«Какое сердце биться перестало…»

26 декабря 2012 года в Санкт-Петербурге не стало замечательного человека, выдающегося физика, постоянного автора нашей газеты Дмитрия Дьяконова. Друзья называли его просто Митей. Публикуем несколько материалов его памяти.

Дмитрий Дьяконов родился 30 марта 1949 года в Ленинграде. В 1972 году с отличием окончил физический факультет Ленинградского университета. В 1986 году защитил докторскую диссертацию по теме «Теория инстантонного вакуума и низколежащих адронных состояний в квантовой хромодинамике». Являлся зам. руководителя Отделения теоретической физики и зав. сектором теоретической физики высоких энергий Петербургского института ядерной физики (ПИЯФ), доктором физ.-мат. наук, профессором Санкт-Петербургского Академического университета РАН.

В 1994 году стал лауреатом премии им. А.Гумбольдта (Германия) «за выдающиеся достижения в области теоретической физики». В 1997–2005 был полным профессором в Институте теоретической физики NORDITA (Копенгаген). Находясь там, проживал на академической вилле Карлсберг, где в свое время жил Нильс Бор. Работал также подолгу в различных исследовательских центрах и университетах США, Германии, Японии, Франции, Италии, Швейцарии. В 2011 году был избран членом Европейской Академии (Academia Europaea).

Митя, каким мы его помним

30 декабря в ФТИ им. Иоффе РАН состоялась панихида, несколько выступлений мы представляем вашему вниманию ^[1]. Похороны Дм. Дьяконова состоялись в тот же день на Богословском кладбище северной столицы.

Виктор Петров, докт. физ.-мат. наук, заведующий сектором теории сильных взаимодействий теоретического отдела ПИЯФ:

Я проработал с Митей более 30 лет, соавтор примерно половины его работ. Поэтому я, вероятно, лучше других могу рассказать о его научном стиле.

Митя был настоящий ученый, беззаветно преданный науке. Таких людей всегда было немного. Он был теоретик высочайшего, мирового класса, способный и к глубоким и оригинальным идеям, и к свежему их исполнению на любом техническом уровне сложности. Но дело не только в этом.

Он интересовался всей физикой, в известном смысле считал себя ответственным за нее. Он, что называется, «держал картинку» и формировал свое высокопрофессиональное мнение по любым вопросам. Спектр наших обсуждений, которыми я всегда так наслаждался, был воистину бесконечен!

От квантовых компьютеров и нейросетей к ядерным реакторам, потом к квантовой теории гравитации и проблемам физики сильных взаимодействий и теории твердого тела. Митя знал всё и мог ответить на любой вопрос. Я часто бессовестно тратил его время, учась у него или современной теории групп или тому, куда и как летит какая частица в эксперименте, и как она детектируется. Он был генератор идей и мотормен. Генерировал по 10 идей в день. Это было возможно именно потому, что он знал всю физику и умел видеть нетривиальные связи между вещами. Конечно, не все они были правильными, но всё стоило попробовать. Несомненно, в нашем тандеме он был идеологическом лидером. Рано осознав это, я пытался освободить его от технических деталей. Но это никогда не получалось: он всегда повторял и был соавтором абсолютно всех вычислений. А сколько ошибок он у меня находил! Он всегда держал в голове конечную цель. Выбрав некую линию мысли, мы прошли с ним очень длинный путь сквозь всю физику сильных взаимодействий, рассматривая ее как единое целое. Это было захватывающе интересно! Конечно, не всё получалось, как хотелось, но программа была сформулирована за 20 лет до этого…

Митя очень любил учиться. С наслаждением менял темы, учась новому. Он всегда очень точно знал, какая тема должна быть следующей, определяя ее важность для нового шага в твердо известном и заданном направлении.

Митя знал весь мир, и его знал весь мир. Он был невероятно открыт, контактен, дружелюбен. Недаром, среди искренних, неформальных соболезнований, присланных по случаю его смерти, есть три Нобелевских лауреата и ряд ученых, стоящих не меньше. Он встречался с человеком, тот мгновенно подпадал под его обаяние, и они начинали обсуждать физику. Глядишь, а через минут 15-20 дискуссия сводится к тому, что Митя объясняет собеседнику, как все устроено… И это почти независимо от ранга. А как он умел объяснять!

