Академия наук и Россия

Дорогие коллеги!

Мы собрались здесь, чтобы говорить, по сути дела, о судьбе нашей страны. Конечно, мы будем говорить о российской науке, о будущем Российской академии наук, но осмелюсь заявить, что будущее Академии и будущее России тесно переплетены. Этот тезис может показаться спорным. Сегодня у Академии наук есть недоброжелатели. Их недовольство питалось объективными недостатками Академии, но больше всего — кампанией дезинформативного, даже клеветнического пиара, который был развернут против Академии в последние годы, и на который прежнее пассивное руководство РАН не удосуживалось дать ответ. Но вот что замечательно. Когда 27 июня грянул гром и возникла угрожающая реальность ликвидации Академии, самые ответственные из недоброжелателей превратились в ее друзей, ибо они понимают — Академию следует лечить, а не казнить. Это действительно замечательно, что у Академии наук оказалось такое множество активных доброжелателей. Этот зал полон, но лишь малая часть их сидит в этом зале.

Мы собрались здесь для того, чтобы бороться. Бороться за судьбу Академии и за наше собственное будущее. За наше право продолжать заниматься дорогими нашему сердцу научными исследованиями в дорогих для нас институтах. И тем самым бороться за будущее нашей страны. Потому что, если Россия потеряет Академию, она потеряет фундаментальную науку. А без фундаментальной науки не сможет развиваться и прикладная. Эту теорему убедительно доказал Гитлер, запретивший научные исследования, не дающие результат за шесть месяцев. Потеряв прикладную науку, страна потеряет и обороноспособность, ибо современное оружие модернизируется столь быстро, что через несколько лет наши атомные бомбы станут никому не страшны. А тогда за будущее страны, имеющей четверть мировых запасов природных ресурсов, поручиться нельзя. И никто не заступится за страну, которая в мире, где происходит отчаянная борьба за место на рынке высоких технологий, сама себя добровольно кастрировала. На нас будут смотреть как на каких-то недочеловеков.

Видимо, опасность этого начинает осознавать и политическое руководство нашей страны. Но оно еще не желает осознать, что фундаментальная наука может развиваться только в том случае, если в ней осуществляется принцип «академической свободы», если она управляется самими учеными. Этот принцип был выработан в Западной Европе еще в средние века и осуществлялся в виде независимых университетов, независимых сначала от светских, а потом и от церковных властей. Именно «академическая свобода» сделала возможным развитие науки в ее современном понимании, а вместе с ней и развитие технологического прогресса. Свобода научных исследований и традиционное уважение к ученым есть один из базисных принципов западной цивилизации.

В середине прошлого века британский историк Тойнби насчитал в истории человечества тридцать семь локальных цивилизаций, в том числе застывших и неразвившихся. Сравнивая русскую цивилизацию с западной, он говорил, что это сестры, имеющие общую мать, имея в виду, конечно, христианство. Писал он это в 1936 году, наблюдая, какие успехи делает Советское государство в области развития образования и науки. Как большинство западных интеллигентов его поколения, он имел довольно левые взгляды и мало знал о реалиях советского режима. Но он видел взрывообразное увеличение числа вузов и научных институтов и понимал — растет мощная цивилизация. Неотъемлемой чертой этих двух цивилизаций является признание социальной ценности личности, которая, хотя и не отвергает мирских соблазнов, но высшей целью для себя считает не личное обогащение, а производство нового знания. Обе цивилизации признают, что для общества совершенно необходимо существование социальной страты, занятой, по словам Л.А. Арцимовича, «удовлетворением собственного любопытства за государственный счет».

Сегодня «наука для науки» активно развивается не только на Западе, но и в Японии, Индии, Турции, Иране, Малайзии, не говоря уже про Китай. Только наши либеральные реформаторы открыто презирают чистую науку, и сравнить их можно разве что с религиозными фундаменталистами. Они считают себя западниками и с начала 90-х годов, полагая, что переносят на российскую почву западные идеи и модели, бездарно выбирают наихудшие их варианты. Они двигают страну в сторону не только от Запада, но и от всей мировой цивилизации, в сторону какого-то нового варварства. Один из предполагаемых промоутеров реформы Академии, М.В. Ковальчук, сравнил в своем интервью Российскую академию наук с Римской империей. По его словам, Академия должна неминуемо погибнуть, как погибла Римская империя. Но кто разрушил Римскую империю? Известно кто — варвары.

