Снова убийство в Триесте?

В 1768 году, за 23 года до Французской буржуазной революции в Триесте, захолустном городишке Австрийской империи, публика, обитавшая в местном отеле Локанда Гранде, летом, 8 июня была всполошена чрезвычайным событием. На втором этаже в одном из номеров внезапно послышались шум и грохот. Официант поднялся и открыл дверь номера. Глазам его предстали двое мужчин на полу в драке. Тот, что сверху, яростно бил ножом поверженного. Увидев официанта, он вскочил, с силой оттолкнул его и пустился бежать со всех ног. Залитый кровью поверженный поднялся, с шеи свисала удавка. Это был огромного роста господин в кожаных штанах и белой льняной рубашке с золотыми пуговицами. Официант убежал с криком «Доктора! Доктора!» Сбежались люди, послали за доктором и священником. Прибыла следственная комиссия. На глазах у потрясенной публики раненный умер.

В отеле он жил инкогнито под именем «Синьор Джованни». Убийцу, Франческо Арканджели, поймали. Он тщетно пытался уверять, что увидев у убитого книгу с непонятными буковками (это был древнегреческий текст), принял его за еврея и шпиона. Через шесть недель убийцу казнили колесованием — возили по Триесту и на каждой площади отрубали одну конечность, а перед отелем, где произошло убийство, отрубили голову. Протоколы же заседаний следственной комиссии с шестью допросами были засекречены на 200 лет. Ныне они напечатаны.

Я подробно описываю это дело в своей «Истории археологической мысли», потому что убитым был знаменитый ученый искусствовед и ан-тиковед Иоганн Иоахим Винкель-ман, немец, состоявший на службе у папы римского и ведавший всеми папскими коллекциями антиков. Он вез тайное письмо папы императрице Марии Терезии, возвращался с аудиенции у нее. Похоже, что в убийстве был замешан орден иезуитов, ибо иезуит-священник контактировал с убийцей, снабжал его деньгами. В это время государи Европы и папа Климент XIII обсуждали вопрос о запрете ордена, осточертевшего многим своими претензиями на тайную власть и убийствами королей. Папа плакал, колебался. Всё-таки орден был старым орудием Контр-Реформации, надежным защитником церкви. Ну, превышал свои полномочия, ну, перестарался, ну, восстановил против себя королей и императоров. Винкельман, один из ведущих деятелей Просвещения, был для ордена опасен.

Он был очень влиятелен. Короли Европы наперебой приглашали его к себе на службу. Наследник саксонского трона предлагает ему место смотрителя всех музеев Саксонии. Брата английской королевы присылают к нему на обучение. Король Пруссии Фридрих II тоже хочет его заполучить к себе на службу, но скупится и готов заплатить только половину требуемого. В страшном гневе Винкельман отвечает королевскому посланнику графу Шлабрендорфу отказом и добавляет:

«Прежде, чем тревожить такого человека, как я, следовало бы быть более уверенным в своем деле. Король не знает, по-видимому, что человеку, покидающему Рим для Берлина и не нуждающемуся в работе, необходимо предлагать по крайней мере столько же, сколько человеку, получающему предложение с Ледовитого океана или из Петербурга. Он должен был бы знать, что от меня может быть больше пользы, чем от какого-нибудь математика…».

Оставим на совести Винкельмана ужас перед Петербургом и недооценку математики, но самоуважение гуманитария налицо. Винкельман еще добавил в этом ответе: «Я могу сказать с таким же правом, как сказал в Берлине в подобном случае один кастрат».

Речь идет об одном знаменитом певце-кастрате, которого прусский король пригласил петь в Берлинской опере. Певец заломил цену, услышав которую король воскликнул: «Но у меня генерал получает меньше!». На что кастрат заметил: «Отлично! Пусть заставит петь своего генерала!». Напоминание о кастрате и генерале звучало особенно язвительно после Семилетней войны и визита русских войск в Берлин.

Ныне Винкельмана называют отцом искусствоведения и отцом археологии. Но за что его так ценили папа и светские властители Европы? И даже (по-своему) иезуиты, которые, видимо, и решили его убрать? А именно за это. Католическая церковь весьма высоко ставила искусство и его изучение, не хотела упускать это дело из своей сферы влияния. Винкельман был практически инициатором нового стиля в искусстве, прежде всего скульптуре и архитектуре — неоклассицизма. Он разработал первые научные методы и принципы познания в археологии и искусствознании — сравнительно-исторический метод, принцип аутентичности, принцип «стиль — это эпоха».