Митя создавал научные группы. Так, приехав в заштатный немецкий университет в Бохуме, он превратил его в первоклассный научный центр, известный не только в Германии, но и везде. Он приехал в первоклассный научный центр Нордиту в Дании и сумел поднять и его уровень. Он приехал в экспериментальную Jefferson Lab (тоже первоклассный центр) и сумел убедить их изменить существенную часть их программы. А потом сделал то же самое в Японии, а потом организовал группу в Корее.

Митины зрелые годы пришлись на очень тяжелое время для нашей науки. Он вернулся, и наш Отдел все еще жив во многом благодаря ему. Он поддерживал уровень, не допускал скатывания в провинциализм. Он четко понимал, что мы не выживем без молодежи. Он пошел читать лекции в Академический университет, он работал с аспирантами и т.д. Как будто у него было много времени… Но ему нравилось это дело.

Он был прирожденный оптимист. Не потому, что был наивным, он просто выбрал это для себя — только оптимизм конструктивен.

Он был очень светлый человек. У него не было ни чинов, ни званий, он даже не член-корр. в России, хотя это смешно. Мне просто жалко, что это так, потому что я хотел бы, чтобы он порадовался. Но по-настоящему он радовался (как ребенок), когда получалось в физике. Слава Богу, у него немало в жизни было таких моментов, и я при них присутствовал.

Лучшее, что мы можем сделать в память о нем — это сделать так, чтобы его дело не пропало. Чтобы жил наш Отдел, чтобы работал Академический университет, институт в Бохуме и в Корее и т.д. и т.п. Чтобы работало созданное им Общество научных работников. Только это будет очень трудно без Мити.

Валерий Рубаков, академик РАН, докт. физ.-мат. наук, главный научный сотрудник отдела теоретической физики Института ядерных исследований РАН:

Митя был замечательным, прекрасным человеком. Он никогда не следовал за модой в науке, был редчайшим, самобытным ученым, который скорее определял направления развития, направления движения в науке. Это редкостное качество и, может быть, именно из-за этого с ним было очень полезно, интересно, очень важно говорить о том, чем он занимается, рассказать что-то свое. Он был очень отзывчив к новому. Но он был критичен. Очень важное было качество. Какие-то его работы стали Золотым фондом в нашей науке, какие-то еще предстоит оценить, осмыслить, я имею ввиду его работы по новой формулировке гравитации, совершенно нетривиальные, очень своеобразные, самобытные. Как человек, он был, конечно, замечательный. Таких людей редко встречаешь на своем пути. Был очень отзывчив, добр, в тоже время требователен, и такой был по-человечески светлый, теплый человек. Таких на свете единицы.

Поверить, что его жизнь оборвалась, до сих пор невозможно. И это не только моя реакция, но и моих московских коллег; когда мы узнали об этом, все были в шоке. Его, конечно, хорошо знали в Москве и за рубежом. Чего говорить… Выдающаяся личность, выдающийся ученый, очень близко принимавший к сердцу, всё, что касалось науки, знания, образования, черта такая у него была — острая реакция на всё неправильное, и очень обостренное чувство совести. Без него, конечно, будет очень тяжело. Его будет не хватать нам всем… [Его уход] как-то это не укладывается в голове.

Ясно, что мы его будем помнить всю нашу жизнь, я уж, во всяком случае, точно, и думаю, все сидящие здесь. Это такая комета, которая пролетела, и оставила ярчайший след в нашей жизни.

Соболезнования всем, кто любил и знал Митю, семье конечно. Сегодня — горе.

