С другой стороны

Это интервью состоялось в середине июня. Оно не требует ввода, потому что предмет его ясен с первых вопросов, а про собеседника мы обещали ничего не сообщать. Беседовал Михаил Гельфанд.

— Вы работали в фирме, которая производила разные тексты?

— Это была неформальная индивидуальная трудовая деятельность.

— Команды не было?

— Нет. Была группа товарищей, которые иногда перекидывали друг другу то, на что не хватало времени, но это формально никак не было организовано.

— В какие годы это было?

— С девяносто пятого по две тысячи пятый.

— А прекратилось, потому что нашлись более интересные занятия или что-то изменилось в мире?

— Потому что трудно писать работы, когда ты находишься далеко от клиентов. И к тому же я не могла вывезти целиком свою библиотеку.

— Видимо, дело в библиотеке? кажется, для такой деятельности общение с клиентом не очень нужно.

— Не совсем так. То, что я делала, было сложнее, чем то, что делают стандартные писатели, поэтому мне надо было встречаться с людьми, получать их задания, что-то обсуждать. Это не очень удобно делать, когда ты сидишь по другую сторону Земли.

Ну и потом, появились другие интересы и задачи.

— А эти тексты — это были диссертации или что-то еще?

— Ближе к концу это были в основном дипломы, немного курсовые. Курсовые уже было менее интересно писать, рефераты совсем не интересно. Диссертаций было две или три.

— По каким наукам?

— Экономические дисциплины — банковское дело и общий менеджмент.

— Какие институты?

— Какие-то из современных свежеобразованных.

— Плехановского или РЭШ не было?

— Давайте не будем про конкретные детали.

— Хорошо. Тогда так — диссертации были написаны для людей какого социального строя?

— Был чиновник и был менеджер.

— А зачем ему?

— Видимо, для карьерного продвижения — понтов сразу много становится. Кандидат экономических наук— звучит же. Видимо, он хотел продвинуться, и ему нужны были какие-то основания, карьерные преимущества по сравнению с другими топ-менеджерами.

— Как клиенты Вас находили, если это была индивидуальная деятельность?

— Сарафанное радио или объявления в газете. Диссертанты — одного я вела долго, еще с курсовых, а второму кто-то порекомендовал.

— Бывали случаи, что Вы отказывали клиенту?

— Бывали.

— Почему?

— Основная причина — финансовая, недостаточное уважение моего труда. Человек не понимает, что значит нормально решенная задача и оформленная работа, а не просто содранная с Интернета; не понимает, что это стоит денег.

Еще был диплом по философии, который должен был быть основан на работах Щедровицкого. Там звучало слово «мыследеятельность», от которого мне стало не по себе. Я немного почитала и поняла, что я не могу и не хочу в этом разбираться.

— То есть Вы писали работы не только по экономике?

Экономика, философия, право, политика, история, художественная часть, психология, социология — это основные.

— При таком разнообразии тем, какая получалась производительность? Ясно, что это зависит от потока клиентов, но, скажем, если взять за год?

— В каких единицах Вам сказать?

— В штуках дипломов.

— Так не скажу. Могу в штуках баксов. Максимум был перед кризисом 1998 года — три-четыре тысячи в преддипломные месяцы: апрель, май, июнь, — в остальные полторы-две. Но у меня были высокие цены.

— Какие?

— Дипломы — десять-пятнадцать баксов за страницу в зависимости от срочности. Доходило до двадцати, если надо было сделать за три дня. Диссертации — от двадцати до тридцати. Но после 98-го всё упало в разы.

— А характерный объем?

— Диплом — страниц 50-70. Диссертация — 100-120.

— Это не мало для диссертации в общественных науках?

— Там была такая степень растерянности у всех и такая малая доля людей, выходящих на защиту, что руководители были рады хоть чему-нибудь. Соискателям говорили, что если они хоть что-то напишут, то их протолкнут. Ситуация была настолько плоха, что нужна была хотя бы видимость происходящей научной работы.

— Руководители знали, что они не сами пишут диссертации и дипломы?

— Видимо, не предполагали. Я старалась не допускать чрезмерной зауми, а в процессе разговора с клиентами пыталась им что-то объяснить. Диссертанты понимали, и большинство дипломников — тоже.