Я немало занимался проблемой научности археологии, развитием строгой методики исследований в ней. Но я также обращался и к изучению некоторых древних произведений искусства, а от них меня прямиком вело к сквозным искусствоведческим проблемам — проблемам перипетий условности в искусстве, соотношения фотографии с живописью, проблемам развития гармонии в музыке. И меня, признаться, поражала интуитивность и субъективность многих искусствоведческих работ, их готовность видеть экспрессию и идейную смелость в серых картинах, в незапоминающихся мотивах и т. п. Как отличить, скажем, простое фокусничанье и паясничанье (вроде голого художника, лающего на посетителей) от инсталляции и перформанса, претендующих на звание искусства? Есть ли надежные критерии — что есть искусство и, более того, что есть высокое искусство?

Сейчас в нашей стране эти проблемы остры, как нигде. В условиях, когда открытая политика для масс населения стала запретной сферой, огражденной драконовскими законами, когда выборы превратились в фарс, а партии и парламент стали декорациями, искусство снова оказалось сферой, в которой люди могут найти выражение своим чаяниям, чувствам, мыслям, симпатиям и антипатиям. С другой стороны, в искусство начала вторгаться лозунговая политика, поскольку прямой путь на трибуну ей перекрыт. А есть и третья сторона: на место поддерживаемого властью «социалистического реализма» встал «православно-патриотический реализм», старательно пестуемый церковью вкупе с военно-едросовскими центрами воспитания. В этих условиях изучение теоретических и исторических проблем искусства, научное искусствоведение становится проблемой государственной важности.

Можно ли изучать искусство объективно, строго научно? Полагаю, что это вполне возможно и необходимо. Для этого нужно разрабатывать объективную классификацию материалов (произведений искусства, процессов, протекающих в искусстве, самих художников); выявлять работающие в искусстве художественные принципы и способы воздействия на людей; сопоставлять и совершенствовать разные методы изучения искусства и критерии оценок в нем; строить полную и объективную историю разных видов искусства, и т. д. Для этого нужно развивать сеть научных искусствоведческих учреждений, специализированных и разных, конкурирующих друг с другом (конкуренция — мать успеха), поддерживать в них атмосферу свободы и готовить кадры для них в университетах.

К сожалению, наши руководящие органы движутся в прямо противоположном направлении. В недрах Министерства культуры РФ был подготовлен проект, по которому его гуманитарные институты ликвидируются. Закрыться должны 4 института: Госудаоственный институт искусствознания, Российский институт культурологии, Российский научно-исследовательский институт культурного и природного наследия им. С. Д. Лихачева и Институт истории искусств в Петербурге. Общий состав работников — 800 человек, в основном исследователей высшей квалификации. Вместо них должен быть образован единый гуманитарный центр со штатом в 100 человек. Сокращение в 8 раз. Это предложено как акт оптимизации и экономии бюджетных средств. Предложение вызывало бурю негодования в среде интеллигенции, министерство было вынуждено оправдываться, уверять, что закрытия институтов не замышляло.

Но с этим закрытием/незакрытием совпадает предлагаемая «оптимизация» гуманитарных вузов — театральных академий, гуманитарных университетов и проч. в Москве и Петербурге.

Понять власти можно: в самом деле, нужна жесточайшая экономия бюджета — нужно было ведь во много раз усилить полицейские и судейские силы, а также внутренние войска и вообще ублажить генералитет и офицерство, чтобы было кому защищать зашатавшийся трон. А бюджет и так грозит сократиться: страна производит всё меньше. Искусствоведы — это как раз те, без кого власть вполне может обойтись. На замену четырех институтов будет построено 400 церквей.

Акт уничтожения гуманитарных институтов будет для нашей страны вполне равнозначен давнему убийству в Триесте. Но папа Климент ХIII понимал значение искусства и ученых, изучающих его. Наши нынешние – нет. Он плакал и колебался. Наши – не знают колебаний.

А орден иезуитов всё-таки прикрыли — в 1773 году. Через пять лет после убийства Винкельмана. На это решился папа Климент XIV. Последний генерал ордена был заключен в тюрьму, где и умер через два года. История-то движется. И совсем не туда, куда ее хотят направить гонители искусствознания.