Тему состояния дел с вузовским образованием в стране продолжает докт. экон. наук, зав. сектором Института мировой экономики и международных отношений РАН Ирина Дежина.
Новые веяния
Внимание к российским университетам как важному, но пока слабому сегменту научного комплекса, правительство РФ проявляет уже не первый год. С 2006 года стали проводиться достаточно масштабные с точки зрения объемов финансирования программы и меры, направленные на усиление науки в вузах. Чуть позднее стартовала реорганизация — прямая (создание федеральных университетов) или косвенная (придание статуса национального исследовательского университета).
Наконец, на один из первых планов вышли рейтинги университетов — и появилась вполне амбициозная цель вхождения к 2020 году пяти российских университетов в топ-100 мирового рейтинга.
Без каких-то экстраординарных мер такую задачу не выполнить, поскольку только МГУ является хоть сколько-то «видимым» университетом в международных рейтингах. Соответственно, возникли две радикальные идеи:
1) дать избранным университетам очень много денег, чтобы они подтянулись до уровня лидирующих;
2) разработать новый рейтинг, где бы более точно учитывалась «российская специфика». Вторая идея вряд ли будет реализована в ближайшее время, поскольку слишком много «рейтингоподобных» мероприятий уже начато: оценка деятельности научных организаций, составление «Карты российской науки»…
Первая же идея стала реализовываться, и поэтому имеет смысл взглянуть на это начинание более пристально.
В конце 2012 года Министерство образования и науки РФ объявило о планах поддержки 10–15 вузов, которые получат существенные бюджетные субсидии для вхождения нескольких из них к 2020 году в число ведущих 100 университетов мира. При принятии этого решения не насторожило то, что пока стремительный рост бюджетного финансирования ряда российских университетов привел к потере позиций в международных рейтингах, в первую очередь из-за низких научных результатов (Шанхайский, QS).
Зарубежный опыт, который всегда является некоторым ориентиром, был, по всей вероятности, воспринят поверхностно, а именно: гипертрофированное внимание стало уделяться количественным показателям оценки результатов науки — публикациям, цитированию и всем их производным. В частности, популярность именно в России индекса Хирша уже трудно переоценить.
Идеи усиления вузовской науки и наращивания публикационной активности были закреплены в утвержденной в конце декабря 2012 года государственной программе РФ «Развитие науки и технологий» [1] (далее — Госпрограмма). Предусмотрено увеличить удельный вес «учреждений высшего профессионального образования во внутренних затратах на исследования и разработки до 15% к 2020 году», а также повысить производительность всей российской науки — в терминах числа публикаций, их цитирования, и доли публикаций в зарубежном соавторстве. Кампания за наращивание количественных показателей уже началась — растет число вузов, где преподавателям стали доплачивать за публикации в журналах, индексируемых в мировых базах данных Webofscience, Scopus, и даже в журналах из списка ВАК.
Позволит ли возросшее финансирование и улучшение численных значений показателей публикационной активности стать российским университетам действительно ведущими в мире? Зарубежный опыт свидетельствует, что университет становится лидирующим при комбинации как минимум трех параметров [2]:
- достаточных финансовых ресурсов, создающих благоприятные условия для обучения и проведения исследований,
- концентрации высококвалифицированных кадров и одаренных студентов,
- эффективного управления, сочетающего в себе стратегическое видение и гибкость.
Гибкая кадровая политика
Зарубежные исследования показывают, что высокий уровень преподавания и науки сильно коррелируют с таким показателем, как мобильность. По крайней мере, об этом говорят результаты исследований, проведенных в европейских университетах [3].
Низкая внутренняя мобильность создает замкнутое академическое пространство, и тот университет, который принимает в магистратуру преимущественно своих выпускников, а преподавателей набирает в основном из тех, кто заканчивал этот вуз — не становится мировым лидером. Более того, университеты с самым высоким процентом эндогамии (наличием среди преподавателей большого числа выпускников данного вуза) имеют самые низкие показатели в области научных исследований.
Соответственно, растет гибкость и маневренность в стимулировании мобильности и новых форм найма. Все более дискуссионной становится практика «пожизненных» позиций (tenure), разрабатываются варианты занятости, предполагающие различные условия и пропорции в преподавательской и исследовательской деятельности, поощрение смены места работы на период от полугода для нескольких лет, чтобы преподаватель или исследователь получил новые знания и навыки, а также установил и расширил профессиональные контакты. Меняется и мотивация профессоров.
Ставка на то, что высокой заработной платой можно привлечь ведущих ученых, уже не оправдывается. Растет значение таких факторов, как свобода передвижения, возможности поддерживать и развивать научные контакты, минимум бюрократических условий, сопровождающих научную работу, доступность современных оборудования и реактивов. Заработная плата если и не замыкает этот список, то находится не на первых местах.
Попытка привлечь ведущих ученых практически исключительно высокой зарплатой при высокой эндогамии университетов — как раз характерная черта российских элитных и статусных университетов.
Интересно, что в Госпрограмме есть два основных целевых показателя, имеющих отношение к кадровой проблеме — это нарастить к 2020 году долю исследователей моложе 39 лет до 35%, и добиться того, чтобы средний возраст исследователей уменьшился до 43 лет.
