1 июня 1994 года в Колонном зале Дома Союзов состоялось торжественное собрание, посвященное 100-летию со дня рождения Петра Леонидовича Капицы.
В конце собрания на трибуну поднялась вдова ученого, Анна Алексеевна. Хрупкая седая женщина, которой исполнился 91 год. Она прочитала речь в память о своем муже, а когда сходила с трибуны, все стоя провожали ее аплодисментами.
Много лет Анна Алексеевна «на общественных началах» выполняла обязанности секретаря мужа, а после его смерти проделала огромную работу по увековечиванию памяти супруга, дабы избежать впоследствии лживых наслоений. «Только бы успеть!»
Я знал, что П.Л. Капица вторым браком был женат на Анне Крыловой (АА) — дочери удивительного человека — академика Алексея Николаевича Крылова: математика, моряка и блестящего инженера. Где встретился ученый, работавший в Кембридже, с Анной? Как получилось, что у невесты не было советского гражданства? Ведь ее отец имел гражданство СССР.
Ответы нашлись в публикациях Е.Л. Капицы (ЕЛ) — внучатой племянницы Петра Леонидовича. Она записывала беседы с АА, с Натальей Семеновой (НН), разбирала архивы АА. Диктофонные записи, видимо, почти не редактировались и поэтому сохраняют обаяние живой речи. Ниже приведены выборки из записок ЕЛ, позволяющие ближе узнать АА и обстоятельства счастливого брака двух незаурядных людей. Предоставляют возможность увидеть ПЛ глазами самого близкого ему человека.
Вне кавычек, в качестве дополнения, приведено несколько слов для связи отрывков.
Замечу, что Анна была третьей дочерью, носящей это имя: две старшие умерли в детстве.
Полные тексты, и не только их, можно найти в 10-м издании «Воспоминаний» А.Н.Крылова (Политехника, СПБ, 2003) и по адресам: http://vivovoco.rsl.ru/VV/JOURNAL/VRAN/RUBIKAP/RUBIKAP.HTM http://vivovoco.rsl.ru/VV/JOURNAL/NATURE/05_04/KRYLOV.HTM
Виктор Водкин, Пало Алто
АА. «Образование я и мои братья получили в очень интересной частной школе. Она называлась «Реальное училище для совместного обучения»… Еще со времени ученья на Бестужевских курсах моя мама подружилась с целым кланом учителей-единомышленников… Они решили создать свою собственную школу, где они могли бы проводить свои идеи. Было… очень много нового… классы маленькие — человек 8-10. Не существовало еврейской квоты, и у нас было очень много маленьких еврейских детишек, с которыми мы дружили с самого начала нашей жизни, и не было никогда никакого антисемитизма… Нас учили прекрасные педагоги, особенно сильно давали математику и языки… Мама принимала в нашей школе большое участие, заведовала там библиотекой и преподавала иногда историю. Мы очень любили школу, очень, и были необыкновенно дружны».
Рассказ АА продолжает ее подруга по школе Наташа Бурцева, позже Семенова. Их дружба продолжалась почти 85 лет, до самой их кончины. Умерли они в один год, с разницей всего в несколько месяцев.
НН. «Когда мне было 10 лет, родители записали меня в частную школу В.П. Кузьминой. И почти сразу я обратила внимание на симпатичную девочку с толстой черной косой. Очень скоро мы с ней подружились. Девочку звали Аня Крылова. Мы были очень разные по характеру. Я — скорее чуть робкая, недаром у меня потом образовалось прозвище «Бэби», немножко наивная, немножко застенчивая, в то время как Анечка отличалась довольно решительным характером. Несмотря на то, что она была на год меня моложе, наши отношения, которые очень быстро перешли в настоящую крепкую дружбу, всегда основывались на том, что Анечка меня опекала, мне диктовала, могла критиковать меня за какой-то поступок или ориентировать на какое-то действие. И я ей подчинялась. Но надо сказать, что это меня совсем не тяготило. Школу мы так и прошли вместе».
Весной 1914-го братья кончили школу и получили аттестаты зрелости. Событие отметили большой экскурсией по Европе.