— Вы не просто писали текст, но и готовили их к защите?

— Я им писала текст выступления, и с теми, кто был готов, я проговаривала основные моменты. Конечно, были и такие, кто говорил «напишите мне — всё, до свиданья, спасибо». У меня было мало обратной связи, в 90% случаев они защищались и больше никогда не звонили, им больше ничего не нужно. Иногда присылали других клиентов, видимо, это означало, что они довольны.

— Если теперь посчитать, получается, что средний диплом — это пятьсот баксов, в горячие месяцы дороже. Стало быть, это где-то диплом в неделю.

— Да, весной 98-го было так. Бывало дольше, некоторые руководители хотели, чтобы им всё сдавалось поэтапно, с правкой и так далее, — в таких случаях приходилось начинать заранее. Если есть адекватная тема, пишешь им план, они относят его на утверждение руководителю, он что-то правит, предлагает включить параграф про то-то и про то-то, хорошо, включаешь этот параграф, потом «первую главу надо сдать тогда-то», хорошо, сдаем первую главу, получаем обратно с правкой,делаем правку, пишем вторую главу, и так далее. Это нормальный способ работы. Студент, кстати, с большей вероятностью прочитает свой диплом в этом случае. Но есть экстремальный вариант, приносят тему и говорят: «Через неделю — срок». Бывало и через три дня.

— Вы упомянули, что был человек, с которым Вы работали с курсовых.
И вот так Вы ему всю жизнь писали курсовые, потом диплом, потом диссертацию?

— Ну, да.

— Это уже получается какая-то дружба домами.

— Почему же? Это нормальные товарно-денежные отношения. Но да, я уже готова была с ним что-то обсуждать, мы немножечко трен-дели. Но совсем немного. Он такой всегда был усталый, замученный политикой, вечно грустный в своей душистой Ауди…

— Неделя на диплом и очень разнообразные темы — у Вас был какой-то особый навык генерации текстов?

— В основном это все-таки была экономика. Потому что экономику, судя по всему, хорошо писали немногие— надо было что-то в ней понимать. Я понимала.

— Какое у Вас образование?

— Естественнонаучное. Но потом я в девяносто четвертом пошла работать в бухгалтерию, потом засела дома с ребенком и стала писать, сначала, конечно, рефераты. Постепенно это стало укладываться в голове, и более или менее я разобралась в этом настолько, что потом я три года работала финансовым журналистом, писала макроэкономические отчеты и анализы.

— Навык писания текстов сказался?

— Не просто навык писания текстов, это понимание того, что происходит в экономике. В чем мне, конечно, очень помогала моя курсовая и дипломная деятельность. У меня была очень хорошая экономическая библиотека, в ней были практически все западные переводные книги, которые издавались во второй половине девяностых. Я легко инвестировала в эту литературу, я ее читала и анализировала.

— А непереведенные?

— У меня английский язык в хозяйстве появился только сейчас, поэтому я их не читала, было бы неэффективно сидеть со словарем. Потом, на том этапе мне не понадобилось ничего глубже. Конкретные ситуации надо было разбирать уже в журналистской деятельности, а для работы со студентами была нужна в основном экономическая теория, — вполне нормально переведенная. Но прессу, в том числе специальную, иногда шерстить приходилось.

— Разбора конкретных кейсов не было, только общая теория?

— В некоторых дипломах я строила бизнес-планы предприятий. Это уже ближе к практике. Анализировала финотчетность реальных бизне-сов, когда студентам удавалось добыть данные. Как-то студент показал своей начальнице-главбуху результат моего анализа и прогноза. Неблагоприятный. Та погрустила, но сказала что всё правда.

— Из контекста ясно, но я всё-таки спрошу: до какой степени все эти тексты были самостоятельные?

— Естественно, я читала литературу, я ее цитировала с указанием источника, часто с точностью до страницы, но тексты были самостоятельные. Это не то, что делают многие, скачивая из Интернета или просто передирая учебники. Конечно, мои тексты, особенно рефераты, до какой-то степени повторяли сами себя, потому что невозможно написать без самоповторений двадцать пять разных рефератов на тему про Петра I или про переход России к рыночной экономике. Но самая засада была — два диплома на одну и ту же тему в один и тот же институт в один месяц.