Несомненно, что мы, ученые, удовлетворяем собственное любопытство. Но это драгоценное любопытство, потому что государство, в конечном счете, оказывается в выигрыше. Эти расходы государства оправдываются сторицей, ибо только таким образом, путем удовлетворения любознательности ученых, достигается научный и технологический прогресс. Вспомните «Сцену из рыцарских времен» Пушкина. Бедный монах Бертольд пытается создать философский камень, превращающий простые металлы в золото. Жадный богач неохотно, но субсидирует его опыты, и спрашивает: «Что ты будешь делать, когда получишь, наконец, философский камень?» «О! — отвечает Бертольд. — Тогда я начну изобретать perpetuum mobile». Трагедия осталась неоконченной, но по замыслу автора, в конце Бертольд — несомненно, Бертольд Шварц — изобретает порох.

Еще один пример большой потенциальной пользы «чистой науки». Когда Петр I основал Академию, одним из первых в Россию приехал девятнадцатилетний Леонард Эйлер. Не вынеся российской неразберихи, он вернулся в Германию, оставаясь, впрочем, российским академиком. Прошли годы, закончилась Семилетняя война, на престоле в России была Екатерина. В 1762 году она предложила Эйлеру вернуться. Он потребовал огромную зарплату и немалые привилегии, и Екатерина все его претензии удовлетворила. Она сделала его сыновей генералами, предоставила полную свободу, и Эйлер стал активно удовлетворять собственную любознательность — написал сотни статей, чем внес фундаментальнейший вклад во все области математики и механики. Лишь один раз Екатерина обратилась к нему с просьбой: произвести расчет запроектированного линейного корабля. Работая над проектом корабля, Эйлер обнаружил, что никто не знает, какую продольную нагрузку может выдержать балка данного сечения, не потеряв устойчивости и не прогнувшись. Изучив этот вопрос, Эйлер вывел свою знаменитую формулу (одну из десятков других формул Эйлера), которую сейчас изучают в курсе сопромата студенты всех технических вузов мира. В результате были построены большие, относительно легкие и подвижные парусные военные корабли, которые и обеспечили победы российского флота в русско-турецких войнах. Екатерина нисколько не прогадала, позволяя Эйлеру в течение долгих лет удовлетворять любопытство за государственный счет.

В 1724 году, когда Петр I решил пересадить на российскую почву древо западной науки и учредил Академию, единственным высшим учебным заведением в России была Греко-славяно-латинская академия, основанная в 1687 году Симеоном Полоцким при московском Богоявленском монастыре. Там преподавали не только богословие, но о западной науке, к тому времени довольно уже развитой, конечно, ничего не знали. Идею основать Академию Петру подсказал Готфрид Лейбниц.

Лейбниц впервые встретился с Петром I в 1697 году, во время первого путешествия Петра по Европе — тогда неотесанный парень из России ему не понравился. Но во время второй встречи 1711 года, на свадьбе царевича Алексея Петровича, они были друг другом очарованы. Лейбниц стал наставником Петра, а Петр, не оставшись в долгу, возвел Лейбница в тайные советники и назначил значительную пенсию. Лейбниц, уже имевший опыт создания Берлинской академии, настойчиво посоветовал Петру организовать подобную академию в России. Лейбниц и должен считаться духовным отцом нашей Академии.

Почему Лейбниц посоветовал основать академию, а не университет, каких в Европе в то время было более шестидесяти? Главной задачей средневековых европейских университетов являлась подготовка специалистов по богословию, праву и медицине — основным профессиям, дающим будущим бакалаврам и магистрам возможность самостоятельной и успешной практики. Хотя математика и астрономия входила в число «семи свободных искусств», религия оставалась важнейшей частью занятий вплоть до XIX века.

В Новое время, когда наиболее проницательным государственным деятелям стало очевидно, какую потенциально громадную практическую силу заключает в себе светская чистая наука, в Европе стали появляться академии. Первой была основана в Риме в 1603 году Академия деи Линчеи — «Академия рысьеглазых». Среди академиков с особой остротой зрения, необходимого для научного поиска, был и Галилео Галилей. В 1660 году было основано Лондонское королевское общество, а в 1666 году Кольбер, министр Людовика XVI, основал Парижскую академию наук. 