Алексей Воробьев, докт. физ.-мат. наук, член—корр. РАН, заведующий отделом физики высоких энергий ПИЯФ:

[Ведущий церемонии сказал:] «Слово имеет…», а слов-то нет. Не смогли спасти. Старались, но не смогли. Допустили такое. Но, правда, не было никаких признаков, что надвигается какая-то опасность. Такой жизнерадостный, боевой человек. И вот тебе на… Считайте, что соболезнования всем нам, потому что это — удар. Это — катастрофа. Честно. Это катастрофа для нашего института. Ведь Митя был не просто выдающимся ученым, а то, что он выдающийся ученый, я думаю, тут всем ясно. Уже тот факт, что он в течение ряда лет был полным профессором в Nordite и в Институте Нильса Бора. А это знаменитый в те годы институт, где директора — Нобелевские лауреаты. Я был там и знаю, что это за уровень. Он возглавил там теоретическое направление после Моттельсона (Benjamin Roy Mottelson, датский физик, лауреат Нобелевской премии по физике в 1975 году. — Ред.). Это просто высочайший уровень…

Я не теоретик, я экспериментатор, но мы настолько были близки! Обычно теоретики замкнуты как-то на себя, но это не Митя. Митя был открыт, и не только открыт, от него всегда шли предложения, практические предложения, что надо делать, где искать, что искать.

И вот сейчас мы работаем в ЦЕРНе, на этом самом коллайдере, и многие предложения, которые разрабатывались, в частности, нашей группой — это его предложения. Мы ведем поиск новой материи, так называемого пентакварка. Буквально неделю назад мы обсуждали с ним эту проблему. Похоже, что мы видим там это явление, но это надо еще доказать. Все возбуждены. Но это лишь один момент. Или предложения как измерить плотность глюонов в области малых импульсов. Я не хочу в деталях говорить, но это то, что не удалось до сих пор экспериментаторам достичь. Это можно сделать в ЦЕРНе, но тоже трудно. Это его предложение вместе с другими теоретиками нашего института. И экспериментаторы уже работают в этом направлении. Он недавно был в ЦЕРНе, мы обсуждали с ним все эти дела. В нашем институте, с его участием проводились регулярные совместные семинары теоретиков и экспериментаторов. Это для нас очень важно. Но это, так сказать, научная часть его деятельности.

Но еще, по-моему, важнее, его гражданская позиция. Он был одним из немногих людей, которые не щадили себя, своих нервов… Мы видим сейчас, что ученые вытесняются бюрократами: либо бюрократами от науки, либо чистыми бюрократами из ниоткуда. Такое впечатление, что главная научная работа — это деятельность бюрократа, а ученые это так… развлекаются. Как этому противостоять? Как доказать, что наука — важнейшее достояние человечества, тем более в нашей стране? Что без науки наша страна превратится неизвестно во что. Так вот, Митя был как раз тем человеком, который отстаивал эти идеи.

Я должен сказать, что наш институт, ПИЯФ, слава богу, сохранил традиции старого Физтеха. Мы сохранили какие-то демократические традиции, которые будет всё труднее сохранять с наступлением этой бюрократии. А без демократии в науке не будет никакой науки, будет распиливание денег и всё. Сегодня в науке всё больше популярна имитация научной деятельности, а не сама научная деятельность. Это печально, и противостоять этому непросто. И когда уходит такой человек, потеря невосполнима. Заменить таких людей невозможно.

Это же был не просто борец, у него должно было быть за собой твердое основание. Это был большой ученый, большой человек, с ним считались. Он являлся членом Европейской Академии, выдающейся личностью. И когда такая личность проявляет гражданские позиции, это неоценимо. Это исключительно важно. Но мы его потеряли. Это ужасно. Я даже не знаю, что сказать. Мы еще пока не оценили всех последствий того, что произошло. А они очень грустные. И всем нам предстоит мобилизоваться и продолжать ту линию, которой Митя отдавал всего себя. Так что, что ж, Митя, дорогой, прощай, так получилось. Прости, что не спасли тебя.

Александр Фрадков, докт. техн. наук, зав. Лаборатории управления сложными системами Института проблем машиноведения РАН, сопредседатель ОНР:

«Мы, члены инициативной группы, создаем межрегиональное Общество научных работников для того, чтобы сообща способствовать возрождению российской науки и дееспособности научного сообщества. К этой инициативе нас побуждает отчуждение власти от научных работников, невиданное ни в развитых, ни в догоняющих странах. Мы призываем научных работников, разделяющих наши цели, присоединиться к нам и вступить в Общество для работы». Эти чеканные слова из Декларации Межрегионального Общества научных работников (ОНР) принадлежат Дмитрию Игоревичу Дьяконову. Именно он является инициатором создания ОНР, он был и сопредседателем ОНР, мотором развития Общества. Я познакомился с Митей всего лишь год назад, когда создавалось ОНР. Встретились всего четыре раза за всю жизнь — жестокая судьба не отпустила нам больше. Но было счастье почти ежедневного общения на форумах и по е-мейл — вместе с коллегами из разных уголков России и из-за рубежа обсуждали самые острые проблемы мучительного бытия нашей российской науки.

