В феврале этого года скончался ученый, который, не относясь к академическому истэблишменту, благодаря своей энергии и энтузиазму оставил ярчайший след, понятный даже людям, не имеющим отношения к науке. По университетскому диплому Давид Гиличинский исходно был криолитологом, или, по-русски, мерзлотоведом. А самые яркие его работы имеют больше отношения к биологии — криобиосфера, или жизнеспособные микроорганизмы,которые пролежали в мерзлоте десятки, сотни тысяч и даже миллионы лет. Которые ожили после оттаивания и продолжают размножаться.
Я видел Давида один раз в жизни, год с лишним назад, посетив его доклад на конференции в Пущино. После доклада пытался договориться с ним о публикации статьи о криофлоре в «Троицком варианте». Давид согласился, но попросил отсрочку по причине цейтнота. Так и не довелось… Но остались сподвижники. Я обратился к своему давнему знакомому Станиславу Губину, доктору биологических наук, ведущему научному сотруднику Института физико-химических и биологических проблем почвоведения РАН.
— Насколько надежно открытие древних замороженных бактерий, и насколько они древние?
— Возраст пород часто бывает известен, а вот когда они с содержащейся в них микрофлорой перешли в мерзлое состояние, не всегда удается точно установить. Тут применяются разные методы, включая изотопию, датировку по вулканическим пеплам и целый набор других подходов. Самая древняя ныне существующая мерзлота на планете обнаружена в Антарктиде, и датируют ее 2 млн лет. В этих же отложениях обнаружены и жизнеспособные микроорганизмы. Если это правильно, то Давид работал с микроорганизмами возрастом 2 млн лет.
— Он действительно первым обнаружил древние жизнеспособные бактерии?
— До этого были подобные попытки, но эпизодические и не столь убедительные. Давид первым начал систематические исследования с хорошо отработанной методикой, с бурением, со всеми мерами предосторожности от биологических загрязнений и прочих методических ошибок. Тут еще сыграл роль наш город как биологический центр отечественной науки. Полученные Давидом в начале 80-х годов образцы из мерзлых толщ Арктики, которые перешли в вечномерзлое состояние около 40 тыс. лет назад, начали активно изучаться в Институте биохимии и физиологии микроорганизмов РАН, почвоведами-микробиологами МГУ, т.е. с первых шагов были привлечены к проблеме и работам высшие специалисты. Они с большим интересом подхватили это дело, и плодотворное сотрудничество продолжается уже почти тридцать лет.
У пущинских микробиологов имеется банк микроорганизмов, с которым сверялись выделенные из многолетней мерзлоты бактерии, были обнаружены соответствующие им группы, найдены новые виды.
Еще одно интересное дело -мерзлота на вулканах. Там, в вечномерзлых толщах вблизи жерл, умудряются «отсиживаться» термофильные бактерии, которые обычно живут и развиваются в диапазоне температур около +100° С, — представляешь, этакий многосотлетний «уикенд» африканских пигмеев где-нибудь на айсбергах Антарктиды. Ну от этого недалеко и к путешествию микроорганизмов из какой-нибудь теплой планеты Солнечной системы через холод Космоса на нашу родную Землю. К этим вопросам, проблемам экзобиологии с использованием мерзлых толщ Арктики и Антарктики Давид подошел в начале 90-х. Помогли и американцы, начавшие уже тогда готовить биологические марсианские программы.
— Какие типы микроорганизмов оказывались жизнеспособными — самые примитивные?
— Да нет, там есть и весьма сложные организмы. В арктической мерзлоте возраста 30-40 тыс. лет находят много чего. Так, сотрудницами нашей лаборатории здесь были обнаружены простейшие — амебы и жгутиковые, которые, оттаяв, стали жить и весело размножаться. Хорошо многие тысячи лет сохраняются споры мхов. А в ископаемых норах сусликов, которые много тысяч лет назад делали свои запасы в камерах, находящихся над мерзлотой, при накоплении толщ их содержимое быстро переходило в вечномерзлое состояние (ученые пытались проращивать даже семена высших растений). Полученные ростки гибли, но из отдельных жизнеспособных клеток с применением метода каллусной ткани в Институте биофизики клетки в Пущино были получены цветущие и плодоносящие растения смолевки узколистной. Кстати, наша статья об этой работе в одном ведущем американском журнале, наделавшая много шума в научном мире, вышла в ночь, когда не стало Давида…
Эти проблемы важны. С моей точки зрения, велика вероятность, что оттаявшие плейстоценовые виды, прорастая в современных условиях, вписываются в современную биоту, определяя или поддерживая ее современное разнообразие. Это прекрасно подтверждается прорастающими в естественных условиях спорами мхов и простейшими. Не исключено, что так же могут «оттаивать» и появляться у нас возбудители древних болезней. Возможность «возвращения» через многие тысячелетия после криоконсервации к жизни высших растений позволяет иначе посмотреть и на некоторые подходы к становлению и развитию растительного покрова на планете, например на теорию рефугиумов.
Была у Давида одна давнишняя идея, к которой он всё время обращался и на разработку которой потратил много сил и времени. Идея о биологических часах. Есть ли предел сохранения в криоконсервированном виде жизни, где он? Каков этот предел для тех или иных видов или групп живых организмов? Что за механизмы позволяют им «отсиживаться» десятки и сотни тысяч лет в мерзлоте? Понятно, что постановка этой проблемы влечет за собой лавину вопросов фундаментального характера — от влияния суммарного космического излучения, бомбардирующего живое вещество планеты, до поведения биологических структур, находящихся геологически значимое время в диапазоне низких температур и в присутствии льда. Для реализации этих идей Давид добился проведения эксперимента с образцами, содержащими микроорганизмы из вечной мерзлоты на спутнике в открытом космосе, выполнена работа по изучению присутствия воды на Марсе.