В Парижской академии принцип «академической свободы» был осуществлен в самом полном варианте: академики получают содержание от государства, но они свободны в выборе направлений своих исследований. Они не назначаются, а избираются другими академиками. Они не могут быть уволены, так как избранны пожизненно. За это их в народе стали называть «бессмертными». Во время Великой французской революции Академия была закрыта, а шесть «бессмертных», включая великого Лавуазье, гильотинированы. Революционеры плохо относятся к академиям, справедливо подозревая в них оплоты свободной и потенциально контрреволюционной мысли. Особенно ненавидел Академию «друг народа» Марат, сам недоучившийся медик.

К концу семнадцатого века Парижская академия приобрела немалый авторитет, многие ученые из других стран желали стать ее иностранными членами. Одного из них, а именно Лейбница, она настолько впечатлила, что он убедил прусского короля учредить подобную академию в Берлине, что и было сделано в 1700 году. Берлинская (впоследствии Прусская) академия наук, наряду с Французской и Лондонским королевским обществом, была самой сильной академией в мире, пока Гитлер не исключил из нее Эйнштейна и других выдающихся ученых еврейского происхождения.

Но русская академия была создана по образцу французской. Именной указ Сенату «Об учреждении Академии наук и художеств» был подписан 8 февраля 1724 года. В Академию были приглашены известные европейские ученые, среди них — братья Николай и Даниил Бернулли, выдающийся астроном Делиль, историк Миллер. В 1727 году академиком стал девятнадцатилетний Леонард Эйлер. Таким образом, начало у Академии наук было самое блестящее.

Первые академики прибыли в Петербург уже после смерти Петра, и становление Академии замедлилось, но она выжила и даже заслужила международное признание благодаря первоклассному составу ученых. При ней был открыт Академический университет, в котором худо-бедно происходило воспитание русской научной молодежи. В 1747 году Елизавета Петровна утвердила Регламент, фактически первый устав Академии, с такими ограничениями: десять академиков, десять адъюнктов и десять почетных членов (с пенсиями). Почетных членов без пенсий дозволялось принимать без ограничений.

Теоретически академики были свободны в выборе своих занятий, но за ними присматривала специальная Канцелярия, которая постоянно стремилась вмешиваться в академические дела. Со дня основания ею руководил весьма одиозный, но очень ловкий Шумахер, растратчик и вор. Первая жалоба на канцеляристов «О вреде господства Канцелярии над Академией» была подана в высшие инстанции академиком Делилем еще в 1732 году. Отсюда видно, что в нынешнем конфликте Академии с чиновниками нет ничего нового.

Первые заседания Академии проводились на латыни, потом на немецком языке, но постепенно она стала русифицироваться. Независимо от языка заседаний, все академики восемнадцатого века были истинными русскими патриотами, причем немцы-зачастую большими, чем этнические русские. Это сейчас слово «патриотизм» в некоторых кругах почти непроизносимое. В восемнадцатом веке, эпохе Просвещения в России, идея служения государству была очень сильной. Стремление послужить стране определило во многом предмет исследования академиков. На первый план вышли российская география и российская история.

В 1733-1743 годах, в составе предпринятой Адмиралтейством Великой Северной экспедиции, «академический отряд» положил начало научному изучению Сибири, ее географии, истории и природы. Было исследовано и картографировано огромное пространство, вплоть до тихоокеанских берегов, Курильских и Алеутских островов, Аляски и Камчатки. Академики собирали также сведения о полезных ископаемых, об этнографии, флоре и фауне, составляли словари сибирских языков.

В 1745 году «старанием и трудами Императорской академии наук» был составлен первый полный Атлас Российской империи, сразу же появившийся в книжных лавках Петербурга и Москвы. Он пользовался огромным спросом и неоднократно печатался дополнительными тиражами.

В 1760-1770 годах Академия наук, уже по программе М.В. Ломоносова, провела ряд обширных «академических экспедиций», целью которых было всестороннее изучение России: Кавказа и Прикаспия, Белоруссии и Украины, Поволжья и Урала. Был собран огромный материал по географии и этнографии изученных регионов.

Давайте взглянем на Академию наук образца 1780 года. Она помещалась в большом здании на Васильевском острове, при ней содержалась Кунсткамера, обсерватория, библиотека, физический и химический кабинеты, анатомический театр, мастерские, типография. К делам Академии было причастно человек двести, разговоры шли по-немецки и по-русски. Постоянно отправлялись командировки в Западную Европу, часто приезжали и гости оттуда. Издавались ежегодные сборники трудов, имеющие авторитет одного из ведущих научных изданий Европы. Ежемесячно выходили журналы со статьями на исторические и естественнонаучные темы, рассчитанные на широкий круг читателей.