Первый показатель вызывает изумление, поскольку план перевыполнен до начала его реализации. Последние доступные данные по статистике науки показывают, что уже в 2011 году доля исследователей моложе 39 достигла 37,5% [4]. Что касается среднего возраста исследователей, то в последние годы он устойчиво составляет 48 лет, поскольку молодые приходят в науку хотя и более активно, но затем из нее уходят, а пожилые не выходят на пенсию, так что среднестатистическое значение не меняется.
Однако скоро доля пожилых в силу естественной убыли начнет сокращаться (пока удельный вес ученых старше 70 лет продолжает расти), и к 2020 году достичь требуемого «среднего возраста» не составит труда, даже ничего не меняя в кадровой политике. Таким образом, кадровые ориентиры, которые относятся, в том числе и к вузовской науке — не являются стимулами к чему бы то ни было.
Эффективное управление
За рубежом применительно к теме ведущих исследовательских университетов под эффективным управлением понимается наличие у университетов автономии, позволяющей снижать бюрократические барьеры в процессе принятия решений, лидерства, в том числе успешный опыт руководителей университетов в научной работе.
Кроме того, речь идет об участии руководства частных компаний в работе попечительских советов и правлений университетов. Вклад частного сектора может выражаться в разработке соответствующих учебных программ и планов, направлений и проектов прикладных научных исследований.
В целом внимание все больше концентрируется на «полезности» науки и ее вкладе в развитие общества [5]. Так в вузах Великобритании в число оцениваемых параметров недавно был включен показатель «вклада» и «влияния» исследований с точки зрения общественной пользы [6]. Пока это широко дебатируемая тема, поскольку измерять вклад науки в экономическое, социальное, политическое развитие очень сложно.
В США «девять вопросов» Хейлмейера [7], на которые каждый, кто начинает научный проект, независимо от того, фундаментальная это наука или прикладная, должен знать ответы, уже давно и хорошо известны.
Среди них такие, как:
- кому это надо (т.е. кому нужны результаты работы),
- если всё получится, то, что изменится,
- в чем риски и какие могут быть последствия.
То есть критерий «нужности» науки был сформулирован уже давно, просто она не должна восприниматься в узком смысле — как коммерциализация или получение «инноваций». Нужность — это в том числе и для культуры, для общества, для формулирования грамотной политики, для экспертизы, наконец. То есть фундаментальная наука тоже может быть очень нужной в самом практическом, но не коммерческом смысле.
В России же крен на «коммерциализацию» в университетах стал уже сказываться на структуре финансирования расходов на исследования и разработки. С 2009 года — начала интенсивных реформ в вузовской науке — стабильно снижается доля выполняемых в университетах фундаментальных исследований. В общем объеме внутренних затрат на исследования и разработки в секторе высшего образования доля расходов на фундаментальные исследования упала с 43,7% — в 2009 году до 31,7% — в 2011. [8]. Исследовательские университеты со слабой фундаментальной наукой — это нонсенс, но пока именно в эту сторону и качнулся маятник.
Наконец, зарубежные исследования показывают, что управление не будет эффективным без академических свобод. Именно по этой причине китайские университеты не входят в список лидеров. Там «преподаватели и студенты могут лишь в ограниченной степени подвергать сомнению государственную политику или участвовать в обсуждении важнейших проблем. А это препятствует творческому мышлению» [9].
***
Таким образом, по двум из трех параметров (кадры и управление) российские вузы пока чрезвычайно слабые, и нет стимулов для того, чтобы в этих областях что-то менялось. Российская политика в области поддержки и продвижения университетов в число «ведущих исследовательских» делает самые первые и в каком-то смысле самые простые шаги.
Однако именно на первых этапах важно было бы озаботиться использованием более тонких мотивационных инструментов, и попытаться ввести те из них, условия для которых более-менее подготовлены. В частности, это касается поощрения мобильности, в том числе между университетами, формирования нового взгляда на функции науки и основы взаимодействий с промышленностью.
Если продвижение таких мер окажется реалистичным, то может настать время и для развития «академических свобод», в значительно большей степени требующих изменения ментальности.
1. Распоряжение Правительства Российской Федерации от 20 декабря 2012 года. № 2433-р.
2. Дж. Салми. Создание университетов мирового класса / Джамиль Салми; пер. с англ. — М.: издательство «Весь мир», 2009, с.7.
3. Дж. Салми. Создание университетов мирового класса / Джамиль Салми; пер. с англ. — М.: издательство «Весь мир», 2009, с. 21.
4. Наука, технологии и инновации в России: 2012. краткий статистический сборник. М.: ИПРАН РАН, 2012, с.21.
5. Research Universities and the Future of America. Ten Breakthrough Actions Vital to our Nation’s Prosperity and Security. National Research Council, the National Academies Press, 2012.
7. Джордж Хейлмейер (Dr. George Heilmeier), занимал разные посты в американских компаниях и государственных ведомствах, в частности был директором DARPA в 1975-1977 годы. Подробнее см. http://en.wikipedia.org/wiki/George_H._Heilmeier.
8. Наука, технологии и инновации в России: 2012. краткий статистический сборник. М.: ИПРАН РАН, 2012, с. 44.
9. Дж. Салми. Создание университетов мирового класса / Джамиль Салми; пер. с англ. — М.: издательство «Весь мир», 2009, с. 63.