Большая Вертикаль, малая Вертикаль и работные мужи науки

Стиль принятия закона о науке — неприличная поспешность принятия закона, подлоги, вульгарные подмены в регламенте — вызывает удивление, если не омерзение. Стиль наперсточников и шулеров. Может сложиться впечатление, будто высшие государственные органы власти танцуют под дудку нескольких откровенных жуликов. Но не будем исходить из столь патологической для страны интерпретации, а рассмотрим всё же более вероятные базовые сценарии, когда взаимодействующие социальные группы и центры власти не подыгрывают отдельным выдающимся прохвостам, а законно защищают свои корпоративные интересы и интересы страны (естественно, так, как они эти интересы понимают).

Я поддерживаю борьбу против реформы РАН, хожу на мероприятия, подписываю петиции. Но некий червячок меня гложет. Особенно когда слышу жалобы на пассивность научного сообщества, что активное участие в выступлениях за спасение РАН принимает лишь немногим более 5% сотрудников Академии. Неужели стиль «моя хата с краю» теперь столь распространен и в — как будто — интеллектуальной элите российского общества? Неужели мы так низко пали? Или у этой пассивности есть и другие причины?

Обсудим, из-за чего сыр-бор.

Проблема собственности РАН

Подавляющее большинство ученых в 90-х годах слышали об академической собственности только в связи с тем, что поднятие цен на аренду, тепло, электричество влияло на годовые премии, которые могли быть урезаны или вовсе исчезали. В нулевые годы проблема собственности на ученых советах как-то постепенно перестала звучать. Но одновременно пошли жалобы, что в академических поликлиниках ученые нередко оказываются клиентами второго сорта по сравнению с лицами, получающими там же платные услуги. Может подавляющему большинству сотрудников РАН не так уж и близка тема академической собственности? Можно, конечно, опасаться, что придут «эффективные менеджеры» и перепрофилируют синхрофазотроны на велотреки. Но это всё же патология, а мы здесь обсуждаем базовые сценарии. И в этом случае рядовой российский ученый вроде бы ничего особенно не приобретает но и не теряет от смены распорядителя так называемой академической собственности.

Что значит «осуществлять научное руководство институтами РАН»?

Петр Капица писал, что это значит — «не мешать работать». Я склонен согласиться. Никто не может грамотнее оценить работу, результаты и перспективы исследований, чем сам реально работающий ученый (скажем, на уровне доктора наук), ну и, конечно, некоторое число рассеянных по миру коллег, работающих в этой же сфере. Поэтому в реальной науке при оценке работы и доминирует роль сторонней экспертизы, а не усмотрения начальства. «Старая добрая Академия», частью понимая это, частью по лени, как мне кажется, старалась не слишком мешать работать. Скажите честно, кто серьезно относился к этим планам-отчетам? И читали ли «там наверху» что-то, кроме преамбулы к ним? Не знаю, но очень сомневаюсь. Приходящие на смену ученым академическим бюрократам неученые бюрократы этого явно не поймут. И если даже и не будут больше прежних академических чиновников «тянуть одеяло на себя» (а есть опасения, что непременно будут), точно с энтузиазмом неофитов примутся руководить наукой. Добра от этого, полагаю, быть не может. Полагаю также, что услуга «поставления печати» и «положения в архив» будет теперь стоить даже дороже, чем прежде.

Правильно ли понимаю, что дело не в «источнике руководства» — ученом или неученом (они почти одинаково эфемерны и бессмысленны), а в опасении, что вместо теперешнего не чрезмерно обременительного псевдо-руководства на ученых обрушится вал совершенно ненужного и вредного административного рвения? Или доминирует другой аспект проблемы? Полагаю, достаточно много высокооплачиваемых сотрудников аппарата РАН состояло при руководстве наукой. И они не уверены, что будут заниматься этим же непыльным делом и в новом агентстве. Но, опять-таки, так ли сильно затрагивают эти нюансы интересы «простого российского ученого»? Стоит ли удивляться относительной пассивности «широких научных масс»? Естественно, можно опасаться прихода к руководству наукой разнообразных «петриков». Но это тоже из области явной патологии, а мы здесь, напоминаю, рассматриваем базовые сценарии.

Реформы по западным лекалам в густой тени Вертикали?

Легко видеть, что реформа РАН не первая начинаемая (и обычно с треском проваливаемая) реформа, инициируемая руководством страны. Достаточно вспомнить реформу армии Сердюкова, реформу здравоохранения, пенсионной системы, реформу высшего образования. Зачастую идеи реформы, обычно слизанные с ситуации в западных странах, не совсем бессмысленны.

Часто даже они вполне разумны. Но только применение этих подходов в реальной российской действительности более всего напоминает петровские реформы по переодеванию в камзолы (неудобные при российском климате), стрижке бород и введению курения табака. Феодальное строение российской Вертикали власти вступает в противоречие со слизанными реформами развитых стран, и потому реформы эти неизменно оказываются не эффективными, а часто и просто вредными, бессмысленно отнимающими силы и время и реально только ухудшающими ситуацию.