«Дней Александровых прекрасное начало» ознаменовалось принятием нового Регламента 1803 года, значительно увеличившего как состав, так и права Академии. По возложенным на нее функциям, Академия наук определялась как ведущий центр, говоря современным языком, «фундаментальных» научных исследований и как арбитр во всех ученых суждениях и спорах.

Быть академиком стало престижно, и общество за избраниями следило. Когда в 1821 году Александр пожелал избрать в почетные члены министра финансов Д.А. Гурьева, академики воспротивились: «На каком основании?» — «На том основании, что это особа, близкая к императору». На это вице-президент Академии А.Ф. Лабзин предложил: «Тогда давайте выберем в академики кучера императора Илью. Он к императору ближе всего!» Лабзин был отослан в ссылку в свое имение, но этот эпизод отнюдь не забылся.

Сергей Вавилов, оставивший полные драматизма дневники, писал так: «В XVIII и начале XIX века Академия была, вообще, синонимом русской науки». В девятнадцатом веке в России развились и умножились университеты. Однако педагогические нагрузки профессоров были умеренными, что оставляло им время для научной работы. Их могли избирать в Академию, и практика совмещения работы в университете и Академии была обычной. Так поступали крупнейшие ученые: математики М.В. Остроградский и П.Л. Чебышев (заложившие такую прочную основу русской математической школы, что с тех пор Россия остается одним из мировых лидеров в области математики), химики Д.И. Менделеев, Н.Н. Зинин и А.М. Бутлеров, биологи К.М. Бэр и А.О Ковалевский, историки С.М. Соловьев, А.Н. Веселовский и В.О. Ключевский, знаменитый лингвист А.А. Шахматов. Перечисление имен знаменитых российских ученых можно продолжать и продолжать.

Полных академиков должен был утверждать император, и некоторые, очень популярные среди студентов профессора, такие как Сеченов, например, могли показаться ему радикальными. Таких избирали членами-корреспондентами. Правительство постоянно стремилось внести разлад между Академией и университетами, но это не удавалось. Когда в январе 1905 года правительство Николая II отказалось праздновать 150-летие Московского университета, гневную «Записку 352 ученых» подписали многие академики, среди них филологи Шахматов и Залеман, геолог Чернышев и другие. Тогдашний президент Академии, великий князь Константин, обвинил академиков в том, что они смеют выступать против правительства, получая от него жалованье. На это академики ответили довольно резко, заявив, что они получают жалованье за то, что служат своему народу, а не за то, что ублажают власть. В конце концов Константин извинился.

В этом ответе была сформулирована моральная позиция академиков — восприятие своей миссии как служение. Служение одновременно науке, поиску научной истины, и служение своему народу. По отношению к царской власти они были, по большей части, оппозиционеры, и почти единодушно тяготели к кадетам. Академик Вернадский, например, был одним из лидеров Кадетской партии. Но в деле служения своей стране они были тверды и последовательны. Это отчетливо проявилось во время Первой мировой войны, когда Академия наук приняла самое активное участие в создании «Земгора» — Союза земель и городов. В феврале 1915 года она по собственной инициативе образовала КЕПС — постоянную Комиссию по изучению естественных производительных сил России. Эта Комиссия сделала много для обеспечения российской промышленности сырьем (до войны многое ввозилось из-за границы), а также для реорганизации самой промышленности. На Северном Кавказе, в Тырнаузе, было открыто месторождение вольфрама, остро необходимого военной промышленности. Из-за бюрократических проволочек академики проводили его разведку за свой счет. Начались интенсивные работы по изучению крупнейшего в России месторождения железных руд — Курской магнитной аномалии. Тогда же великим химиком, академиком В.Н. Ипатьевым, была разработана новая технология производства взрывчатых веществ, позволившая в короткое время, за один год, увеличить их производство на порядок — от 320 тыс. до 2б7 млн пудов.

Февральская революция была встречена академиками с воодушевлением. Летом 1917-го года прошло Общее собрание, и впервые за всю историю был выбран, а не назначен сверху президент — всеми уважаемый геолог А.П. Карпинский. Но Октябрьская революция стала для Академии катастрофой, как впрочем, и для всех. Все члены Академии были учеными с именами и с большими международными связями, со знанием иностранных языков. Им ничего не стоило найти себе место на Западе, но из академиков эмигрировали только трое — Андрусов, Кондаков, Ростовцев. Остальные сочли своим долгом, несмотря на трудности жизни, продолжить служение своей стране.