АА. «Мне было 11 лет, но воспоминание осталось на всю жизнь… мы вернулись уже в военный Петроград… Война начала менять жизнь и нашей семьи. Мама кончила курсы медсестер, и все время работала в разных госпиталях, в лазаретах. Да и в доме у нас постоянно бывали, а иногда и жили раненые солдаты… Детей военные события пока не коснулись…
Примерно в это же время у папы возник очень серьезный роман… Для мамы это был тяжелейший удар — узнать о папиной измене. Она была в этом отношении безо всяких компромиссов и не могла даже подумать, что если Алексей Николаевич ей изменяет, то может быть хоть какое-нибудь прощение. Мама поручила нас своей сестре — Ольге Дмитриевне, а сама уехала на фронт сестрой милосердия. Папа был очень этим озадачен, но мама, если что-то важное решала для себя внутренне, то уже не могла от этого отойти».
В одном из двух сохранившихся писем маленькой Анечки на фронт «Сестре Е. Д. Крыловой» говорилось:
«Дорогая моя мама, я хочу к тебе приехать, здесь очень гадкая погода. Сообщаю тебе две неприятные новости. Во-первых, Лялька, ездя на мотоцикле, ушиб так себе ногу, что лежит уже третий день. Во-вторых, нашу дачу в Финляндии обокрали. Видишь, как всё гадко, поэтому я и хочу к тебе приехать, еще я хочу посмотреть войну, это меня очень интересует. Ты должна приехать на Рождество непременно, а то мне будет без тебя скучно.
… Приезжай к нам и возьми меня на войну вместе с тобой. Я не хочу учиться, а хочу воевать. Ну, до свиданья, моя мамочка. Ты приедешь и возьмешь меня, правда, ведь? Тебя все целуют. Любящая тебя очень твоя Аня».
АА. «На фронте мама пробыла около полугода, и когда вернулась домой, внешне у нас в семье все сохранялось как прежде. Но война продолжалась, и жить становилось все сложнее и сложнее… Братьям пришлось уйти из Института, и они поступили в юнкерские училища…
Кончался 16-й год. Я хорошо помню волнение в доме — убийство Распутина, радость, разговоры, детали убийства… Говорили о том, что делается на фронте, какой развал.
После Нового года, 1917-го, начались бурные события. Конец февраля — революция, отречение царя, общая радость, все вздохнули свободно. Интеллигенция встретила Февральскую революцию очень хорошо…
Летом 17-го года стало трудно с продовольствием, и было решено, что старшие классы нашей школы вместе с некоторыми родителями переедут на юг в Анапу. На юге можно было выжить лучше.
А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица и А.Н. Крылов (слева направо)
С этого времени семья наша распалась окончательно… Папа остался в Петрограде, братья ушли на фронт… Через некоторое время Алеша покинул Западный фронт и включился в Белое движение. Коля тоже ушел в Белую Армию, хотя он был абсолютно не военным человеком… Но, как офицер, он не мог не войти в эту Армию. Алеша со своим темпераментом больше подходил к войне… Очень скоро мы с мамой получили известие, что Коля убит под Ставрополем.
В 1919 году к нам в Анапу на короткий срок заехал Алеша и отправился дальше в Новороссийск. Там он вскоре поступил на бронепоезд, воевал и под Харьковом тоже был убит.
Эти страшные смерти, гибель обоих сыновей потрясли маму. Она была в ужасном состоянии… она стала очень религиозным человеком и в этом находила успокоение. Мама решила, что меня нельзя оставлять в России — того и гляди, я тоже уйду на фронт, тогда такое было настроение. А любила меня мама страстно. Но это я оценила много позже и, вероятно, часто доставляла ей если не горе, то боль. Но я была совершенно самостоятельна в своих вкусах, своих связях, дружбе и вообще в жизни. Я тоже очень любила маму, но близости, которой ей бы хотелось, у нас не было.
Мама решила эмигрировать, и мы уехали за границу вместе с нашими друзьями Скрипицыными. В Новороссийске сели на какой-то французский полугрузовой пароход, где спали и жили в трюме. Пароход, видимо, довез нас до Константинополя. Там я заболела… Но, несмотря ни на что, успели посмотреть Святую Софию.