Мы обсуждали письма в органы власти, другие акции, строили сайт Общества, принимали новых членов. И всегда инициатором, начинателем был Митя. Он не просто генерировал идеи, он первый брался за их реализацию и увлекал за собой других. Общество росло, на него стали обращать внимание. Митю пригласили войти в Совет РФФИ, мы встречались с новым руководством Минобрнауки и т.д. Митя приглашал вступать в Общество своих друзей, знакомых, других известных ученых. Его обаяние, открытость, непримиримость к мерзостям, высокопрофессиональный взгляд на вещи притягивали в Общество умных и неравнодушных людей.

Он воспринимал науку как единое целое, своим сердцем чувствовал ее боль, переживал за профессионалов науки и не мог пройти мимо творящихся вокруг безобразий. И сердце его не выдержало. Как продолжать его дело — не представляю. Мы остались без лидера, остались как Лифшиц без Ландау.

На отпевании Мити священник произносил полагающиеся к этому печальному случаю слова, в том числе про бессмертие души. И я вдруг понял, что бессмертие души есть. Еще в прошлом веке это было невозможно, а сейчас память о каждом из нас сохраняется навечно в Интернете. И в каждом, кто читает тексты, написанные кем-то, смотрит фото и видео о нем, остается частичка души этого человека. Конечно, можно спорить, существует ли душа или говорить, что душа бесконечна и непостижима. Возможно. Но это не значит, что не существует конечных аппроксимирующих ее моделей. Тексты, фото и видео человека и о нем — это и есть модель или бессмертная часть его души, существующая вечно и отражающаяся, сохраняющаяся в каждом, кто это читает и смотрит.

Можно не соглашаться со сказанным, но бесспорно то, что удивительный и неповторимый образ Мити Дьяконова, частичку его души хочется сохранить как можно полнее. На сайте Общества научных работников (http://onr-russia.ru) будет создана мемориальная страничка Мити. Там будут ссылки на его научные и публицистические статьи, лекции, выступления в печати и на форумах; его литературные произведения и эссе, воспоминания о нем, фото и т.п. Ну и, конечно, душа человека отражается в его делах. Мы можем и должны продолжить дела Митиного детища: Общества научных работников. Это будет трудно и удастся не так, как получилось бы вместе с ним. Но Общество нужно многим и многие готовы продолжить его работу. Пусть нам примером будет Митя, который, если что-то предлагал, то сам и начинал это делать.

Николай Уральцев, докт. физ.-мат. наук, ведущий научный сотрудник теоретического отдела ПИЯФ не мог присутствовать на похоронах, но прислал такое письмо:

Друзья, сегодня мы прощаемся с Митей Дьяконовым, выдающимся ученым, замечательным человеком, незабываемым другом. В моих глазах Митя был символом спокойствия и залогом

уверенности в разумности окружающего мира; казалось, последние тридцать лет время было не властно над ним. Тем более сокрушительной воспринимается его потеря.

Митя всегда был центром притяжения для многих ярких людей, и круг его друзей был необычайно богат. Главным в его жизни на протяжении многих лет, до последнего дня, была и оставалась наука, физика. Много уже сказано, и будет еще, о его вкладе в различные фундаментальные вопросы физики частиц и ядерной физики, от классических работ по жестким процессам квантовой хромодинамики до тонких чисто непертурбативных явлений адронного мира, а также и в сопредельных областях. Наверное, Митя и сам бы определил этот нетленный интеллектуальный вклад как главный результат своей жизни. И все же я бы больше хотел отразить, хотя бы частично, личные чувства, которыми известие о Митиной кончине наполнило меня.

