Так уж получается, что мы в последнее время только и делаем, что читаем разные юридические документы: обвинительные заключения, приговоры, протоколы… Ужасаемся, злимся, хохочем. Конечно, они и раньше так писали, но мы эти их тексты не особо видели. Да и авторы таких документов не привыкли, чтобы мы их читали. Не рассчитывали как-то. И поэтому иногда – такого понапишут!
Вот, к примеру, замечательный текст — «Постановление о привлечении в качестве обвиняемого». Касается он одной журналистки, которая жестко критиковала одну чиновницу. Начинается Постановление так: Следователь такой-то установил: *** имея умысел на угрозу убийством с целью психологического воздействия, направленного на запугивание и дестабилизацию работы начальника Управления *** по мотивам ненависти и вражды в отношении социальной группы, относящейся к руководящему составу *** муниципального района Московской области – дальше я пропускаю семь строчек причастных и деепричастных оборотов – опубликовала текстовое высказывание, содержащее признаки вербальной агрессии в форме угрозы, а именно: (тут я пропущу начало цитаты, там перечисляются неблаговидные деяния чиновницы). «… А то, что сократила бесплатные детские кружки без утверждения Главой района? А сколько знающих педагогов покинули школы и детские сады из—за нее? Да ей уже по сталинским или китайским законам пулю в затылок пора!», т.е. угрозу убийством в отношении ***
Оставим в стороне сакраментальный вопрос булгаковского профессора Преображенского: «Кто на ком стоял?» Меня здесь интересует то, как автор понимает угрозу.
Вообще-то на этот счет существует целая так называемая теория речевых актов, вышедшая из лона аналитической философии. Ядро теории речевых актов составляют идеи, изложенные английским логиком Дж. Остином в курсе лекций, прочитанном в Гарвардском университете в 1955 году и опубликованном в 1962 году под названием «How to do things with words» («Слово как действие»). Впоследствии эти идеи были развиты американским логиком Дж. Серлем в монографии «Речевые акты». Потом типы речевых актов, их структура, условия успешности многократно и подробно описывались.
Чем, например, отличается речевой акт просьбы от речевых актов требования или приказа? Ну, в частности, тем, что, когда человек просит, он понимает, что адресат не обязан выполнять его желание. Если же человек требует, он считает, что адресат непременно должен это сделать, ну а если приказывает, то еще и наделен властью над адресатом, имеет право его наказать, если тот ослушается. И мы обычно уже по языковой форме выражения понимаем, просьба перед нами, требование или приказ. Передайте, пожалуйста, соль или Вы не могли бы закрыть окно? – просьбы; Немедленно прекратите безобразничать! или Пошел вон отсюда! – требования, а Кругом марш или Разойдись – приказы.
Надо заметить, что глаголы речи – один из наиболее хорошо структурированных фрагментов русской лексики (впрочем, в английском это так же, да и в других языках), и он подробно описан. Так что нам не составит труда сформулировать, что же такое угроза. Отметим, кстати, что в законе нет определения угрозы, у этого слова нет особого терминологического значения – так что мы в данном случае должны понимать это слово так, как оно функционирует в языке.
Так вот, если суммировать то, что сказано об угрозе в словарях и специальных исследованиях, то получается следующее. Человек угрожает кому-либо – т.е., он говорит, что сделает адресату что-то плохое, причем говорит это для того, чтобы адресат боялся. Эта последняя, мотивировочная часть не очевидна и очень важна. Вот типичный диалог, который все мы по сто раз слышали — если не в жизни, то в кино:
— Вы мне угрожаете?
— Нет. Я вас просто предупреждаю.
Смысл ответа понятен: я это говорю не для того, чтобы ты боялся, а для того, чтобы ты понимал возможные последствия своих поступков и действовал соответственно.
И еще важное различие. Когда человек угрожает, он обещает лично сделать что-то плохое адресату или каким-то образом устроить так, чтобы ему причинили вред. Ну, как у Шварца в «Обыкновенном чуде»: — Я на Вас мужу пожалуюсь. И он превратит вас в крысу! – А кто у нас муж? – Волшебник… Если же человек предупреждает, то он, возможно, указывает не на свои намерения, а на совершенно не зависящие от него обстоятельства: Имей в виду, завтра резкое похолодание; Смотри, на таможне у тебя могут быть проблемы.
Угроза может быть очень абстрактной (как Вот я вас или пушкинское Ужо тебе!) или совершенно конкретной (Я обо всем сообщу директору). Она может быть серьезной или не вполне. Так, угроза оторвать голову редко понимается буквально, а формула Семь шкур спущу и голым в Африку пущу — так и вовсе никогда. А, скажем, Я тебя убью – тут надо смотреть по ситуации. Угроза может быть не только прямой, но и завуалированной (Ты не забыл, что у тебя есть дети? – понятно, что фразу не надо понимать буквально, и в определенном контексте она звучит как угроза). Но во всех случаях говорящий дает понять, что собирается сделать адресату что-то плохое.
Теперь посмотрим на наш текст. Что означает фраза Да ей уже по сталинским или китайским законам пулю в затылок пора!? Есть ли тут какое-то обещание? Говорится ли тут о намерении причинить зло? Разумеется, нет. Смысл этой фразы таков: если бы чиновница жила при Сталине или в Китае, ее бы за такие деяния расстреляли. Вовсе не говорящий убил бы, а по закону бы приговорили. Но у нас-то другие законы. Чай в демократической России живем. Ну не совсем, конечно, демократической, но у нас не расстреливают. И уж точно не журналисты приводят приговоры в исполнение. Так что никакой угрозы убийством здесь и близко нет, и это очевидно любому непредвзятому читателю.
Вот интересно, а следователь почему так написал? Совсем не понимает значения русского слова угроза — или ему всё равно, что писать, лишь бы был нужный результат, а текст был похож на связный? Он уверен, что ни прокурор, ни судья особо вдумываться не будут? А адвоката даже никто не услышит? Но мы с вами – давайте следить за этим делом. Я лично буду. Это я не угрожаю, я предупреждаю.