— Вы сейчас свои тексты не встречаете в Интернете?

— Я не искала. Неинтересно. Правда, перед нашей встречей я подумала, что, пожалуй, не буду выкидывать свои трехдюймовые дискеты.

— Это может оказаться хорошим активом.

— Я бы, конечно, легко продала, только не знаю, куда. Но это уже отчасти устарело, я восемь лет как ничего не пишу.

— Водяных знаков Вы не вставляли? Есть профессор, который во всех диссертациях использует термин, который ничего не значит, но показывает авторство.

— Нет.

— Демпинг со стороны халтурщиков ощущался?

— Конечно, особенно после девяносто восьмого года. Люди были очень голодные, увидели, что есть такая ниша, и бросились туда. Писали чуть не по три рубля за страницу и, конечно, таскали всё из Интернета. Тогда появилось множество сайтов с готовыми рефератами. Мои цены тоже упали, а потом и объемы сократились.

Когда я начинала, был небольшой столбик в газете «Из рук в руки», человек шесть, потом полколонки, потом целая, потом три колонки. Потом каждый второй стал спрашивать: «А Вы не из Интернета берете?» Приходилось объяснять, что нет.

— Верили?

— Как правило, да.

— Губернаторы и прочие уважаемые люди, которые сейчас были пойманы на списывании, — они не задали вовремя этого вопроса? Как они могли так проколоться?

— Трудно сказать. Очень многие из тех дипломников, которые ко мне приходили, — это были нормальные люди, у которых были семьи, они работали, и им не хватало сил и времени еще и диплом писать. Это же не в институте, где человек пишет в рабочее время, тут он работает, занимается, например, логистикой, принимает решения, а потом приходит домой — и что, он должен садиться какой-нибудь никому не нужный лит. обзор писать?

— Вопрос не в том, почему они это делали, а почему так поймались.

— У них нет времени, они не могут сесть и проверить. К тому же и программ этих не было.

— Это любой поисковик делает.

— Не все, наверно, додумались. Губернатор вообще не должен сам этого делать, он должен говорить помощнику: «Мне тут написали диссер, пойди, прогугли», — вот так должны решаться вопросы. А то, что он этого не сделал, говорит о его низком интеллектуальном уровне, неспособности распределять обязанности, делегировать полномочия и подбирать команду одновременно, что в совокупности дает портрет абсолютно неэффективного руководителя.

— Почему диссертаций было всего две?

— Так получилось. Кого-то цены отпугивали. Была еще одна диссертация, мы бросили, потому что человек устал. У него была злокозненная руководительница, которая сама не знала, чего хочет.

— По какой науке?

— Тоже в каком-то менеджменте.

Надо сказать, что тот feedback, который я получала через дипломников от их руководителей, — это был ужас. Руководители сами ничего не понимали. Вроде уже рыночная экономика, мы пишем про банковскую деятельность в двадцать первом веке на основе нормальных принципов работы банковских структур, мультипликатор там, японская система баланса обязательств и ликвидности активов, риски деривативов, а они разговаривают на языке — ну не девятнадцатого века, конечно, но близко.

— Тогда я еще раз спрошу про институты…

— Была Высшая школа экономики, но мало. Зато один раз сам Ясин хвалил. ГФА — Финакадемия. Заочный финансово-экономический, который на Филях. Плешка, естественно. Юридическая академия, Современный гуманитарный университет, Государственный университет управления, Нестеровка (Университет Натальи Нестеровой. — ТрВ), ИМПЭ. Еще Университет сервиса, Университет потребкооперации — оттуда очень много было. Адски много работ было из адского колледжа «Тантал». Я бы его закрыла за преступную профанацию идеи высшего образования.

— Экономфак МГУ?

— Нет. Я удивлялась, кстати.

— РЭШ?

— Не было.

— Вы сначала бросили этим заниматься, а потом уехали, или перестали из-за отъезда?

— Я сдала последние работы и уехала.

