Газета выйдет, конечно, позже, но сегодня, когда я пишу эти строки, 5 марта, я с утра, даже с ночи, еще читаю в Интернете сообщения типа: «С всемирным днем Чейна и Стокса!», «Чейну и Стоксу слава!» Правда, когда ровно год назад был митинг на Пушкинской и у меня был плакат «5 марта. Дыхание Чейн-Стокса», я убедилась, что понимают его, увы, не многие — особенно среди молодежи. Помню, как фотограф Илья Варламов равнодушно скользнул по моему плакату взглядом и решительно направился фотографировать человека-яйцо. Но зато те, кто понимал, те ОЧЕНЬ понимали. Особенно старики. Подходили, улыбались, кивали: «Мы помним. Каждый год отмечаем». Поэтому я расскажу, поскольку очень хочу, чтобы все знали про Чейна и Стокса. Тем более, что круглая дата. Ну, а те, кто и без меня знал, те не будут в претензии.
Утром 5 марта 1953 года, 60 лет назад, в очередном бюллетене о состоянии здоровья родного товарища Сталина диктор Левитан сообщил, что у него наступило чейнстоксово дыхание. Широкие народные массы не знали, что этот термин, названный в честь двух шотландских врачей, означает скорое наступление клинической смерти. Но кое-кто, конечно, знал. И сказал близким: всё, мол, агония. На эту тему есть много историй. Особенно популярна среди интеллигенции была история математика и философа Юрия Гастева про диссертацию.
Юрий Алексеевич Гастев (1928-1993) — сын известного пролетарского поэта и создателя теории НОТ (научной организации труда), расстрелянного в 1939 году. Отбывал срок в 1945-49 годах. И вот в описываемый день врач, сосед Гастева по туберкулезной палате санатория в Прибалтике, где тот лечился, услышав бюллетень, «аж вскочил: Чейн-Стокс — парень исключительно надежный, ни разу еще не подвел. Пора сбегать!» Завмаг-эстонец лишь спросил: «Расфе уше? — там какой-то тыкание…», но получив ответ: «Всё в порядке!», вынес водку и не взял денег: «…та прихотите, пошалуйста, кокта только сакотите!» Таким образом, обмывание генералиссимуса произошло за несколько часов до официального объявления о его смерти. (См. Ю.Гастев. «Дыхание смерти знаменует возрождение духа» // Ю.А.Гастев. Гомоморфизмы и модели. Логико-алгебраические аспекты моделирования. — М.: Наука, 1975. Предисловие.) И про диссертацию: «Прошли реабилитации, «оттепель», снова заморозило. В самом начале семьдесят первого года мне, хоть и выгнанному по «подписантским» делам в шестьдесят восьмом с университетской кафедры, приспела, наконец, пора диссертацию защищать. <…> К концу ритуала защиты мне, как водится, дали несколько минут для дежурных благодарностей. «… особенно мне бы хотелось отметить глубокое и плодотворное влияние, оказанное на меня выдающимися работами доктора Джона Чейна и доктора Уильяма Стокса, и в первую очередь их замечательный результат 1953 года, которому не только я в значительной мере обязан своими успехами, но и все мое поколение» <…> Вечером у нас собрались человек пятьдесят <…> главными героями застолья были, естественно, доктора Чейн и Стокс…» В самой же диссертации Гастева по математической логике не упоминались классики марксизма, но во вступлении, в числе лиц, которым автор выражал благодарность, были названы профессора Дж. Чейн и У. Стокс со ссылкой на вымышленную статью «The Breath of the Death marks the Rebirth of Spirit», датированную мартом 1953 года. Потом, естественно, кто-то настучал, и в 1976 году появилось специальное постановление Редакционно-издательского совета Академии наук СССР за подписью ее тогдашнего вице-президента Федосеева: «О грубых ошибках, допущенных издательством «Наука» при издании книги Ю.А. Гастева «Гомоморфизмы и модели»». Подробно об этой истории в неподражаемом изложении самого Гастева можно почитать вот тут, например: http://www.serafim.spb.ru/index.php?lan=0&module=98
Об этом дне — 5 марта 1953 года — есть огромное количество воспоминаний. О рыданиях и отчаянии, о последовавшей жуткой давке на похоронах, но и других — о том, как заключенные, которым велели молчать и снять шапки, — молча подбросили шапки вверх (описано у Солженицына в «Раковом корпусе»). Или вот, Алексей Муравьев пишет: «Утром 5 марта 53 года моя бабушка Ирина Игнатьевна, в ссылке узнав новость, три раза проскакала на одной ножке вокруг дома. Обет такой был у нее». В воспоминаниях Григория Агеева говорится, как в лагере, в котором он сидел, заключенные объявили конкурс на лучшую эпитафию Сталину. Агеев за несколько секунд сочинил экспромт и тут же его огласил: «Как ветер над морем / Проносится вздох — / Жил Сталин на горе, / На радость подох». Ему сразу же была присуждена первая премия (на эту историю мне указал А. Д. Шмелев). И во многих, многих семьях до сих пор в этот день поднимают рюмку водки со словами: «Ну, чтоб не воскресал!»
Так что теперь этот надежный парень Чейн-Стокс — часть русской идиоматики. И еще из лингвистического — к дате. Многие, наверно, помнят позднесоветский анекдот: в Кремле звонит телефон. Брежнев берет трубку: «Дорогой Леонид Ильич слушает». Конечно, Брежнев был дорогой, да плюс еще была лингвистическая аномалия — сочетание слова товарищ с именем, отчеством и фамилией: товарищ Леонид Ильич Брежнев (стандартно было бы либо товарищ Брежнев, либо Леонид Ильич Брежнев). А что до Сталина, то он, конечно, в первую очередь был родным, начиная с пионерской песни: «Завтра на год будем старше — я и вся моя страна! / Всех друзей в нарядном зале / Наша елка соберет, / И родной товарищ Сталин встретит с нами Новый год!» В нашем языке были тогда устойчивыми сочетания не только родной товарищ Сталин, но и родная Советская власть и особенно каноническое родная Коммунистическая партия: Бабы и мужики! Теперь, когда случилось такое несчастье, нам больше и делать ничего не остается, как сплотиться вокруг нашей родной партии, вокруг лично товарища Сталина. Вот буду в Москве, увижу его, родного, разрешите сказать от вашего имени, что все труженики нашего хозяйства все свои силы отдадут (В. Войнович, Приключения солдата Ивана Чонкина); «Раз взяли Петьку, значит, было за что взять». Вот так думает простой мужик-колхозник про свою родную советскую власть (Ю. Домбровский, Факультет ненужных вещей). Совершенно понятно, какое мироощущение стояло за этим выбором эпитета — самого нутряного, самого кровного. В общем. чтоб не воскресало оно, это мироощущение!
Ирина Левонтина
Вопросов к Вам лично больше не имею.
Спустя какое-то время после смерти гуталина был в Москве. С удивлением узнал, что один из приятелей преодолел огромные трудности и прошел Колонный зал. «Я должен был увидеть его в гробу».
Огорчила меня смерть дорогого Леонида Ильича: по глупости я выполнил требование вернуть командировочные документы и не поехал в Москву. К смерти следующего генсека поумнел. Гостиницы пустовали.