Под знаком лягушки

Общение с новыми людьми — это могучий источник познания жизни. Меня, например, сегодня спросили, есть ли у меня тотемное животное. Я ответила чистую правду: «нет, я же биолог, я не люблю животных». Но потом задумалась и поняла, что один кандидат на эту роль явно прослеживается. Это лягушка, причем, скорее всего, мертвая лягушка. Или, во всяком случае, подопытная.

Мертвые лягушки преследуют меня всю сознательную жизнь. Дело в том, что для меня, как и для любого биолога, лягушка — это первый опыт собственноручного убийства. Какой бы трепетной девочкой ни был будущий биолог, преподаватели кафедры физиологии обязательно дадут ему в руки тяжелое, подвижное, дышащее человекоподобное существо и проследят, чтобы биолог научился его убивать. Без наркоза, потому что наркоз искажает результаты дальнейших физиологических опытов, и двумя разными способами: во-первых, игла в спинной мозг, во-вторых, отрезание ножницами верхней челюсти.

Образовательного смысла в этом, по большому счету, никакого. Всё гораздо глубже. Это жертва. Дело в том, что убивать позвоночных нормальному человеку вообще-то крайне неприятно, страшно, противно, жалко. Традиция фундаментального академического университетского образования включает эту практику для того, чтобы человек научился отделять свои эмоции от своей деятельности, — а еще для того, чтобы он перестал питать какие бы то ни было иллюзии по поводу своего морального облика и научился с этим жить. Я серьезно: собственноручное убийство лягушки — это очень важный опыт преодоления общепринятых ценностей, и он позволяет относиться к себе цинично и доброжелательно во всех последующих ситуациях отказа от них.

После университета мне понадобилось убивать лягушку только один раз — для съемки, и это тоже был ценный опыт, он помог окончательно расставить приоритеты («моя работа — важнее, чем моя тонкая душевная организация»). Дальше лягушки уже попадались мне в виде художественного образа. Моя первая колонка в «Троицком варианте», три года тому назад, была про мертвых лягушек, и моя последняя колонка тоже про них. А самое свежее впечатление, связанное с мертвыми лягушками, — это ссылка, которую мне сегодня утром кинул коллега: «балет лягушек-зомби», видео из японского университета Кюсю, в котором препарированные лягушки под ударами электрического тока танцуют под музыку. Чтобы защитники животных меньше возмущались, есть надпись о том, что это — вторичное использование лягушек, погибших ради науки. Художественная ценность сомнительная, потому что ритм музыки плохо соотносится с движением, но картинка всё равно завораживает. Человек, который прислал мне эту ссылку, работает инженером монтажа и телеоператором и потому тоже циничен, даром что не биолог. Он знает главный закон лягушек и телевизионщиков: «Смысл — ничто, картинка — всё».

Самое главное, что следует знать о живых лягушках — у них сетчатка глаза соединена прямыми нервными связями с мышцами языка. Если в поле зрения лягушки попадает маленький подвижный объект, лягушка его проглатывает. Если это пуговица на нитке, лягушка всё равно ее проглатывает — один раз, десять, сто. Она, может быть, и понимает, что пуговицы невкусные, но не может перестать обращать внимание на картинку. То же самое происходит и с телезрителями. По большому счету, совершенно неважно, что им говорить: если картинка хорошая, то любые слова они пропустят мимо ушей, а если плохая, то вовсе не станут смотреть. Именно поэтому я думаю, что недавний фильм НТВ про оппозицию вообще-то совершенно не заслуживает никакого осуждения. Что там в закадровом тексте накрутили про печеньки и массовку — через две недели никто уже не вспомнит, а вот картинка запоминается надолго. Самые красивые кадры во всем фильме — это всё-таки сами митинги оппозиции, а не унылая очередь фальшивых белоленточников, позирующих на камеры. Так что именно они и послужат приманкой на нитке, и вызовут желание встретить настоящего живого комара. Я верю, что аудитория всё-таки больше похожа на живую лягушку, чем на мертвую, танцующую под действием электрического тока.

Анастасия Казанцева