— Чем Вы сейчас занимаетесь?

— Бухгалтерским учетом.

— На русском языке?

— На английском.

— Когда Вы кого-то отправляли к другим авторам, почему это случалось?

— Из-за цейтнота. Я была почти всеядна и принималась за всё, что представляло хоть какой-то интерес. Психологов часто передавала, мне это было менее интересно.

Хотя вот, медиков у меня не было вообще. Я думала и решила, что вот медикам я ничего не буду писать. Но они и не приходили.

— Математикам, наверно, тоже не писали?

— Нет. Финанализ писала. Экономические задачи для Университета потребкооперации решала, наверно, я одна. Тексты экономических задач там были совершенно сумасшедшие, «на заготовительной базе номер один межрайонной потребительской заготконторы…». Это были задачи на цепные подстановки. Их давали, чтобы у студентов развивалось экономическое мышление, чтобы студенты понимали, как смена факторов меняет себестоимость, объемы продаж. Но сквозь те формулировки продраться можно было только с советской закалкой.

— А Вы за них решали, и мышление не развивалось.

— Иногда приходилось что-то объяснять, это было самое приятное, когда они что-то хотели понять. Не все, конечно.

— Мы опять возвращаемся к тому же — как они отличают качественную работу от некачественной.

— Не знаю. У меня почти не было обратной связи. Получил пять, всё в порядке. Это часто разовые запросы, у таких клиентов нет никакого представления о том, каким оно должно быть.

Я спрашивала у мальчика, который пришел за диссертацией, что ему нужно, что он хочет сказать. Он смотрел… с тоской. Ему просто нужны были корочки для карьерного движения.

— Это менеджер?

— Нет, это госчиновник.

— Кто был самый противный клиент?

— Некий мальчик долго мне рассказывал про «Харе Кришна, харе Рама», а потом сказал: «Ну, Вы там смотрите, напишите всё хорошо, Ваш номер у меня определился, я, если что, могу и …» чего-то там такое. Я ему сказала: «Вы даже себе не представляете, что я могу». И он потом уже вежливо со мной разговаривал. Мерзкий был тип.

— А чего Вы можете?

— Ничего не могла тогда. Поблефовать могла. Очень разозлил.

— А самый симпатичный?

— Девочка, я ей много писала, защитила диплом, в тридцатиградусную жару привезла бутылку шампанского. Муж ее немедленно открыл, и вся клиентка была в шампанском, но она не обиделась. Хорошая была девочка. Мы долго тогда болтали — просто про жизнь.

Еще была девочка, очень домашняя. Молодая мама. В какой-то очередной раз она сказала: «Мне руководительница говорит, что надо в академическом стиле написать». Я подумала, что же такое «академический стиль», написала: «Мы считаем. Наши исследования показали.», — классика жанра. Она читает внимательно, тщательный такой человечек, потом звонит: «Вы пишете «мы» — это кто? Мы с Вами?». Объяснила, что эта фигура речи такая. Она меня потом еще с Первым мая поздравляла, записала в бабушки.

— Родители знали?

— Иногда знали, давали деньги. Дитятку-то надо выучиться, особенно если это одинокая мама с ребенком. Вспомнила, кто был самый противный. Это был молоденький альфонс с внешностью исхудавшего Бори Моисеева, только Боря милый, а тот нечистый какой-то, суетливый и прыщавый. И с «мамкой» — застрелись просто. Бабища примерно пятидесяти лет, золото, белые травленые волосы, краска на морде осыпается, стразики повсюду. Вот этот был мерзкий до тошноты: тот меня разозлил, а этот был действительно мерзее некуда.

— Те, у кого родители не знали, откуда брали деньги?

— Работали.

Была еще одна категория — «девочки»: жены, содержанки. Они приходили, томные, деньги не считали, ни черта не понимали, как правило. Это было неинтересно.

— Девочки приходили одни?

— По-разному. Самое смешное было, когда заказывать они приходили одни, а забирать — с back-up-ом. И начиналось: «А Вы уверены? — Да, я уверена. — Ну, смотрите. — Я смотрю, деньги давайте и валите». То есть она заплатила, а он потом говорит: «Ты что, сдурела такие бабки платить за какой-то реферат», и вот она в ужасе приезжает с этим своим мужем, боится, то ли что я им не то что-то дам, то ли муж взгреет за неправильную работу. Но поскольку мои работы не заворачивали, то все обходилось.

