Публикуем выступление канд. философ. наук, ведущего научного сотрудника Института философии РАН, одного из членов оргкомитета Конференции научных работников РАН Игоря Михайлова на митинге молодых ученых 24 августа 2013 года (в авторской редакции).
Дорогие коллеги, друзья, два месяца назад против Российской академии наук и даже против фундаментальной науки была начата спецоперация. Удивительное дело: ее начало правительство Российской Федерации в лице министерства, которое, казалось бы, должно заниматься развитием науки.
Если из всего спектра причин, по которым это было сделано, выбрать главные, то почти все они будут исключительно экономического характера. Чего именно хотят? Хотят распоряжаться собственностью. Хотят через некоторое время перераспределять бюджетные средства «нужным людям». Хотят сократить обязательства государства перед обществом. Причина понятна денег вскоре будет катастрофически не хватать на постоянно растущий бюрократический аппарат — какие уж тут наука, образование или здравоохранение?
Но сегодня я скажу о другой важной причине. Мировоззренческой. Почти век тому назад один блистательный испанский философ определил наше время как эпоху восстания масс. Он говорил, что на внимание к себе, на участие буквально во всех вопросах сфер культуры, науки и образования претендуют теперь люди, которые сами к этой культуре, образованию и науке никакого отношения не имеют. Невежество и бескультурье подталкивают их к простым и непритязательным решениям: либо «все отнять», либо «все поделить», либо «всех разогнать».
Сегодня мы можем сказать по аналогии: в последние годы мы являемся свидетелями восстания чиновников, восстания чиновничьх масс. И дело не только в том, что растут бюрократический аппарат и его амбиции. Всё очевиднее раскол между чиновничьим мирком и всеми остальными частями нашего общества. Отличие во всем: в методах принятия решений, вообще во всей организации жизни.
У нас, ученых, обсуждение научных результатов коллег происходит гласно. У нас не принято руководить в приказном порядке. Если некое решение принимается, оно всегда аргументировано. Мы не скрываем источников, на которых основываются наши размышления и выводы. Совсем не то мы видим на примере деятельности наших министерств. Еще совсем немного, и этот контраст станет прямой угрозой для власти.
Поэтому-то главным для чиновника сейчас является систематическое уничтожение всего, что ему так непонятно, чуждо и ненавистно. Более того, чиновник еще должен как можно быстрее уничтожить все следы того, что общество может быть организовано иначе.
Именно потому так навязывают назначение директоров академических институтов (как ранее — ректоров вузов). Именно потому сложившуюся систему организации науки пытаются разъять, навязав чиновничью «вертикаль» — подчиняя научные учреждения напрямую министерствам.
Именно для этого блицкриг Минобра начинался с атаки на «академиков». Ведь для того, чтобы преуспеть в своем восстании (пожалуй, лучше бы говорить о «путче»), чиновник просто должен уничтожить самые различные механизмы стратификации, принятые в научном сообществе.
Вы все знаете, что другим способом такой стратификации (или, чтобы было проще: упорядочивания, организации) являются степени кандидата и доктора наук. Так вот и здесь общение ученых и министров все последние годы напоминает не диалог, а игру «Поле чудес» или «Угадай мелодию». Только исходное слово после каждых двух «угаданных» букв подменяют. А «мелодия» тут же перетекает в совершенно другую.
Итак, я говорю о мотивах идеологических: чиновник должен обесценить, запутать все формы, по которым происходит организация научного сообщества. Он должен разрушить сообщество ученых — чтобы выжить самому. Что он будет делать дальше, видно уже сейчас. Сначала он уничтожит всё, что не понимает, в чем не может приказывать. Останутся только те самые количественные, статистические показатели, в которых он только и может ориентироваться.
Коллеги! Друзья! Помните: вовлекаясь сейчас в обсуждение рейтингов и показателей цитируемости, вы помогаете закрепить тот единственный показатель, по которому скоро будет оцениваться вся наука. Любая наука. Любое знание. Либо научное сообщество с его самоорганизацией — либо чиновник с его простыми цифрами.
В привычности нет никакого негативного смысла, напротив, речь идет о тех привычках и обычаях, которые составляют научные традиции — им совершенно чужды чиновники, «равноудаленные» от всех ученых (хотя и это — полуправда, вокруг чиновников сутуются целые группы их приятелей-ученых, получающих гранты). Для науки эта мнимая объективность — гибель. Если нет уважения к авторитетам, то «нормальная наука» (Т. Кун) (а ей занимаются все в основном) невозможна, невозможен отбор экспертов. Как чиновник отбирает эксперта? По «объективным» критериям — да это же смехотворно! Только тот, кто включен в научную деятельность и научные традиции, способен грамотно выбрать эксперта, директора, заведующего и пр. Даже в этом случае получается не всегда, а уж чиновники вообще на такое не способны. Достаточно посмотреть, как отбираются эксперты для крупных федеральных проектов, потерпевших фиаско.