В конце концов, мы добрались до Женевы и на какое-то время осели там… С этого времени, хочешь, не хочешь, мне пришлось стать серьезной, взяться за ум. Начала изучать английский язык, ведь французский я знала достаточно хорошо. Меня заинтересовало искусство, и я поступила в Есоlе des Arts et Metiers (школа искусств и ремесел). Это была школа, где изучалась и живопись, и разные прикладные вещи.
Через некоторое время мы решили перебраться в Париж. Жизнь в Швейцарии была очень дорогая. Когда мы переехали во Францию, там уже был в командировке папа. Мы встретились, а до этого, когда жили в Швейцарии, мы с ним только переписывались. Во Франции после пережитой трагедии — гибели сыновей — родители помирились вполне. Мама поняла, что семейной жизни у них не может быть, но дружба и любовь осталась. Существовала я — и для того, и для другого… Их соединило общее горе и любовь ко мне, единственному оставшемуся ребенку из пяти! Папа всегда смотрел, чтоб мы с мамой ни в чем не нуждались, чтоб у нас было достаточно средств».
Была дружная компания, велосипедные прогулки и даже восхождение на Монблан.
АА. «В Париже я бегала заниматься живописью на Монпарнас, это было рядом с нашим домом, просто десять минут ходьбы. Там были такие свободные ателье, где стояла натура, ты платил 1-2 франка и мог заниматься. Кроме того, я стала серьезно изучать археологию в Эколь де Лувр. Особенно меня увлекали археологические раскопки в Сирии и Палестине, и я уже собиралась писать дипломную работу по керамике. Лувр и его коллекцию я знала очень хорошо, но мне хотелось поработать еще и в Британском музее в Лондоне. В английском консульстве в Париже мне вежливо, но твердо отказывали в визе со словами: «Мадемуазель, зачем вам ехать в Лондон, ведь Лувр такой хороший музей». Я была эмигранткой — гражданкой с нансеновским паспортом.
Как раз в это время в конце лета 1926 года в Париж неожиданно приехала моя самая близкая школьная подруга — Наташа Бурцева. Она уже была замужем за молодым талантливым физиком Николаем Николаевичем Семеновым. Приехала она в Париж из России вместе с мужем, который был командирован за границу для ознакомления с работами разных лабораторий».
Наталия Николаевна очень любила вспоминать эту поездку:
НН. «Мы были за границей целых три месяца: сначала месяц в Германии, потом месяц в Англии, а потом во Франции. Когда я вышла замуж за Николая Николаевича, я довольно быстро узнала, что у него есть большой друг, русский физик, который живет и работает в Кембридже — П.Л. Капица. Когда мы приехали в Кембридж, я помню, Петр Леонидович сразу меня к себе расположил своей простотой, чувством юмора, жизнерадостностью и открытостью. Он опекал нас, заботился и все нам устроил хорошо… Капица показывал Николаю Николаевичу лаборатории, знакомил с учеными. А потом возил нас на своей машине по всей Англии. После Англии мы уехали во Францию. Приехав в Париж, я, конечно, сразу же стала разыскивать Анечку Крылову, свою любимую школьную подругу. Всё время, что мы провели в Париже, мы с ней общались каждый день. А тут и Петр Леонидович приехал из Англии, чтобы побыть с нами еще какое-то время, еще раз повидаться. Здесь и произошло знакомство Петра Леонидовича с Анечкой, при моей помощи, чем я очень горжусь.
Их общение сразу стало очень непринужденным, озорным, с шутками и розыгрышами. Я почувствовала, что они очень подходят друг другу. …выяснилась одна интересная деталь — (их матери. — В.В.) были студентками одного выпуска Высших женских (Бестужевских) курсов».
АА. «Я с удовольствием показывала им Париж, который к тому времени успела хорошо изучить. О Капице я ничего не слышала раньше, хотя он был давно знаком с моим отцом, и А.Н. к нему очень хорошо относился. Мы были очень счастливы все вместе и много веселились. Ходили в маленькие ресторанчики и кабачки, в кино и музеи. ПЛ был веселый, озорной, любил выделывать всякие глупости, всякие штуки. Он мог, например, совершенно спокойно для развлечения влезть на фонарный столб посреди Парижа и смотреть на мою реакцию. Ему нравилось, что его выходки меня не шокируют, и я принимаю вызовы с таким же озорством».