— На вашей конференции, где я побывал, много говорили про астробиологию, в частности выступал директор Института комических исследований.
— Большинство работ с микрообъектами, сохраняющимися в экстремальных условиях, имеет прямой выход на космос, экзобиологию. Если древние бактерии могли сохраниться в земной мерзлоте, почему бы им не сохраниться в марсианской? Благодаря этому нам удалось в 80-х годах наладить сотрудничество с NASA и в самые «глухие» годы для российской науки получить от них поддержку на проведение совместных исследований и ряда экспедиций в Арктике.
— А как же насчет биологических часов для Марса? Марсианский климат был пригодным для жизни — влажным и теплым миллиарды, а не миллионы лет назад. А фон космических лучей там повыше, чем на Земле.
— Чего гадать, надо работать. Вода на планете есть, не исключено, что периодически и на самой поверхности. Возможно, где-то там может теплиться или морозиться и жизнь.
— Давид сам ездил в экспедиции?
— Да регулярно, Более 30 лет почти ежегодно работал в Арктике. Много раз бывал в Антарктиде. Когда в нашем полушарии лето, там зима. Так что иногда блаженствовал в круглогодичном лете, правда в диапазоне отрицательных температур или близких к ним.
В пятидесятилетнем возрасте, в образе российского студента, ударника труда американской антарктической станции, даже добрался до Южного полюса. Таковы были премиальные в NASA.
В последние годы под его руководством осуществлялось создание сети станций мониторинга по наблюдению за изменением температуры пород в Антарктиде. Такая система уже ряд лет существует в Северном полушарии. На северо-востоке России она создана непосредственно Давидом: много лет он собственными руками с помощью буровых установок закладывал скважины под приборы,которые ныне отслеживают круглогодично температуру мерзлоты.
— Наблюдаете глобальное потепление?
— Всем нам давно пора усвоить, что климат на Земле менялся постоянно, существовали его колебания разного ранга — от небольших до ледниковых периодов. Так, 30-е годы прошлого столетия в Арктике были относительно «мягкими». Затем последовало похолодание, а ныне опять понемногу теплеет. Что будет через пять-десять лет? Главное — определиться, на каком ныне участке этих колебаний мы находимся, и не проспать наступление Нового ледникового периода. Думаю, с позиций человечества, его нынешним энергетическим аппетитом и весьма амбициозными проектами на арктических побережьях этот крен может быть во много раз серьезнее, чем потепление.
— Как международная научная общественность воспринимала Давида?
— Он очень много ездил на конференции, организовывал сотрудничество, создавал комитеты, секции. С человеческих позиций был очень доброжелательным, коммуникабельным. Умел заинтересовать, организовать и мобилизовать людей. При этом он не был доскональным специалистом ни в одной области, но сворачивал горы благодаря умению подключить других ученых или целые научные коллективы. Хотелось бы напомнить, что в это время мы только учились жить в распахнувшемся для нас мировом научном сообществе и вошли в него, имея лишь жалкие копейки на реализацию наших идей. У Давида всегда была строгая установка: музыка должна быть единой по согласованию для всех — и тех, кто имеет деньги и готов ее заказывать, и для тех, у кого этих денег нет. Все работы с нашими зарубежными коллегами велись на полном паритете.
Он много работал со студентами, аспирантами, которые в него просто влюблялись. В годы самого активного исхода молодых из науки в нашей лаборатории и экспедиции было полно молодежи. Он умел добиться, что вновь прибывший в лабораторию аспирант уже в первый год обучения ехал с докладом на международные конференции. Кстати, оттуда от него требовалось привезти не только опыт выступлений, свежую научную информацию, но и навыки международного общения, связи с зарубежными коллегами. Обычно через год-два наши аспиранты самостоятельно находили фонды и по нескольку раз в год ездили с докладами на престижные конференции по всему миру, зачастую пускаясь в многонедельные научные вояжи и стажировки.
— Расскажи о каких-нибудь случаях из жизни Давида.
— Активная натура Давида никогда не знала покоя, даже в полевых экспедициях. У нас в тундре было много друзей среди чукчей. Так вот то ли им было трудно запомнить его имя-отчество, то ли повинуясь инстинкту наблюдателя, они переиначили его из Давида Абрамовича в Давидбураныча, произнося это единым словом и скороговоркой, что очень точно отражало его сущность.
— Были случаи, когда он застревал в тундре на несколько недель — то не могли вывезти из-за непогоды, то из-за поломки вертолета. Здесь-то вовсю давала себя знать невозможность активно действовать.
— Однажды, за все 30 лет совместных полевых работ, я видел, как Давид под влиянием общественности, был вынужден собирать ягоды. Через пару часов он сдал на кухню почти полное ведерко, заявив, что в нем находится 12 370 штук. Не поленились, с помощью стакана прикинули содержимое, и все согласились, что с точностью до 200 ягод оно соответствует заявленному количеству. В ответ прозвучала любимая его фраза: «Мозг должен работать всегда!».
Вопросы задавал Борис Штерн