— А что они потом с этими дипломами делали?

— Не знаю. Меня это не волновало.

— Напрямую с научными руководителями Вы не контактировали?

— Нет. Сразу бы стало видно, что человек пишет не сам.

— Конечно. То есть до такого не доходило…

— Не доходило. Иногда было видно по замечаниям руководителя, что он совершенно не в теме.

— Это опасно, если ребенок оказывается слишком умным.

— Нет, может, руководители не всегда сами понимали какие-то новые вещи, но они радовались, когда видели нормально сделанную работу.

— Проколы были, когда принесли диплом, а за него четверку поставили?

— Не жаловались. Потом, в большинстве случаев дипломы — работа постепенная. Я их выводила на это, предлагала по главам сдавать, чтобы не было проблем. В большинстве случаев они на это шли, сдавали работы поэтапно. Преподаватели видели, что человек работает, я видела замечания, понимала, какие у преподов глюки, писала соответственно.

Такого чтобы заворачивали, точно не было. А четверки. Это же еще от защиты зависит, от ответов на вопросы.

— Вот на ответах на вопросы и можно обнаружить, что он в своем дипломе ничего не понимает.

— Не знаю, как они с этим обходились. Я их просила прочитать работу, а дальше это были их проблемы. Если работу преподаватель принимает, по главам,какие ко мне вопросы? Конфликтов не было.

— Бывало, что не платили денег?

— Редко. На больших работах я аванс брала. Потом, это же из рук в руки передается: текст на деньги.

— Это никак не оформлялось? Фирмы иногда это как НИР оформляют.

— Нет. В начале двухтысячных кто-то из моих знакомых получил звонок из налоговой, мол, мы о вас всё знаем.

— Но это другое: делиться надо.

— Возможно. Налоговая пыталась ситуацию отслеживать, но не приставали: видимо, было такое количество физических лиц, которые получали куда большие доходы, и их было легко стрясти, причем легко доказать. Потом, ловить надо в момент передачи денег, а потом что — «это мои, я их заработала на службе».

— Вы еще успевали работать?

— Да.

Я десять лет этим занималась, меня это настолько интеллектуально обогатило, я столько всего прочитала за это время, чего я бы никогда не прочитала за бесплатно. У меня не было бы всех тех знаний, которые мне потом позволили сходу писать ежедневные репортажи или аналитические материалы И потом, мне практически всегда было интересно.

— Темы дипломов формулировали руководители или сами студенты?

— Когда как. Иногда им давали темы. Иногда приходилось немножечко переформулировать, потому что, во-первых, бред, а во-вторых, скучно. Несильно: было ясно, чего примерно хотят. Если тема нормально сформулирована, то под нее уже легко закладывается структура.

Если человек хотя бы прочитает то, что я написала, — это уже хорошо, он хотя бы увидит, как делается качественная работа. Если какой-нибудь халтурщик напишет, этого не будет.

Вот девочка, диплом которой Ясин похвалил, — она могла бы всё сама сделать, она приносила какие-то расчеты, я только занималась сведением этого, обработкой, лит. обзором. Это была осмысленная работа, которая просто помогала вымотанному напрочь человеку. Такие варианты, конечно, идеальные с точки зрения самооправдания.

— А нужно самооправдание?

— Мне оно не было нужно. Иногда, конечно, задаешься вопросом, то ли я делаю.

Вопрос был в том, что будет, если я не напишу. Ну, кто-то другой напишет, так или иначе его защитят. По большому счету, ничего не изменится.

— Это известный довод: «лучше я, чем какой-нибудь подлец».

— Не в этом смысле.

— Мы уже долго разговариваем, и я эти вопросы не задаю в силу их бессмысленности. А Вы все время на них выходите.

— В принципе, конечно, спрашиваешь себя. Я решила, что не хочу писать врачам и педагогам, то есть таким ключевым людям, от которых потом что-то серьезное зависит.

