Последний выбор

Ни страны, ни погоста
Не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать…

Иосиф Бродский

Я живу на Васильевском острове, где Иосиф Брод­ский мечтал окончить жизнь. Но ему не довелось. Мой дом — совсем рядом со старинным Смоленским кладбищем, где похоронены члены Академии наук, профессо­ра Университета и Академии художеств, а в лютеранской части — много знамени­тых питерских немцев. Меня греет мысль, что скорее всего и меня здесь похоро­нят и мои кости будут лежать совсем рядом с домом.

Поскольку я атеист, мне должно быть всё равно, где и как меня похоронят. Это должно интересовать исключительно моих близких, поскольку я был частью их круга, их интересов. Но мне не всё равно. Безразлично будет после моей смерти моим костям, где лежать. Но перспектива моей посмертной судьбы переживает­ся мною сейчас и вписывается в мои отношения с моими домочадцами, родствен­никами, друзьями и учениками. Скажем, не хотел бы я, чтобы мой прах сжигали в крематории. Пусть остаются кости, а в них ДНК, которая может быть еще когда-то пригодится тому, кто захочет продлить жизнь моему телу, а мои мысли и чувства сохранятся в моих книгах и статьях. «Нет, весь я не умру…»

Между тем, за свою жизнь я, археолог, раскопал более тысячи могил — и рядовых ариев бронзового века, и древних славян, и царских могил сарматов (первого века нашей эры — времени, отводимого Иисусу Христу, Цицерону, сподвижникам Юлия Цезаря). Работа с костями — расчистка, зачерчивание, измерение, упаковка — стала для меня рутиной. Я, конечно, обращался с ними бережно — не только из почтения, но и ради науки. Обрабатывая черепа, я, конечно, всё время держал в памяти, что некогда это были живые люди, со своими чувствами, мыслями, судьбами, верова­ниями. Но вырабатывалось профессиональное отстранение, и всё больше на пер­вый план выходили мысли об определении пола, возраста, болезней, расы, о да­тировке, исторической судьбе. Вот этот покойник лежит в могиле ничком, сгорбив­шись, а на черепе шрам. Видимо, раненного погребли, приняв за мертвого, а уже в могиле он очнулся, перевернулся и пытался спиной поднять крышку гроба, но куда там — над ним было больше тонны земли. Помощь пришла лишь через тысячу лет. А вот этот найден вообще не в могиле, а в колодце — держался рукой за край колодца, это обстоятельства штурма крепости… (раскопки Саркела — Белой Вежи).

Археологи — как криминалисты, раскапывают могилы для восстановления собы­тий, установления исторической истины. Нарушать покой покойников нехорошо, даже вне зависимости от верований их наследников — просто из почтения к ушед­шим поколениям, это азы культуры. Но ради развития той же культуры приходит­ся раскапывать могилы — и криминалистам, и археологам, и строителям: кладби­ща мешают расширяться современным городам. Перезахоронить кости? А народ­ности на всякой территории неоднократно сменялись, верования бывают самыми разными. Одни хоронят в могилах, другие сжигают покойников, третьи (не только зороастрийцы) выставляют их на съедение собакам и птицам и т.д., и всё это счи­тается священным и необходимым. Но перезахоронить их по нашему нынешнему обряду с их точки зрения выглядело бы святотатством. Скажем, вы его с почтени­ем погребли в земле, а для древнеиранских народностей прикосновение мертвого тела к земле — страшный грех, его должны сначала обглодать собаки. И особенно почитались «четырехглазые» собаки — с желтыми пятнами над глазами.

В последние несколько десятилетий по многим странам прокатились выступле­ния местного населения против археологов под лозунгами «защитим наших пред­ков». Аборигены (индейцы, австралийцы и др.) выступили против белых археоло­гов, раскапывающих могилы. Причем население, не искушенное в датировках и расово-этнических определениях, считает своими предками всех, кто погребен на их территории, включая неандертальцев. Восставшие требуют не трогать могилы и вернуть из музеев все кости назад в землю. Более того, некоторые американские и европейские археологи, исходя из принципов толерантности и уважения к ко­ренным народам, выступили с покаянными речами — о вине цивилизованных на­родов перед аборигенами за навязывание своей культуры и цивилизации, тогда как это право самих аборигенов — распоряжаться своим прошлым. Развернулась дискуссия: «Кому принадлежит прошлое?»

В дискуссию вскоре втянулись широкие слои самих цивилизованных наций. Веру­ющие в передовых государствах присоединились к аборигенам и заявили свои права на могилы, также потребовав вернуть кости из музеев в землю и объявив раскопки могил кощунством. На криминалистическую эксгумацию это пока не распростра­няется (против обследования царских останков пока возражений церкви не было).

Выходы из конфликтной ситуации предлагались разные — от удовлетворения пра­ведных требований аборигенов и верующих (тут особенно изощрялись политики-популисты) до подавления выступлений полицией и войсками (этим отличились державники и вообще сторонники порядка). Среди археологов особенный автори­тет получила стратегия Питера Аккоу — британского археолога (недавно умерше­го). Он отправился в Австралию и стал там проводить «аборигинализацию ареологии» — набирать аборигенов в археологи, обучать и просвещать их. Чтобы могилы раскапывали не чужие, не пришельцы-цивилизаторы, а свои собственные археологи.

Но как быть с верующими? По-видимому, и тут просвещение должно выступить на первый план. Нужно распространять знания о том, что отношение к древним ко­стям — проблема вообще сложная. Что общекультурное почтение к ним — основа отношения современных людей к древним человеческим костям. Но это не рав­нозначно тому, чтобы превращать всю их совокупность в современные кладбища. Во-первых, кости умерших бесчисленны, на них фактически стоят наши современ­ные города и поселения. Мы буквально живем на костях. Сносить дома и перека­пывать всё для перезахоронения их по-современному нереально. Во-вторых, веро­вания разнообразны, и обряды захоронения народностей, живших на нашей зем­ле до нас, различны. В-третьих, почтение и любовь к отеческим гробам можно за­свидетельствовать иными путями. Их изучение — это один из способов выразить к ним уважение. На мой взгляд, не худший способ.

В современных антропологических хранилищах кости пребывают в гораздо луч­ших условиях, чем в сырой земле, где они очень быстро превратятся в ничто (а ведь скелеты могут быть в дальнейшем изучены по новым методикам). Отличаются ли в лучшую сторону монастырские подземелья и камеры (катакомбы в Париже, Костнице — Кутна гора в Чехии), в которых анонимными костями и черепами выложены стены, от хранилищ, где они лежат на полках в коробочках со всеми данными для ин­дивидуальной идентификации? Некоторые ученые (Бентам, Брока и другие) завещали свой скелет научным учреждениям для исследований. Если бы я был уверен, что это не причинит боли моим близким, против такой перспективы я бы тоже не возражал.

Определяя, что делать с обнаруженными древними костями, каждому стоит по­думать, а какой выбор он предпочел бы для своих близких — и для себя.

Костная му́ка