Я не являлся официальным учеником Мити, однако всегда воспринимал его своим учителем. Определенный — и довольно продолжительный — период моей научной жизни он и был моим ведущим учителем в физике. Я говорю не только о многочисленных обсуждениях и конкретных вещах, которым он меня научил. Митя реально организовал и фактически духовно руководил неофициальным научным сообществом внутри Отдела, благодаря которому мы знакомились с новыми идеями и обсуждали разнообразные физические вопросы, которые теперь, десятилетия спустя, определяют лицо теоретической физики. Роль этой стороны научного творчества невозможно переоценить, особенно для молодежи в начале научного пути. Не будет никаким преувеличением сказать, что большая часть моего общего понимания различных вопросов, обсуждаемых сейчас в нашей области, обязана Мите. Без этого, общаясь со многими людьми и в России, и за рубежом, я бы просто чувствовал себя инженером среди ученых.

Митя, по моему восприятию, был прирожденным центром интеллектуальной энергии, собирающим вокруг себя инициативных молодых людей, и он отдавал им большую долю своего потенциала. Не случайно, что много известных теоретиков оказались в числе его учеников, и многие другие, подобно мне, могут с гордостью назвать его своим неформальным учителем. Митя был моим духовным отцом и другом не только в физике, и я никогда не смогу забыть этот элемент в наших взаимоотношениях — даже если вся жизнь наша радикально переменилась за прошедшие тридцать лет.

Митя воплощал в себе столько, казалось бы, невозможных в одном человеке качеств. Талантливый теоретик, он был замечательным лектором и дидактиком. Его выдающиеся гуманитарные способности как нельзя лучше сочетались с блестящим талантом рассказчика. Его работоспособность и трудолюбие были поразительны, и позитивное честолюбие гармонично сочеталось с ними. Образ Мити в моих глазах всегда имел нечто сверхъестественное: поразительный самоконтроль, от физической формы до эмоционального состояния. В Мите не было места не только депрессии, но и просто подавленному состоянию, несмотря ни на что. Так, во всяком случае, казалось со стороны. И так хотелось хотя бы частично походить на него! С моих первых лет в Теоротделе я воспринимал как подарок судьбы, что рядом с нами есть такой человек. Я знаю, что в той или иной мере многие разделяли это чувство.

Митя не раз критиковал меня, и порой нелицеприятно. Насколько я помню, я никогда не старался возражать — потому, что его замечания были справедливы. Это была критика друга, форма совета, и я вспоминал и проигрывал ее сквозь себя раз за разом. Наверное, Митя и не подозревал, как глубоко я воспринимал его слова…

В эти тяжелые дни прозвучит не раз, какую большую роль Митя играл на протяжении десятилетий в жизни нашего Отдела. Это — не пустые слова. Я искренне считаю, что Митя — один из тех немногих людей, благодаря которым мы прошли через драматические годы последнего периода и кто реально определял неповторимую индивидуальность нашего Отдела. Трудно представить себе, как эта потеря скажется на всех нас.

Митя был и остается для меня молодым и полным энтузиазма, таким, как я помню его — и всех нас — с 1980-х. Таким же смотрит он на нас с последних фотографий. Митин образ является для меня и неотъемлемой частью того противоречивого, но, все же, в ретроспективе, романтического, периода. Благодарность судьбе за то, что мне посчастливилось быть и работать рядом с Митей, навсегда останется в моей душе.

Из соболезнований, поступивших в ПИЯФ , на сайт ОНР ^[2]:

Герард ’т Хоофт (Gerard t’Hooft), лауреат Нобелевской премии по физике за 1999 год:

… Это очень печальные новости. Пожалуйста, передайте мои искренние соболезнования семье Дмитрия и его друзьям. У меня и моей жены остались самые живые воспоминания от нашей поездки в Санкт-Петербург в мае 2010 года, когда Дмитрий принимал нас там. Прилагаю фотографию, сделанную там. Сердечные пожелания…

Фрэнк Вильчек (Frank Wilczek), лауреат Нобелевской премии по физике в 2004 г.:

…Так внезапно и так рано…

Дэвид Гросс (David Gross), лауреат Нобелевской премии по физике 2004 года:

…Я был ужасно огорчен, услышав о смерти Дмитрия Дьяконова — замечательного теоретика. Это огромная потеря и для физики, и для Петербургского института ядерной физики. Пожалуйста, передайте слова моей симпатии и уважения к его семье.

