за образование на научной основе, не на клерикальной, это очень важно.

Воспроизводство научных кадров

Следующая важная вещь – если мы посмотрим друг на друга, и посмотрим на статистику нашего научного сообщества, оно получило уже довольно давно такое жаргонное название – модель двугорбого верблюда. Потому что есть «горб» молодежи, но дальше средние, наиболее эффективные возраста, отсутствуют, они уходят или в бизнес, или за границу, и дальше второй горб ученых старших поколений. Это – «двугорбый верблюд».

Самое печальное, что этот второй горб с каждым годом продвигается, его пик – на один год. Сейчас средний возраст в науке очень высокий – я сам молодой пенсионер, так что я знаю, о чем говорю. И это очень печально. Поэтому если у нас не будет научной перспективы, я имею в виду, смены, то организация тоже никому не нужна будет. Эта проблема является ключевой для всех, не только для нас.

Во всех западных крупных сообществах есть эта проблема, они называют ее, например, по-немецки научный подрост, термин тот же самый. Везде эта проблема, не только у нас. И мы не знаем, как мы сможем заинтересовать молодежь, чтобы она вступала в Российскую ассоциацию содействия науке.

Но независимо от этого, – они сами могут быть абсолютно индифферентны, – мы должны за них бороться. Иначе не будет будущего не только у науки, но и у страны. Потому что без науки будущего у нашей страны не будет, перспективного, чтобы мы заняли достойное место в мировом сообществе.

Важна другая проблема – социальная проблема научного сообщества. Я вчера ехал в поезде со своими коллегами, и был потрясен, когда мне сказали, что в одном очень уважаемом университете в Санкт-Петербурге, тоже не хочу говорить, в каком, старший научный сотрудник получает 12 тысяч рублей. Или профессор даже. Понимаете, это несерьезно просто.

Конечно – я интервью недавно давал, и журналистка мне говорит – а вы организуйте забастовку. Я говорю – у нас мотивация другая. Мы занимаемся тем, без чего жить не можем. Поэтому нам бессмысленно бастовать. И происходит эксплуатация ученых, непонимание со стороны современного общества и государства. И мы должны отстаивать свои права, здесь не надо стесняться, надо работать вместе с профсоюзами, и надо жестко ставить эти проблемы.

Популяризация науки

Дальше, принципиально важная вещь – на Западе это целая, если хотите, бизнес-сфера, у нас это практически отсутствует, только немножко есть попытки, в частности, фонд Дм. Зимина, газета «Троицкий вариант», несколько журналов есть, в том числе журнал Санкт-Петербургского союза ученых – но это капля в море. Мы должны заниматься популяризацией науки. В США это давно поняли политики. Если хотите, чтобы общество вас поддерживало – до него необходимо доносить достижения науки. (…)

Мы должны это доносить до людей, это должно делаться каждый день, везде. Говорить про науку и образование, каждый день, и разные люди должны быть для этого. И тогда будет понимание в обществе. Могу сказать, что политики и журналисты часто эксплуатируют эту проблему, говорят, что писать про науку и образование неинтересно, народу якобы неинтересно.

Могу сказать, что это не так. Я в сентябре прошлого года получил удивительный опыт, Санкт-Петербургский союз ученых организовал научную конференцию по историю науки, 18-й век, в небольшом городке Волгоградской области, в Палласовке – там был петербургский академик Паллас в 1773 году. Я в своей жизни не видел такого милого, нежного и ласкового отношения к ученым, как было проявлено местной администрацией и местным бизнес-сообществом. Они оплатили проезд ученых, там были люди из многих городов России и из Казахстана. Они оплатили дорогу туда и обратно, они оплатили проживание в гостинице. Сентябрь прошлого года. Они оплатили даже питание. Я никогда в жизни такого не видел. На нас буквально не дышали.

Вот вам отношение общества. Никто этих людей не заставлял, они сами захотели провести конференцию, посвященную академику Палласу. Кстати, когда они написали письмо в Академию наук – та им даже не ответила. Мне показали письмо из президиума.

Поэтому, если мы сможем вовлечь в нашу организацию журналистов, которые пишут на научные темы, т. наз. научных журналистов, а у нас, по-моему, даже такая ассоциация есть; если мы сможем найти контакты с газетой «Троицкий вариант», и с другими газетами, это очень важно. Могу сказать, что на Западе каждая респектабельная газета имеет обязательно страницу, посвященную science, и раздел, посвященный компьютером. Респектабельная газета, не желтая пресса.

Но желтая тоже иногда пишет. Желтая пресса, я вам в виде юмора приведу пример, есть такая проблема партеногенеза у животных – партеногенез, это развитие без мужчин, понятно молодым людям. И какая-то газета у нас в Москве написала про лесбиянок среди животных. Каждый по-своему понимает.

Поэтому мы должны работать с научными журналистами, это наш такой канал трансляции интересов, на все уровни. Потому что такие статьи читают и простые люди, и вовлеченные во власть, и дети, и так далее.

Поэтому я считаю, что это тоже могла бы быть опора для РАСН. У нас в манифесте записано. Было бы очень важно, чтобы мы смогли найти людей, которые бы эту работу структурировали, и налаживали контакты. Потому что это должны быть специалисты. Поэтому я говорю, что в каждой газете должны быть специалисты по популяризации науки.

Вот, пожалуй, это те основные направления, которые мне видятся принципиально необходимыми, их надо создать как можно быстрее. Но это не означает, что не могут быть какие-то другие комитеты и группы, и это не означает, что региональные отделения должны копировать эту схему. Потому что, конечно, мы должны исходить из ситуации, которая складывается в том или ином регионе. Одна ситуация в Новосибирске, или в Томске, где сильная наука и вузовская, и академическая. Я там был еще в молодые годы, замечательные места. Или Нижний Новгород. А другое дело – регионы, где этого нет. Мы должны гибко подходить.

Вот мои самые важные заметки, спасибо за внимание.