Извини-подвинься

Включаю я в Прощенное воскресение ближе к вечеру телевизор… Вот мне многие знакомые говорят: «А зачем ты его вообще включаешь?» Так ведь вот не включила бы в тот раз — не услышала бы, как ведущий Новостей говорит: «Если кто-то еще не успел извиниться перед своими близкими…» Ну, в том смысле, что Прощенное воскресение еще не закончилось и не поздно это сделать.

Глагол извиниться здесь, разумеется, совершенно неуместен, нужно было бы сказать попросить прощения у своих близких. Извинить и простить — это разные вещи. Извинить — более умственное, а зачастую и формальное, ритуальное действие. И обычно по достаточно конкретному поводу. Простить — это душевное движение. Не зря же говорят простить всей душой, всем сердцем, искренне простить. Извинить всей душой или всем сердцем невозможно, да и искренне извинить тоже. Извиняют иначе: взвесив все обстоятельства, сопоставив вину, принесенные извинения, понесенное наказание, приняв решение, что инцидент исчерпан. Прощения можно просить и не будучи виноватым, можно просить прощения огульно — за всё, в чем был и не был виноват. Прощение может быть длительным процессом, требующим душевной работы. Поэтому можно сказать Я тебя давно простила, но едва ли — Я тебя давно извинила. И наоборот: Я тебя никогда не прощу — это почти проклятие, а Я тебя никогда не извиню — довольно слабенькая угроза. Я уж не говорю о том, что от христианина требуется прощать. Извинять он, конечно, тоже может, но это вещь сугубо светская. А вот, кстати, вспомнила Блока: Страстная, безбожная, пустая, / Незабвенная, прости меня!Теперь представим себе, что Блок написал бы так: Страстная, безбожная, пустая,/Дорогая, извини меня! Смешно.

То есть, конечно, если в метро наступишь человеку на ногу, то всё равно, сказать ли Простите или Извините. Или Прошу прощения. Можно сказать и Извиняюсь, только будет слегка просторечно. Да, собственно, простительная слабость и извинительная слабость — более или менее одно и то же. Но в серьезных ситуациях это важно — прощаете вы илиизвиняете. Вот, скажем, случилась неприятность в отношениях между двумя странами — например, несознательные граждане побили окна в резиденции посла. Тогда властям следует принести официальные извинения. Но уж, конечно, не попросить прощения. А вот другая ситуация. 25 августа 1991 года в Москве хоронили трех молодых людей, погибших при защите Белого дома. И Ельцин сказал тогда, обращаясь к родителям погибших: «Простите меня, вашего президента». Он просил прощения за то, что он не уберег их детей. Странно в этой ситуации было бы, если бы он сказал: извините, мол. Правда, мне попался некий текст Немцова, в котором он, в частности, рассказывает: «Когда в 95-м убили Влада Листьева, Ельцин приехал в Останкино и плакал. Он сказал: «Я прошу извинить меня за то, что и я не уберег»» [1]. Но это так в пересказе, а как там на самом деле выразился Ельцин, кто знает?

Тут вот что еще интересно. В немецком, например, языке тоже есть два глагола, которые различаются похожим образом: entschuldigen (извинить) и verzeihen (простить). Да, кстати, есть еще и третий — vergeben (отпустить). Но немецкий глагол verzeihen — он такой несколько приподнятый, не на каждый день. А русский глагол простить изумителен именно сочетанием эмоциональной насыщенности и глубины с абсолютной применимостью к обычной человеческой жизни.

Психологичность этого глагола особенно хорошо видна на фоне даже не извинить, а еще одного глагола — спустить (спустить ему хамство). Для спустить важно то, что человек не стал наказывать кого-то за плохой поступок, причем говорящий не одобряет такое его поведение. Мол, хуже будет, совсем обнаглеет грубиян от безнаказанности. Что же до мотивов — нам о них не сообщают, но говорящий намекает, что такая готовность мириться с плохими поступками другого человека — скорей не от душевной щедрости, а от лени и равнодушия. Разумеется, разные люди могут видеть одно и то же по-разному. Сам человек может считать, что он простил обидчика всей душой. А кто-то другой скажет, что он зря все спускаетобидчику.

Есть, конечно, и другие глаголы, которые означают вроде бы одно и то же действие, но различаются субъективными побуждениями к этому действию, представление о которых запрятано где-то глубоко в значении глагола. Вот я тут вспомнила, как когда-то давно историк Нина Брагинская, говоря о заштампованности тоталитарного языка, привела в качестве примера такой случай. Она в какой-то инстанции написала заявление, которое начала со слов Прошу позволить мне…, а ее заставили заявление переписать, заменив прошу позволить напрошу разрешить. И вот я тогда подумала: а ведь тоталитарный чиновник в данном случае был не так уж неправ. Как известно, глаголы разрешить и позволить имеют не вполне одинаковое значение. В позволить очень важна идея личной воли, личного произволения. Разрешить же часто предполагает ссылку на норму, право, санкцию. Конечно, когда человек в трамвае проталкивается к выходу, всё равно, бормочет ли он Разрешите пройти или Позвольте пройти. Но в случае с чиновником не то. Чиновник-то ведь претендует на то, что он представитель власти и дает или не дает добро на что-либо не потому, что ему так вздумалось, а потому, что таковы правила или требования целесообразности.

А кстати, интересно, что слова позволительный и разрешительный имеют совсем разное значение. Позволительный — это о чем-то, что человек может позволить себе, а разрешительный связан с необходимостью получения разрешения. Вот например, митинг по закону у нас предполагает процедуру не разрешительную, а уведомительную. Ну, раз снова дошло до митингов, значит, пора заканчивать.

Ирина Левонтина

1. www.kchetverg.ru/2011/02/01/boris-nemcov-nashel-10-otlichij-u-putina-i-elcina/