НН. «Я очень волновалась о судьбе их отношений. Но знала, что с Анечкой нужно держать ухо востро: если я хоть раз намекну о каких-то своих матримониальных замыслах, то все будет кончено. Одно обстоятельство меня успокаивало — Анечка очень хочет попасть в Англию, поработать в Британском музее, а Капица с готовностью предложил ей свою помощь в этом предприятии.
Вернувшись в Ленинград, я стала получать письма из Франции: «…Написала Птице-Капице. Он физик, человек потрясающий. Я получила от него письмо из Кембриджа. Нашел мне археолога на случай моего приезда в Англию. Теперь уверовала, что визу получу, когда нужно будет, наверняка…» В письме от 17 января 1927 года она писала: «…Около десяти дней гостил в Париже Петр Леонидович. Мы с ним хорошо время проводили,ходили вместе в театр. Он решил меня образовать, я ведь никогда здесь в театр не хожу. Были в музеях, обедали вместе, вас вспоминали очень много и за здоровье ваше все время пили и жалели, что вас нет. Драться нельзя было: свидетелей нет, а без них нельзя. Правда, сражались словесно, издевались всячески друг над другом, а расстались друзьями после всех битв. Правда, больше говорили о вещах серьезных. Однажды до поздней ночи в ресторане засиделись, вернулись домой только в три часа. Зовет в Англию, говорит, опекать меня там будет. Что ж, я не прочь. Он вас хорошо опекал. Я довольна, что вы мне его завещали… Славный малый. Мне положительно с ним легко быть и очень свободно. Когда поеду в Лондон, еще не знаю…»
«Что же тебе еще про Петра Леонидовича написать? Он надо мной издевается, я отвечаю ему тем же, а то вдруг заведем серьезный разговор, у него тогда глаза совсем круглые делаются, и смотрит в сторону грустными круглыми глазами…»
АА. «Ранней весной 1927 года я получила, наконец, визу и оказалась в Лондоне. Денег у меня было не очень много, и я поселилась в общежитии YWCA (Young Women Christian Association) — это очень дешевое… общежитие, где останавливались девушки, которые приезжали в Англию учиться и работать… Я сейчас же написала ПЛ в Кембридж, и он приехал очень быстро. Мы много времени проводили вместе. По субботам и воскресеньям он непременно наведывался в Лондон, а иногда и я приезжала в Кембридж. Петр Леонидович любил искусство, особенно живопись, прекрасно в ней разбирался. Мы вместе осматривали музеи и галереи, ходили в театр и кино, гуляли по городу. И очень много разговаривали».
ЕЛ приводит несколько записей того времени из записной книжки Анны Алексеевны.
«9 марта. Уезжаю в Лондон… Говорю и понимаю.
10 марта. Ходила целый день по British Museum.
12 марта. Капица. С Птицей обедали и были на сыщиках в театре. Сначала ничего не понимала, потом пошло хорошо.
13 марта. С Птицей на авто…
19 марта. Кембридж. Ужинали. Потом гуляли в молчании, как будто лишились языка. Глупо, но это еще придет.
20 марта. Гуляли всюду. Капица очень мил и заботлив. Были в лаборатории. Очень умный, тягаться трудно. Ужинали и много говорили, рассказывал о себе. Я это люблю. Кончили вечер у Харитона».
АА. «Однажды, под конец моего пребывания в Лондоне Петр Леонидович сказал: «Хотите поездить по Англии? Посмотреть страну, ваши любимые замки и соборы?» Я тут же согласилась. Да и кто же не согласится отправиться в поездку по Англии на открытой машине! Только у меня совсем не было денег. Но Петр Леонидович сказал: «Я вас приглашаю». И мы отправились».
AA. «Путешествовали мы с полным удовольствием, у нас были очень хорошие отношения, вполне дружеские. Петр Леонидович любил шутить, любил подначивать, но и я была весьма независимой и энергичной особой. На ночлег мы останавливались в больших гостиницах. И вот как-то утром он спрашивает меня: «Что такое вы делали сегодня ночью? Администрация жаловалась, что мисс очень шумит». — «Очень просто, — ответила я, — перед самым окном стоял шкаф и мешал мне смотреть на великолепный пейзаж. Я его просто сдвинула и переставила на другое место»».