Владимир Захаров, академик РАН, докт. физ.-мат. наук:

Это тяжелая потеря для всех нас, да и для всей страны. Я имел с Дмитрием Игоревичем обширную переписку, сотрудничал с ним в написании проектов по улучшению ситуации в российской науке, и вполне мог оценить его ум, высокую нравственность, энергию, а главное — огромную персональную заинтересованность в спасении нашей науки от деятельности неразумных реформаторов. Мало кто принимал судьбу российской науки так близко к сердцу, как он. Да и сам он был замечательным ученым. Вспоминаются слова Паскаля: «Если из Франции убрать триста умов, она превратится в дикую страну». А в России сегодняшней и триста умов вряд ли наберется. Дмитрий Игоревич Дьяконов был тем драгоценнейшим умом, потеря которого для страны трудно восполнима

Борис Штерн, докт. физ.-мат. наук, главный редактор ТрВ—Наука:

Один из светлейших людей… Повсюду, где затевалось что-то новое (Сайентифик, Корпус экспертов, ТрВ, ОНР) был и он. Теперь будет тяжелей. Всем искренние соболезнования.

Евгений Онищенко, научный сотрудник ФИАН:

Очень сложно в это поверить. Безумно жаль, что ушел такой светлый, умный, порядочный и искренний человек!

* * *

Анатолий Вершик, докт. физ.-мат. наук, главный научный сотрудник ПОМИРАН, узнал о смерти Д.Д. в Берлине и не мог быть на панихиде. Вот, что он написал позже для этого выпуска ТрВ—Наука:

Митя Дьяконов — в высоком смысле этого слова потомственный русский интеллигент. Это сразу становилось ясно после недолго общения с ним. Я слышал о нем много раз, но познакомил нас на встрече Нового года лет 8–10 назад Миша Гурвич — физик из Stony Brook. Его замечательного отца я знал раньше, он был знаменитым востоковедом, коллегой по институту моей матери Е. Я. Люстерник, а позже Игорь Михайлович был членом нашей «Петербургской трибуны».

Надо было видеть Дмитрия на конференции 2010 года в Европейском университете Санкт-Петербурга, названной «Судьбы российской науки и российская научная диаспора». Ему, как и полагается русскому интеллигенту, невозможно было спокойно смотреть на то, что творится в стране не только с наукой, но и на тех, кто управляет ею, и, наверно — всей страной. Он подверг тогдашние реорганизации институтов, точному и беспощадному анализу, из которого был ясен откровенно фискальный характер этих реорганизаций, проводившие их администраторы и их начальники менее всего руководствовались интересами науки… ^[3]. Кажется, что не так уж много остается этим начальникам сделать, чтобы угробить то, что осталось. И неожиданный уход Дмитрия — страшная трагедия и поэтому тоже.

* * *

Наталия Демина, научный журналист:

Митя был неравнодушным человеком, по умному неравнодушным. Вместо истерик и лозунгов он всегда предлагал конструктивное и деятельное решение как для научно-образовательной сферы, так и обычной, земной жизни. Можно только предполагать, что стало причиной неожиданной смерти такого энергичного и доброго человека, но мне кажется, что стоит напомнить о том, что беспокоило его в последние годы и дни жизни. Он очень переживал из-за недобровольной, недемократической передачи ПИЯФ из Академии наук в Курчатовский центр, пытался с этим бороться, писал письма А. Дворковичу, а потом старался сохранить хорошее в новых условиях. Все мы знаем, что сейчас происходит с ИТЭФом, также переданным в Курчатовский центр. В августе-сентябре 2012 года Митя очень переживал из-за дела Ольги Зелениной, о которой много писала наша газета, «поставил на уши» все Общество научных работников, которое выступило инициатором сбора подписей в ее поддержку.