А если человек ничего не понимает в банковском деле или в трудовом праве, даже с моим дипломом, то его уволят в три пинка. Это не моя проблема.

Те, кто покупает дипломы — а есть и те, кто, вообще не учась, покупает сразу корочки, — если они не способны работать, они все равно будут отфильтрованы.

— Они будут отфильтрованы, но на это уйдет какое-то время. Хочется считать, что диплом — это показатель некоторой квалификации. Репутационные механизмы в банковском деле работают, там смотрят, откуда диплом?

— Конечно, должны работать. Но сейчас появилось такое количество вузов, что работодателю, через которого не проходят сотни людей, трудно самостоятельно это понять. Я думаю, где-то существуют рейтинги вузов по качеству, во всяком случае, они должны быть. Если бы я была HR-ом (специалист по human relations.- ТрВ) в реально сильной компании,я бы брала на должности, подразумевающие развитие, выпускников ВШЭ, экономфака и ГФА. Но на всех не напасешься, и людям приходится брать абы кого из Университета Нестеровой.

— Тогда Вы затрудняете задачу работодателю.

— Видимо, да. Но работодатель — банки, инвесткомпании, и особенно государство, начали осложнять мою жизнь гораздо раньше, чем я — его. Ну и если студент нашел и выбрал меня, и умудрился заработать деньги, чтобы оплатить мои самые дорогие тексты, значит он, вероятнее всего, чего-то стоит, а я просто помогаю вывести в верхний сектор рынка труда самый качественный продукт — человека, который может. Мы же не о будущих ученых-филологах или там палеонтологах говорим, там другой стиль учебы и работы, другой строй мышления, другие приоритеты, другое отношение к словам «агрессивный», «амбициозный» и другие деньги. Система резюме и рекомендательных писем — это более эффективно, чем диплом. И она, кстати, в науке работает, потому что наука интернационализируется. А диплом может получить каждый, GPA у нас не считают, а выписку, не знаю, часто ли требуют, — много ли в дипломе, как в критерии отбора, толку?

— Может быть, изначально задумывалось всё-таки не так? Любая сложная система беззащитна перед ее сознательным разрушением.

— Может быть. Всё равно, если вуз уважаемый, конечно, проще устроиться. Но письма показывают, как человек может работать, как он с людьми обращается.

— Откуда у выпускника рекомендательные письма?

— У большинства вполне могут быть, потому что очень многие и учатся, и работают.

— Есть ли в России культура рекомендательных писем? В научной среде часта ситуация, когда письмо пишет сам соискатель, а рекомендатель лишь подписывает, причем обоих это устраивает. В бизнесе не так? Почему бывший работодатель заинтересован дать честную характеристику человеку, который от него уходит? Тем более, если расставание произошло не очень гладко.

— Когда я собиралась отсюда уезжать, то на всякий случай спросила своего руководителя сектора в газете насчет письма. Он сказал — не проблема, звони как понадобится. Это было восемь лет назад. До этого момента мне даже в голову не приходило озаботиться письмами. Возможно, всё сильно изменилось с тех пор. Думаю, лучше бизнесменов спросить, особенно тех, у кого крупные компании. В маленьких-то сначала смотрят по знакомым, а в больших поток больше, соответственно отбор сложнее.

Почему заинтересован? Потому что честным быть для большинства всё же проще и спокойнее. Потом, если, например, нормального человека увольняют по сокращению, то почему бы его справедливо не охарактеризовать, чтобы он нашел себе нормальную работу? Кому от этого хуже? А недовольный сотрудник тоже может разного наговорить про фирму, так что без особых веских причин волчью характеристику вообще-то никто давать не будет. Ну и можно же просто сказать — нет, я тебе никакого письма не дам. И человек на следующем интервью может придумывать любые причины, почему у него письма нет. К тому же — я не знаю, работает ли это уже в России, — фирма-наниматель может же просто позвонить на предыдущее место работы? Опять же, не знаю, как это всё сейчас здесь построено, но штатовские ребята умеют всё, что хотят, сказать между строк, и хороший НR это прочтет.

А если человек сам пишет, а руководитель подписывает, — значит, со всем согласен, я так понимаю.