Фильм Владимира Мирзоева «Борис Годунов» вышел осенью 2011-го — оказывается, не только я его пропустила, но и мои друзья — киноманы и синефилы. Неожиданно на майские праздники мне дали диск, так что я смотрела этот фильм в режиме «наивный зритель».
Впечатление было настолько сильным, что я попыталась услышать и самого Мирзоева — он дал несколько обстоятельных интервью, которые как раз стоит читать, именно зная фильм.
Владимир Мирзоев — режиссер прежде всего театральный, и не просто с именем, но с разнообразной творческой биографией. Много ездил, много видел, эмигрировал, некоторое время жил и работал в Канаде, вернулся. Поставил много замечательных спектаклей. Преподает в РАТИ, и, кажется, не только там. В общем, мэтр: ученики, поклонники, восторги, споры.
Говорит Мирзоев прекрасно: без жаргонизмов, без помпы, без штампов и почти без горечи. Улыбается редко, никогда не «ораторствует». Его беседы интересны как высказывания много жившего и много работающего человека. «Борис Годунов» — это немалая неожиданность.
Судите сами. Взят «как есть» пушкинский текст — но действие происходит сегодня; не «как будто сегодня» — а просто сегодня: с ноутбуками Apple, чиновниками, охраной, офисной мебелью и Леонидом Парфеновым в роли медийного деятеля — он же думный дьяк… А поскольку снято всё это в духе реалистической эстетики, то зритель переживает шок: как, опять всё то же?
Всё это совсем не смешно.
Это страшно.
Страшен обаятельный обреченный Борис (несомненно, одна из самых глубоких ролей Максима Суханова), страшен живой и одновременно убиенный царственный ребенок в матроске, страшен Пимен (его успел сыграть покойный Михаил Козаков), страшен самозванец с его пафосом и ухмылками (виртуозный Мерзликин); страшны девки в корчме. И Парфенов здесь тоже страшен.
В одном из интервью Мирзоев обратил внимание на то, что наше кино сегодня смотрят люди трех культур: книжной культуры, люди видеокультуры и люди смежной, промежуточной культуры. Максим Суханов подчеркнул, что нынче кино в основном смотрят не в кинозале, а на малом экране. (Относя себя к людям книжной культуры и притом к киноманам, признаюсь, что не помню, когда я в Москве была в кинотеатре.)
Два решения в фильме Мирзоева мне показались неубедительными: это сцена «у бассейна» (т.е. «у фонтана») и военные сцены: как-то по-бутафорски всё это получилось.
Зато интересная находка — неожиданная репрезентация двух важнейших «народных» сцен. У Пушкина они обозначены как «Красная площадь. Народ» и «Девичье Поле. Новодевичий монастырь. Народ». Привычное решение этих сцен — массовка.
В фильме Мирзоева «Девичье поле» идет первым; здесь «народ» — это семья, более всего напоминающая детей и внуков «Елены» из известного фильма Звягинцева: три мужика, женщина и ребенок. Они сидят плотно за столом, анфас зрителю и невидимому телеэкрану: с пельменями под водку семья смотрит прямую трансляцию. Известная реплика «нет ли луку?» в этой ситуации излишня, но сохранена, как я поняла, ради общего принципа скрупулезного следования пушкинскому тексту.
Вторая часть этой двойчатки обозначена в титрах как «интеллигентная семья» — в скромном современном интерьере (на журнальном столе — чашки с недопитым чаем) те же события смотрят по невидимому нам телевизору две женщины и молодой мужчина. Текст здесь скомпилирован из двух вышеупомянутых пушкинских «сцен», но не добавлено и не изменено ни слова.
Вообще в этой эстетике чем будничнее картинка, тем страшнее ее подлинный тайный смысл. Достаточно Суханову в цивильном костюме произнести слова «достиг я высшей власти», как у зрителя уже мурашки побежали. А царственный отрок в матроске, старательно пытающийся очинить карандаш с помощью тупого перочинного ножа?..
В общем, внемлите.