Одеть Надежду

Вот какая недавно со мной произошла поучительная история. Случайно наткнулась в сети на такой пассаж (автор — Профессиональный Хомяк (toplesss)):

«Ирина Левонтина пишет книгу «Русский со словарем»». Судя по предисловию, Ирина — «известный ученый-лингвист, автор словарей и блестящих научных статей».

На мой слух уже с названием не всё слава богу, но, предположим, это так и задумано.

В самом начале приводится цитата из Венечки Ерофеева. Цитата выглядит так: «А ты мог бы: ночью, тихонько войти в парткабинет, снять штаны и выпить целый флакон чернил, а потом поставить флакон на место, одеть штаны и тихонько вернуться домой? ради любимой женщины? смог бы?..»

Бегу проверять оригинал. Нет, с Венечкой всё в порядке, у него так: « поставить флакон на место, надеть штаны и тихонько вернуться домой? ради любимой женщины? смог бы?» Шойта, а? Ученый-лингвист, пишет книжку о русском языке и не может даже потрудиться грамотно скопировать чужой текст? Опечататься таким образом, мне кажется, довольно сложно. Или я торможу и не понимаю, в чем тут изюм с черносливом?»http://luchshe-molchi.livejournal.com/10103573.html

Далее 39 комментариев, частью матерных, в мой адрес. Оставим ВенЕчку вместо ВенИчки на совести девушки, не будем также придираться к странному представлению о том, что такое «оригинал» текста, но я была озадачена. Ляп я, конечно, допустить могу — как, впрочем, и всякий человек. И книжка моя не обязана всем нравиться. И в вагриусовском издании «Москвы-Петушков», как и в более раннем, в «Вести» (1989), действительно надеть, однако на части книжных сайтов одеть. А главное, я хорошо помнила, что всегда знала эту цитату именно с одеть — еще задолго до всякой сети. Мне стало интересно, в чем тут дело: может, у Ерофеева были варианты? или было «дореволюционное» издание с одеть, а потом по рукописям исправили ошибку? или наоборот — надеть появилось в новых версиях, а у автора было одеть? Я запросила «помощь зала», т.е. Фейсбука. Состоялась интереснейшая дискуссия, в ходе которой я много чего узнала о ерофеевской текстологии и разных других вещах. К сожалению, я не могу сейчас рассказывать, как мы совместными усилиями разбирались во всей этой истории, — впрочем, можно посмотреть тут: www.facebook.com/irina.levontina/posts/431817420226573. Здесь же привожу резюме.

В первой публикации «Москвы-Петушков» в иерусалимском журнале «АМИ» (1973) вариант одеть. Так потом печатало и издательство «Захаров». Так я это с юности и помню — по самиздату, видимо. А в «Вести» уже надеть. Тетрадку бы заветную посмотреть! Уверена, что там одеть. Существует ведь аудиозапись, где автор читает «Москву-Петушки» http://musicmp3spb.org/album/venedikt_erofeev_moskva_petushki_chitaet_avtor.html. И вот там Ерофеев совершенно отчетливо и непринужденно произносит: одеть штаны. Кроме того, в конце главы «Салтыковская — Кучино» есть еще один пример: Ты же сам говорил больному мальчику: «Раз-два-туфли одень-ка». Именно одень-ка в иерусалимском издании, в «Вагриусе» надень-ка, а в «Вести» в первой цитате надеть, а в этой одень-ка. Ну и в аудиозаписи, естественно, одень-ка. Рискну предположить, что в собственном идиолекте Ерофеева всё-таки было одеть. А уж потом его постепенно подредактировали — сначала фразу про штаны, потом про туфли. Еще при жизни Ерофеева в подготовке его текста к печати принимал участие покойный В. С. Муравьев — лингвист и друг писателя. Потом при работе над своим изданием «Вагриус» вновь прибег к его помощи. Вот что написал мне А. Л. Костоян, тогдашний главный редактор издательства: «Он [Муравьев] проанализировал четыре вышедших к тому времени варианта текста, сравнил их с имевшимся у него рукописным вариантом «М-П», в результате чего и появился наш вариант. Разумеется, за давностью лет я не могу точно ответить относительно «одел-надел», отмечу лишь, что в текст ранее публиковавшегося варианта им было внесено более 200 (!) поправок».

Одеть в смысле «надеть» существует давно: такой пример есть еще у П. В.Анненкова в парижских записках 1848 года. Есть такое и у Достоевского, и у любимого Ерофеевым Розанова, да мало ли у кого: Офицер окинул его с ног до головы несколько удивленным взглядом, улыбнулся слегка, пожал плечами и беспрекословно помог одеть пальто. [Ф. М. Достоевский. Дневник писателя. Сентябрь — ноябрь 1877 года (1877)]; Как сказала его жена моей жене (мы единственный раз были в Ясной Поляне), «В утро, как пришло через газеты известие, что Синод отлучил его от Церкви, он собирался гулять и уже одел пальто». [В. В. Розанов. О «соборном» начале в церкви и о примирении церквей (1903-1906)]; — Я не скажу мужу, а сделаю ему сюрприз, — подумала больная, — вечером одену капот и пойду к нему в кабинет. [Н. Э. Гейнце. Современные сестрицы (из петербургской жизни) (1912)].

При этом уже давно такое употребление одеть часто оценивается как вульгарное: Я представил ему учеников в непривлекательном свете. — У них всегда грязные ногти, — сказал я, — и они не чистят зубов. Они говорят «полдесятого», «квартал», «галоши» и «одену пальто». [Л. И. Добычин. Город Эн (1935)]. Полдесятого и галоши с тех пор реабилитированы, а вот одеть повезло меньше.

Видимо, с легкой руки К. И. Чуковского одеть-надеть попало в список дежурных ошибок: пожалуй, ни одну речевую погрешность столько не бичевали (ну разве что звонишь). Существует и известное мнемоническое правило: одеть Надежду — надеть одежду.

Между тем, как мы помним, и Окуджава пел: Дождусь я лучших дней/И новый плащ одену. И в первой публикации у Пастернака было Все оденут сегодня пальто (потом, в переработке для «Начальной поры», появилось наденут). Мне кажется, эта шероховатость не портит текст, а делает его уютно-обиходным.

Почему я назвала эту историю поучительной? У многих людей такое странное представление, будто где-то существуют некие незыблемые языковые нормы, записанные на скрижалях какого-то небесного Розенталя, и каждый человек должен этим нормам следовать, если только он хочет хорошо владеть русским языком. Культура речи при таком подходе — это список как-не-надо-говорить, который нужно вызубрить. И раз любимый писатель погрешил против этих норм, надо его тихонечко поправить. Разные люди писали мне: не мог, мол, Ерофеев написать одеть, он хорошо знал русский язык. А если вдруг ошибся — он бы не возражал против исправления ошибки. На самом же деле всё не так. Лингвисты фиксируют нормы литературного языка, наблюдая за речью авторитетных и культурных носителей этого языка. И если Ерофеев, язык которого изумителен, а также и Окуджава, а ранее Пастернак говорили одеть штаны, плащ, пальто, для лингвиста это повод не заклеймить писателей, а задуматься о статусе соответствующей нормы. ♦