В последний месяц жизни он жил в очень напряженном ритме. 5 декабря 2012 года он вернулся из очень трудной командировки в Корею и Японию. 19 декабря поехал на Совет РФФИ ^[4], где состоялось заседание, на котором его глава, академик РАН В.Панченко выступил с докладом, посвященным 20-летию Фонда. Как член Совета Митя готовился там выступить с конструктивной критикой, но ему просто не дали слова, поскольку всё заседание Совета было посвящено юбилейным мероприятиям. Он был этим очень огорчен и возмущен. А в ночь с четверга на пятницу, с 20 на 21 декабря, он готовился к важному заседанию в ПИЯФ, ведь в институте сменилось руководство, и на место бывшего директора пришел новый, присланный из Курчатовского центра. 21 декабря Митя сделал прекрасный доклад — нужно было убедить нового начальника в правильности финансирования и научных исследований. В субботу утром, 22 декабря, ему стало плохо, и случился сильный инфаркт.

Видимо, его сердце не выдержало всех этих бюрократов — равнодушных к истинной науке, которым наука, да и вся страна в целом, кажется, нужна совсем для других целей.

А нам всем надо продолжать делать свое дело, пусть это и выглядит порой как Сизифов труд, иначе Митя бы не одобрил.

* * *

«Для меня «непрофессионально» и «псевдонаучно» — синонимы»

28 ноября 2012 года Дм. Дьяконов подготовил ответы на вопросы про науку и лженауку от журнала «Антропологический форум». Публикуем с любезного разрешения редакции «АФ». Тематический, 18-й номер этого журнала выйдет в июне 2013 года.

— Почему одни области знания притягивают множество непрофессионалов, претендующих на научные открытия, а в других областях такой приток менее заметен? Чем можно объяснить явно ощутимый всплеск наивной лингвистики, истории, археологии, антропологии? О чем он может свидетельствовать?

— Непрофессионалов притягивают наиболее модные области знания, с запаздыванием в несколько лет.

— Может ли исследователь, переступая в своей работе границы чужой и далекой от собственной специализации дисциплины, не скатиться в псевдонауку? Существует ли разница между непрофессиональным и псевдонаучным текстом?

— Может и не скатиться. Существует научная методология, с теми или иными модификациями действующая в любой области науки. Человек, владеющий научным методом, имеет иногда право прийти с какими-то мыслями в «чужую» область. Иногда это бывает интересно, хотя редко. Чаще бывает безобразное фиаско. Для меня «непрофессионально» и «псевдонаучно» синонимы.

— Часто бывает, что, начав читать новый текст, мы по первым же строчкам опознаем его как«псевдонаучный». По каким конкретным признакам текста мы это делаем?

— Прежде всего, по незнанию того, что уже достигнуто в данной области, особенно в последнее время.

— Как вы относитесь к непрофессиональным разысканиям в вашей области (не обращаете внимания, пытаетесь бороться, с любопытством…)?

— Скорее, пытаюсь бороться. Если какой-то непрофессиональный человек присылает мне свой ненаучный бред, я обычно, насколько могу вежливо, отвечаю, например, в стиле: «Восхищен большой работой, которую Вы проделали, но хорошо бы, если Вы изучили такой-то учебник…» К сожалению, это часто бывают психически неуравновешенные личности, так что не всегда можно рассчитывать на адекватную реакцию. Если непрофессиональные разыскания в какой-то форме уже опубликованы, надо резко реагировать.

Фотографии из семейного архива

См. также:

1. Видео с панихиды Дм. Дьяконова в Физтехе, 30 дек 2012
http://goo.gl/CBBKG

2. Слова памяти Дм. Дьяконова
http://thd.pnpi.spb.ru/News
http://thd.pnpi.spb.ru/History/Diakonov/Script/diakonov.pl
http://goo.gl/FeHoC (на сайте ОНР)

3. «Произошло полное отчуждение власти и научной общественности». Авторизованная расшифровка выступления Дм. Дьяконова на конференции по диаспоре, 25 июня 2010 г. 06 июля 2010 года. ТрВ-Наука № 57, см. http://trv-science.ru/2010/07/06/proizoshlo-polnoe-otchuzhdenie-vlasti-i-nauchnoj-obshhestvennosti

4. Материалы юбилейного заседания совета РФФИ 19 декабря 2012 года.
www.rfbr.ru/rffi/ru/news_ events/o_1779349