Шесть дней в октябре

Помните, в 90-е по телевизору были анон­сы: «Каждую субботу в июне вы смотрите «Что? Где? Когда?» Для человека, связан­ного с научной журналистикой, в голове осе­нью звучит точно такой же анонс: «Шесть дней в октябре присуждают Нобелевские премии». Для научного журналиста-новостника первые три дня из шести традиционно превращают­ся в симпатичный ад. Ад — потому, что надо срочно, срочно, срочно сделать статью о каж­дой естественнонаучной премии, разобрать­ся в работах лауреатов, да еще и не напутать нигде. Ад — потому что в другие дни нету та­кого потока лажи, что позволяют себе журна­листы «обычных» СМИ. Впрочем, у них нет и полушанса — тут бы самому не ошибиться, а времени у них еще меньше, чем у тебя. Ад — потому, что в очередной раз слышишь, ви­дишь, читаешь историю о том, что «нет нобелевки по математике, потому что математик увел у Нобеля жену (видимо, у этого мифи­ческого Нобеля было очень много жен, и все были ему неверны — ведь нету еще нобелевки по географии, истории, музыке, живописи, за что всем похотливым географам, истори­кам, композиторам и художникам отдельное спасибо!). Ад — потому, что в очередной раз слышишь, что дали не тому, кого-то обошли… и что у нас там по списку еще?

А симпатичный он потому, что лично ты в оче­редной раз можешь проверить — чего ты сто­ишь как научный журналист. В очередной раз узнаешь много-много нового о возможностях человеческого разума (звучит пафосно, но тем не менее это правда). Так что — да здравствует Нобелевская неделя, и… кто у нас на этот раз в героях? Опять же, в отличие от «противоественнонаучных» премий, разговоров о том, что премия не соответствует масштабу науч­ной работы, быть не может.

Физиология или медицина. Ну что же, Нобе­левский комитет решил, с одной стороны, подтвердить, что для того, чтобы стать нобелиатом, жить надо долго. Работа Джона Гёрдона по пе­реносу ядра дифференцировавшейся клетки в «пустую» яйцеклетку шпорцевой лягушки, после чего она снова стала яйцеклеткой и про­извела, как и положено, головастика, заложила основы для клонирования еще полвека назад. Ровно тогда, когда родился второй нобелиат, Синья Яманака, сумевший перепрограммировать обычные клетки кожи обратно в стволовые. То есть, с другой стороны, «мы следим за тренда­ми». Всё по делу, ничего не скажешь.

Физика. Опять-таки — Серж Арош и Дэвид Вайленд совершили несколько прорывов в экспериментальной физике, научившись кон­тролировать квантовые состояния отдельных частиц, да еще и в итоге пришли к примене­нию этого на практике.

Физиология или медицина номер два. Ну, химия то есть. При всем том, что исследования рецепторов, связанных с G-белками, Роберта Лефковица и Брайана Кобилки действительно очень важны, при этом нобелиаты проявили еще и огромнейшее терпение и трудолюбие… В очередной раз за премию по химии можно было дать и премию по медицине. Достаточ­но одной детали: за открытие и изучение са­мих G-белков в 1994 году присудили «меди­цинского» нобеля.

Литература. Хм… Пастернака Мо Яня не чи­тал — ибо особо-то и переводов-то китайца не было. А вот Нобелевский комитет скоро смо­жет присудить нобелевку по литературе себе. За формулировки. «Галлюцинаторный ре­ализм» — это ж надо было такое выдумать!

Премия мира. После Ясира Арафата и Ба­рака Обамы можно было ожидать чего угод­но в общем. Но Евросоюзу… Будем считать, что Нобелевский комитет решил дать пре­мию посмертно.

Премия памяти Нобеля по экономике. Н у что же, снова американцы. В XXI веке из 27 лауреатов премии не имели гражданства США только трое. Наверное, Ллойд Стауэлл Шепли и Элвин Рот — достойные представители экономи­ческой науки… Но почему ж кризис на дворе?

А.П.