Большевики смотрели на Академию с подозрением, как на «служанку царского режима». В 1919 году был предпринят проект ее ликвидации и создание «Ассоциации научных работников». Как всегда, всё зависело от первого лица, и этому проекту воспротивился Ленин, уже имевший положительный опыт взаимодействия со многими кадровыми офицерами старой армии. Важно было и то, что в Академии образовалась активная группа влиятельных членов, готовая к контакту с новой властью. В нее входили такие известные ученые, как Стеклов, Ольденбург, Иоффе, Крылов, а также геологи, составлявшие ядро КЕПС. Они смогли убедить власть в целесообразности создания большой сети научно-исследовательских институтов, целиком занятых поиском научной истины и воспитывающих молодежь посредством аспирантуры. Первый из них — Физико-математический институт — был организован в 1921 году, его директором стал В.П. Стеклов. Так начала складываться уникальная, новая для того времени форма организации науки, которая довольно быстро сложилась в современную Академию, объединяющую сотни институтов. Впоследствии эту систему переняли Китай и отчасти Франция.

История Академии наук XX века -это отдельная и большая история. Это было и время уничтожения процветающей биологической науки в результате самого грубого, жестокого и неприкрытого вмешательства власти в свободу научного поиска, и время грандиозных успехов — установление ядерного паритета с Америкой и запуск человека в космос, и начавшееся со стагнацией советской экономической системы ослабление ряда позиций в естественных и технических науках. Потому что в некоторых областях науки на голом энтузиазме ученых, не подкрепленном дорогостоящим научным оборудованием, в современном мире далеко не уедешь. А в 90-е годы в науку пришел голодомор, и можно высказать только глубочайшее уважение и восхищение российским ученым, которые продолжили работать в этих условиях.

В заключение скажу, что высказанная Лейбницем и реализованная Петром идея создания в России Академии наук была гениальной. Этот компактный анклав западной цивилизации в отсталой стране за двести с небольшим лет произвел огромную работу, пока не превратился в самую крупную в мире социальную структуру, всецело занятую научным поиском. Почти три столетия своего существования Академия неустанно трудилась на пользу своей страны, привлекая самых талантливых ее представителей к делу развития науки и просвещения и отстаивая принцип академической свободы. В ходе этого не раз происходили конфликты с чиновниками, и Академия несла потери. Но чиновники приходили и уходили, а Академия оставалась. Менялись господствующие идеологии, менялись социальные формации, но Академия оставалась. Потому что ее задача — держать светильник просвещения и разума над одной седьмой части земной суши — оставалась неизменной. И сейчас мы не хотим, чтобы здесь наступило варварство, и потому боремся и с лженаукой, и с легкомыслием полуобразованных чиновников. И мы ощущаем за собой поддержку большинства, которое становится все менее и менее молчаливым. Наша конференция — тому свидетельство. Мы, ученые, ощущаем себя осевой структурой, осью российской цивилизации, которая есть естественная часть цивилизации мировой. И те, кто мечтает сломать эту ось, мечтает о славе Герострата.

У Академии наук много проблем. Главные из них вызваны тем, что уже давно руководство страны перестало адекватно понимать роль, которую Академия исполняет в обществе, пренебрегает ею и неоправданно низко финансирует. Но у нас есть и трудности, вызванные нашими внутренними причинами. Неконтролируемое снизу и много лет несменяемое руководство Академии замкнулось в себе, потеряло контакт с окружающим миром, перестало отвечать на его вызовы. В СМИ муссируются слухи о каких-то финансовых злоупотреблениях прежнего академического руководства. Этого нельзя исключить: мы живем в стране, пораженной коррупцией, и утверждать, что она каким-то образом сумела полностью обойти Академию, было бы легкомысленно. Но Академия наук — это сотни научно-исследовательских институтов и десятки тысяч научных сотрудников. Подвергать эту сложную систему разрушению — всё равно что закрывать родильные дома по всей стране из-за непроверенных слухов о коррупции в Министерстве здравоохранения.

Но у Академии есть прекрасный интеллектуальный потенциал и достаточный молодой задор, чтобы самим решать собственные проблемы. Этому свидетельство — наша конференция, столь эффективно и представительно собранная в кратчайшие сроки. И у нас есть избранный нами президент, имеющий планы реформирования Академии и готовый претворять их в жизнь.

Благодарю всех, кто пришел на эту конференцию.

Владимир Захаров,
академик РАН, главный научный сотрудник Института теоретической физики
им. Л.Д. Ландау

Фотографии Д. Сергиенко