И вот Петр Леонидович уже провожает меня на вокзале Виктория.
Я отчетливо помню, как, уезжая, посмотрела в окно и увидела грустную, как мне показалось, маленькую фигурку, одиноко стоящую на перроне. И тут я почувствовала, что этот человек мне очень дорог.
Петр Леонидович чуть ли не на следующий день приехал в Париж. И я поняла, что он мне никогда, что называется, не сделает предложения, что это должна сделать я. И тогда я сказала ему: «Я считаю, что мы должны пожениться». Он страшно обрадовался, и спустя несколько дней мы поженились. Мама хотела, чтобы мы непременно венчались в церкви, что мы и сделали. Кроме того, надо было зарегистрировать наш брак в советском консульстве, а для этого мне было необходимо взамен эмигрантского получить советский паспорт. Мой отец пришел к нашему послу и сказал ему: «Моя дочь снюхалась с Капицей. Ей нужен советский паспорт». — «Это очень непросто и займет много времени, — ответил посол. — Мы поступим проще: попросим персидское посольство дать ей персидский паспорт, и тогда нам будет легко поменять его на советский». Отчего-то Алексею Николаевичу совсем не понравилась перспектива превращения его дочери в персиянку, он страшно рассердился и поднял такую бучу в посольстве, что очень скоро все формальности были улажены».
Приведу забавный отрывок из письма отца дочери:
23 июля 1927 г. Париж
Милая Аня!
Вчера меня призывал наш Генеральный консул… тебе паспорт … разрешено выдать. Для этого необходимо: … [что бы ты] 2) Прислала 4 фотографических карточки… 4) Перечислила свои приметы: … Можешь писать и так: Рост — дылдоватый. Волоса — карие. Глаза -когти. Нос — луковицей.
И снова АА: «При регистрации нашего брака в советском консульстве произошла чудная история. Нас приняла там строгая дама, которая, как было видно сразу, абсолютно не понимала шуток. А Петр Леонидович всегда шутил и если видел, что у человека отсутствует чувство юмора, тут-то его особенно и разбирало. Строгая дама нас записала, а Петр Леонидович ей и говорит таким веселым тоном: «Ну, теперь вы нас три раза вокруг стола обведете?» (Он имел в виду — по аналогии с церковным венчанием.) Дама безумно обиделась, рассердилась и сказала сурово: «Ничего подобного. Но я должна сказать несколько слов вашей жене». И, обращаясь ко мне, добавила: «Если ваш муж будет принуждать вас к проституции, приходите к нам жаловаться». Даже Петр Леонидович был озадачен. Зато мы запомнили такое благословение на всю жизнь.
Решив, что надо устроить что-то вроде медового месяца, мы поехали в Довиль — очень модный и симпатичный курорт на Ла-Манше. Но не прошло и нескольких дней, как ПЛ сказал мне: «Знаешь, мне очень хочется ехать в Кембридж, работать. Поедем». И мы поехали.
Довольно скоро я поняла, что первое и основное у него — работа. Так что мне нужно было с самого начала решить, что его работа — это самое главное. А все остальное к ней прилагается. И не надо мне по этому поводу делать ему никаких скандалов, хотя можно иногда сердиться…»
С этого момента начинается новая страница в жизни и Анны Алексеевны, и Петра Леонидовича. Почти шестьдесят лет переживали они вместе все радостные и драматические события, головокружительные взлеты и следующие за ними потери.
И будто подводя итог, Анна Алексеевна как-то сказала: «У нас с Петром Леонидовичем были совершенно особые отношения. Мы были мужем и женой, но связывала нас не только любовь. У нас были необыкновенно дружеские отношения, полное понимание того, что мы делаем, и абсолютное доверие друг к другу, совершенное. Он знал, что я его не подведу никогда. Я знала, что он мне всегда скажет всю правду о том, что происходит. И вот это, я думаю, было основное, что помогло нам победить жизненные невзгоды — полное доверие друг к другу, полная поддержка и взаимопонимание. Оказывается, дружба в супружестве гораздо важнее любви. Дружба — это самое основное».
Июль 2007 — июнь 2013
спасибо
Какое тёплое одухотворённое лицо!!!