Нельзя сказать, что имя Михаила Ксенофонтовича Соколова (1885-1947) не известно. А вот насколько известно его творчество-более сложный вопрос.
Михаил Соколов родился в 1885 году в Ярославле; отец его был бондарь. Посещал Ярославские городские классы рисования, после чего поехал в Петербург — поступать в Строгановское училище. Впоследствии много раз говорил, что по сути он учился сам, посещая музеи и общаясь с художниками.
В 1916-1917 годах рисунки Михаила Соколова экспонировались в Петербурге и Москве, на выставках «Мир искусства». Н.Н. Пунин отметил его «блестящую технику, прекрасную манеру и острую литературность» и предсказал появление особенного «соколовского» стиля: «… именно на нем лучше всего видна та грань, которая отделяет два мира, два художественных мировоззрения: то — гаснущее импрессионистическое эстетство и это — живое, в предчувствии которого и сам Соколов кажется более мощным и более совершенным…»
Меж тем жизнь Соколова протекала весьма бурно: он призывался и служил на флоте, принимал активное участие в Февральской революции, но, разругавшись с Керенским, навсегда ушел из политики.
С 1918 по 1922 год Соколов преподавал в Ярославле и Твери, в Свободных художественных мастерских. В 1923 году Соколов переехал в Москву, где Пролеткульт дал ему 8-метровую комнату в доме на углу Калашного и Арбатской площади. Тогда же, в 1923-м, художник (по его словам) уничтожил всё сделанное им ранее.
Ни в одно из многочисленных художественных объединений 20-х -начала 30-х Соколов сознательно не входил. В 1925 и 1929 годах в ГАХН прошло два заседания с обсуждением творчества Соколова, где в типичных для того времени клише его творчество было оценено однозначно негативно. И всё-таки в 1934 году Соколов был принят в члены МОС-Ха. Зарабатывал он в те годы преподаванием в Ярославле, куда уезжал ежемесячно на две недели. Некоторые его работы покупали частные лица; в 30-е годах Соколов всё-таки трижды выставлялся.
Более всего его удручало отсутствие мастерской — тем более, что с 1927 года всё в той же 8-метровой комнате Соколов жил уже с женой, Мариной Баскаковой. Наконец, после энергичных усилий доброжелательных коллег и их писем «наверх», Соколов в 1938 году всё-таки получил мастерскую. Увы, ему не суждено было ею воспользоваться: его арестовали …
Благодаря фантастической продуктивности Соколова и несмотря на трагичность его судьбы (его «актировали» как безнадежно больного в 1943 году с запретом на поселение в крупных городах, куда входил также Ярославль), до нас дошли тысячи его работ, преимущественно — но не только — графика. Лучшее собрание Соколова находится в Ярославском художественном музее — в родном городе художника; в Интернете его работы и биографические данные есть на сайте www.domarchive.ru [1]
Напомню, что в советские времена известность художника создавалась главным образом тиражированием — это были преимущественно иллюстрации и вообще работы, которые «годились» для массовой печатной продукции, например для почтовых открыток. Советские книги для детей, иллюстрированные издания классиков (их в 30-е годы выпускало даже такое элитарное издательство, как Academia); советские массовые иллюстрированные журналы- всё это было одновременно источником заработка для художников и полигоном выработки художественного вкуса читателей.
Да, Фаворский — классик, родоначальник и т.п., но прежде чем понять, что такое вообще гравюра на дереве, читатели узнали его «Слово о полку Игореве». Откуда бы мы знали Е. Кибрика, если бы не его Кола Брюньон? Маврину — если бы не ее работа над сказками? Кузьмина — если бы не иллюстрации к «Евгению Онегину»?
Как известно, в Советском Союзе не было независимых выставочных залов и издательств, не было и художественного рынка. Частное коллекционирование легко могло быть подведено «под статью» о спекуляции и потому существовало в полуподполье .
Оставались госзаказы и госзакупки. Но любая художественная работа на заказ — будь то оформление книги, работа монументалиста или художника по фарфору, порождает зависимость мастера от вкуса заказчика. Не один лишь Соколов не хотел зависеть от государственного заказа, но он, видимо, был единственным, кто возвел эту позицию в принцип: он вообще отказался работать на заказ. Оставалось преподавание — разумеется, в провинции.
Итак, жил Соколов в восьмиметровой комнате, питался баранками и кипятком, работал разве что не круглосуточно и хранил свои работы (многие сотни листов!) там же, на чердаке. Он создавал серии, варьирующих какую-либо «тему»: «Дамы», «Всадники», «К Гофману»; «К Диккенсу», «Страсти», «Французская революция», «Старая Москва». Работал Соколов очень быстро, серии из многих десятков листов рождались за несколько дней -и отправлялись на чердак… .