Применительно к науке прежде всего принципиальное значение имеет ее НЕВОСТРЕБОВАННОСТЬ реальной экономической ситуацией в стране. Именно поэтому ушла в небытие прикладная наука. В этих условиях РАН отчасти выполняла роль заповедника, где до лучших времен сохранялись исчезающие виды российских специалистов высшей квалификации по разным областям знания. Ни для кого не секрет, что типичной является ситуация, когда со смертью очередного ученого в России умирает и очередное направление науки. Пока еще сохраняется (постепенно истоньшаясь) возможность восстановления в стране прикладной науки и современного высшего образования на базе фундаментальной науки. Но и она (в частности, и в связи с реформой Академии) грозит скоро исчезнуть.

Принято полагать, что научное сообщество решает в социуме задачи научной экспертизы, обеспечения современного высшего образования и получения нового знания. РАН в весьма малой степени вовлечена в решение первых двух задач, и только отчасти участвует — вместе со всем мировым сообществом — в решении третьей задачи. Такая ситуация является следствием и внешних условий существования РАН, и политики руководства РАН. Не приходится сомневаться, что руководство Академии много сделало для того, чтобы необходимость реформы стала вполне очевидной. Но при этом малая академическая Вертикаль только копировала общероссийскую тенденцию.

Большая Вертикаль — в стране, малая Вертикаль — в РАН

Можно согласиться, что некоторые инициативы министерства — обычно выхолощенные с активным участием руководства РАН — были даже исходно вполне разумны. Вполне резонно было продавленное министерством решение о зависимости величины зарплаты ученых от качества и количества публикаций данного ученого — так называемое положение о ПРНД. В свое время я критиковал отдельные стороны проекта ПРНД (ВЕСТНИК РАН, 2008, том 78, №6; 2011, том 81, № 11), но перспективность и обоснованность самой идеи такой оценки сомнений не вызывают. Во многих странах, в частности в Китае, эта политика себя вполне оправдала. Вполне очевидно, однако, что система ПРНД, отчасти выводящая ученых работных мужей из-под контроля администрации, не могла не войти в противоречие с тенденцией укрепления Вертикали в науке (как, впрочем, и во всей стране). Размер премий ПРНД за два-три года был тихой сапой сведен до минимума. От реформы осталась только бессмысленная, времяемкая и ненавистная процедура расчета ни на что не влияющих индексов цитирования.

Аналогично руководство РАН всё время стремилось уменьшить (а лучше и совсем ликвидировать) практически неподконтрольную академической верхушке форму финансирования научных исследований через РФФИ. Если в первые годы работы фонда получаемые суммы были сравнимы с базовой зарплатой участников проекта и потому могли реально стимулировать работу малых научных коллективов, то со временем роль РФФИ чрезвычайно усохла. В настоящее время типичная сумма гранта близка к 300 тыс. руб в год и (с учетом разных вычетов) меньше годовой зарплаты одного участника проекта. Вдобавок использование сумм осложнено многими бюрократическими ограничениями. По своей сути РФФИ призван финансировать исследования малых временных коллективов ученых, часто из разных организаций. Однако в настоящее время нет возможности ни послать в командировку, ни официально оплатить работу сотрудника иной организации. Таким образом, изначальный смысл финансирования науки через РФФИ также в значительной мере оказался утеряным. Реально в настоящее время руководитель проекта РФФИ может себе позволить поехать в командировку, купить ноутбук, не клянчить у администрации пачку бумаги и выписать себе и паре участников проекта скромную премию к Новому году.

Аналогично руководство РАН исказило и идею разделения институтов по уровню. После кропотливой работы многочисленных комиссий и аппарата РАН все институты оказались светочами международной научной инфраструктуры.

Реформировать РАН нельзя уничтожить

Где будет поставлена запятая? Да и хочет ли власть реформировать науку? Или только намеревается перераспределить в пользу «Кого Надо» еще оставшиеся от некогда величественной российской науки активы? В этой ситуации уместно вспомнить слова А.Н. Косыгина: «Академию резать, что со свиньи шерсть драть — шерсти мало, визгу много». История с текущей реформой РАН пока подтверждает слова умудренного десятилетиями власти советского премьера.

Прекраснодушные мечтания

Стратегической основой реформы РАН должна быть ситуация востребованности науки российской экономикой. Тактические шаги реформы должны быть направлены на развитие горизонтальных связей, автономии научного сообщества и рост роли неформальных (в том числе временных) научных коллективов. Разнообразие условий исследования в разных сферах предполагает множественность и разнообразие источников финансирования. Вполне очевидно, однако, что эти меры противоречат практике укрепления Вертикали как в стране в целом, так и в науке в частности. 

Михаил Родкин,
докт. физ.-мат. наук, главный научный сотрудник Института теории прогноза
землетрясений и математической геофизики РАН