Несмотря на «взрывчатый» характер, Соколов вовсе не был затворником: он весьма энергично участвовал в художественной жизни Москвы, не пропускал выставок и имел обширные знакомства. Его часто можно было видеть в «его» районе, т.е. на
Арбате и прилегающих бульварах. Ирина Евстафьева, дочь художницы и друга Соколова Антонины Софро-новой (о ней см. «Записки независимой» http://trv-science.ru/2012/01/17/ zapiski-nezavisimoj) , тогда совсем еще девочка, позже описала свои прогулки с Соколовым и его частые визиты к Софроновой «на чердак» (т.е. в ее мансарду) в Б. Афанасьевском .
Современники вспоминали невероятную подвижность и витальность Соколова — он не ходил, а «летал»; живя на гроши, придавал немалое значение своей внешности: износив лаковые туфли, красил черным лаком парусиновые; стремился загорать до черноты, следил за своей прической и носил тальму — короткий развевающийся плащ, чем резко выделялся на фоне скромной арбатской публики 20-30-х годов.
В лагере и ссылке он писал «миниатюры»: с помощью самых элементарных подручных средств — обгорелой спички, мела, «зеленки» — сотни удивительных по выразительности
работ в формате спичечного коробка или конфетной бумажки. Друг Соколова, замечательный искусствовед Н. М. Тарабукин, отмечал, что позже, уже имея возможность выбора любого формата, Соколов продолжал писать эти «жемчужины» и присылал их в подарок близким друзьям.
Вот что он писал об своих «миниатюрах» Н. В. Верещагиной, спутнице последних лет, отдавшей много сил собиранию и сохранению его наследия [2]:
«…. Мне кажется, я овладел тайной вложить в квадратный вершок, что другие в метрах. И в маленьком это даже сжатее — яснее выражено чувство и дыхание жизни (правды жизни и правды искусства). … Миниатюрами ты называешь мои маленькие вещи, но я их миниатюрами не считаю, так как принцип писания совсем не тот, что обычно у миниатюр, а (вещь) остается тем же, то есть станковой картиной, только маленьких размеров».
Характер у Соколова был нелегкий, он был вспыльчив и в этом состоянии гневен; ссорился и порывал со всеми, включая ближайших ему по духу людей — и Тарабукина, и Софронову. При всех эксцессах, сопровождавших его личные отношения с собратьями по цеху, он, тем не менее, внимательно следил за художественной жизнью, стремился выставляться; мастерской добивался упорно, пустив в ход все доступные связи.
Сохранились и опубликованы письма Соколова московским друзьям и Н. В. Верещагиной. Вот отрывок письма из лагеря (ст. Тайга).
«28 мая 1940. Тайга …. Мне для себя хотелось бы что-нибудь из нового искусства, то, что представляет живописную ценность, или рисунки, заключающие в себе искусство. Пришлите что-нибудь. Дайте отдохнуть от себя, а то я вижу только свою работу, да еще к тому же такую урезанную условиями, в каких я нахожусь.
… Еще вот что: мои рисунки нужно смотреть в немного уменьшенном свете, так как я их делаю у себя на нарах, в полутемноте, надевая сильные очки (их у меня сейчас 6 штук). Ни в коем случае не при солнце, — тогда могут оказаться «дефекты», происшедшие не по моей вине, так как я их в полутьме не вижу. Так хочется писать маслом, но здесь я этого лишен совершенно. Даже акварель не могу использовать (я ее получил в посылке). А время идет, я старею, и мне уже не 30 лет, увы!»
Уже после лагеря Соколов просил всех знакомых писать ему в Рыбинск, немедленно и подробно отвечал на письма и очень огорчался, если ему писали не сразу. В письмах Н.М.Тарабукину Соколов расспрашивал его в деталях о картинах из Дрезденской галереи, которые были показаны в 1945 году в Москве, на выставке «для специалистов».
Живя в Рыбинске, в полном одиночестве, которое художник делил разве что с подобранным им галчонком с подбитым крылом и беспородным псом Ванькой, Соколов сохранил свойственное ему внутреннее горение и не только продолжал писать, но хранил веру в свой путь и свой дар. Лишь болезнь и скорая смерть потушили этот огонь.
1. Сайт «Домашний архив»
архив» создан хранительницей
частного собрания. владелец сайта
и хранитель архива — наталья
Михайловна Михайлова, географ и
океанолог; с 1981 года — архивист
и музейщик (Мураново, новый
иерусалим).
2. Михаил Соколов в переписке и
воспоминаниях современников.
Сост., авт. предисл. и коммент.
н. П. Голенкевич. М., 2003.